Вариант 19

— Хорошо. До рассвета в ту сторону даже не смотреть. Там, если и заяц зацепит, осколки так лягут — мало не покажется.

— Ладно. Я пошел, Павлу с лошадьми помогу, — мальчик попятился, явно преодолевая желание зажать нос.

— Совсем мы с вами завонялись, господин прапорщик, — пробормотала Катя. — Сейчас бы какую-нибудь баню штурмом взять.

Представить совместное мытье в бане с амазонкой-археологом у Германа сил уже не оставалось. Пришел Пашка с ремнями, вновь пришлось напрячься.

Перевозили ящики в четыре приема. В конце концов и Герман начал материться — подобные объемы такелажных работ ему и не снились.

Как сдирал вонючую одежду, как ужинали, — не помнил. Спал на ящиках Пробирного Управления. Было неудобно, босые ноги все время высовывались из-под короткой шинели.

Глава 10

— Недостача, однако, — сказала Катя.

Один из ящиков оказался вскрыт. Ряды симпатичных столбиков пятнадцатирублевок, завернутых в белую пергаментную бумагу, слегка поредели. Обидно. Похоже, не просто золотишко, а нумизматическая редкость. Десять остальных ящиков наполняли неподъемные слитки. В двенадцатом оказалась несуразная смесь ювелирных побрякушек, монет и золотого лома — в основном содранных окладов икон. Сия разнообразная коллекция и привлекала внимание: кладоискатели столпились вокруг ящика, оживленно переговариваясь. Прот, присев на корточки, копался в сокровищах.

Катя задумчиво потыкала пальцем увесистую колбаску — из обертки выглянул новенький лучезарный лик Николая II. Что ж ты, твое величество, недосмотрел? И империю сообща профукали, и добрую четверть твоих близнецов из ящика увели.

— Это ваш шпион забрал, — сказал Прот, не отрываясь от своих изысканий. — Ему деньги сразу были нужны.

— Да, я догадываюсь, — Катя закрутила пергамин фунтиком, закрывая облик несчастного императора. — Только, Прот, говорить "ваш шпион" невежливо. Во-первых, он не мой, во-вторых, обобщать не нужно. Это ихние — шпионы. А наши, в частности, я — благородные разведчики.

— Извините, — пробормотал мальчик, — я плохо разбираюсь… — он замолчал и поспешно отодвинулся от ящика. Из сжатого кулака свисала оборванная цепочка. Прот сел на хвою и замер. Товарищи внимания не обратили. Пашка пытался надеть на палец чудовищных размеров "гайку" с ненатурально зеленым камнем. Вита прикладывала к ушам массивные серьги с рубинами. Герман снисходительно улыбался. Зря, между прочим, — рубины смуглой девчонке шли.

Катя присела рядом с мальчиком:

— Нашел, да?

Прот вздрогнул.

— Ну, что ты, в самом деле? — мягко сказала Катя. — Никто у тебя забирать и не думает. Свои же все.

— Я, просто… боялся, что не найду, — пробормотал мальчик и раскрыл ладонь.

Брать крест Катя не стала, рассмотрела так. Убрала с глаз непослушную челку и с некоторым удивлением сказала:

— Знаешь, а наследство твое довольно ценное. Хорошей работы. Я в этом мало понимаю, но, по-моему, крест византийский, с терновым венцом. Да…. Жаль, мама тебе ничего рассказать не успела. Ну, чего ж теперь поделать. А цепочку можно поменять.

— Нет! — Прот испуганно замотал головой. — Пусть эта остается.

— Понятно, пусть остается. Ее запаять можно. А пока подбери себе другую, там этого добра навалом. Надеть-то, наверное, сразу захочешь?

У ящика хихикали уже втроем — Пашка вертел хрупкую диадему, и удивлялся узколобости выродившегося дворянства.

— Эй, искусствоведы-антропологи, — призвала к порядку Катя, — сильно не засиживаетесь, дел полно. Для начала отсчитывайте и забирайте свое кровное, потом будем излишки прятать. Лично мне здесь уже надоело торчать. Весь лес провонялся.

— Да, — согласилась Вита, — вигляд у вас, Катерина Еорьевна, не краше чем вчора вечером. Давайте я стирку устрою.

— Некогда. Мы здесь рискуем каких-нибудь гостей дождаться. Собираемся и убираемся. Делите пирог.

— А по сколько брать? — Пашка окинул ящики оценивающим взглядом.

— Говорили же уже — сколько унесете. Только ты уж не надорвись во славу мировой революции. Не передумал финансовую помощь угнетенным пролетариям оказывать?

— Мировая революция — дело стоящее, — твердо сказал парень. — Я никого силком не агитирую, поскольку дело личной сознательности. Вы, Екатерина Георгиевна, финансы своему руководству предназначаете, я — своему. По-честному?

— По-честному, — согласилась Катя. — Только по-глупому. У меня свои резоны, а ты бы о своей будущей личной жизни подумал. Ну, дело твое. Герман Олегович, вы что на меня так уставились? Мне оружие снять? Всё пули в затылок опасаетесь?

Уши у прапорщика немедленно заалели:

— Никак нет, госпожа командирша. Пули я не боюсь. К тому же считаю сие золото бесчестно уворованным у Российской Империи, и присваивать его не имею ни малейшего желания.

— Весьма гордо прозвучало, — скривилась Катя. — Кому изволите свою долю презентовать? Российской империи уже нет. Царь убит, министерство финансов разбежалось. Кого в правопреемники назначите? Генерала Деникина? Адмирала Колчака? Имеется еще Врангель, Родзянко. Да, гражданин Керенский где-то за бугром шляется.

— Достойных личностей не вижу. Поэтому долю свою брать просто не буду, — Герман демонстративно отвернулся.

— Вы, братцы, уж извините, один глупее другого, — с досадой сказала Катя. — Кто-нибудь разумный, с нормальными человеческими идеями, у нас есть?

— Я с нормальными, — сказала Вита и с вызовом сверкнула глазами в сторону парней. — Вы меня хочь корыстной жидовкой называйте, хочь как. Я в семье последня осталася. Мне жить потребно, дом иметь, белье чистое. Да, вот такая я. А вам, Герман Легович, стыдно должно быть. Що ваша мама сказала бы, если бы узнала, що вы голый-босый вмирати собрались? У Пашки хоть семья есть и сказка дурацка. А вы за що бедствовать собралися?

— Вита, только учить меня не нужно, — с некоторой даже угрозой пробурчал прапорщик.

— А кому ж ще вас учити? Тут все при делах-заботах. Только вы да я, як огризки. Що, мне и слова вам не сказати?

— Слово можно, — буркнул Герман. — А тысячу ни к чему. Я твою мысль вполне уловил. Желание твое спокойствие и достаток обрести ни в коей мере не осуждаю. Но уж как-нибудь самостоятельно решу, как мне самому поступать.

— Та разве я спокою хочу?! Мне за вас обидно.

Катя наблюдала с интересом. Оказывается, Витка свой жгучий глаз на прапора положила. Ну и правильно. Олегович у нас с придурью, но человек честный и надежный. Вот если бы он еще собачьи взгляды в спину лично вам, Екатерина Георгиевна, перестал бросать, совсем было бы чудно. Натуральный щенок, разве, что не поскуливает. Зато огрызается. Хоть бы намек сделал: так и так, мадмуазель Катенька, сгораю от страсти, не дайте погибнуть младому офицеру. Тьфу, ну, что ж он такой закомплексованный? Может, Витка его отвлечет?

Витка отвлекала:

…- Вы подумайте, що дальше делать будете? Война закончится, опять в ваши лупы да линзы дивиться станите? Кому то потребно?

— Вита, перестань, — негромко сказал Прот. — Герман Олегович, человек взрослый, сам знает, как поступить.

Кажется, Герман посмотрел на мальчика с благодарностью. Напористая Витка прапорщика порядком смущала.

— Действительно, — сказал Пашка, — що вы завелись? Подумаешь, золото. Что мы, кощеи, над ним чахнуть? Заработаем себе на хлеб, если що. Впрочем, недолго этот металл мозги народу смущать будет…

— Только про золотые сортиры не надо! — в один голос завопили прапорщик и девчонка.