Мы всякую жалость оставим в бою…

Оберстлейтенант Макс Шрамм. Эрис-Деньи

Наша жизнь течёт по чёткому графику: время боевых вылетов, время отдыха. Три недели полётов, неделю на земле. Вначале в воздухе в основном летали истребители. Бомбардировщики применялись для подавления радиолокационных станций и аэродромов Южной Англии. Сперва жарко было. Доставалось всем. Ни разу мы не возвращались из полётов невредимыми: изрешечённые плоскости и фезюляжи, неработающие моторы. Кое-кто вообще сгорал в небесах Англии, падал в Канал, исчезал в разрыве зенитного снаряда. Потом стало легче: Дувр, Дил, Хокиндж, Мартлисем, Мидл-Уэллоп, Кенли — основные аэродромы истребительной авиации превратились в пепел и песок. Уничтожена была и радарная сеть на побережье, выбиты пилоты истребителей. Сами Острова были плотно блокированы союзным военно-морским флотом и гидроавиацией, в море рыскали подводники Дёница и Кузнецова, не позволяющие ни одному судну приблизится к берегам Англии. Одновременно тысячи и тысячи самолётов наносили мощнейшие удары по всей стране. Полыхали авиазаводы, металлургические и моторостроительные предприятия, горели поля и сады. Даже огороды перелопачивались фугасными бомбами. Когда пришла осень, во всей Англии не было ни одного действующего завода, её верфи и порты представляли собой груду развалин, города — сплошные пепелища. Поля были выжжены дотла, плодовые рощи представляли собой груды щепок. Шахты — пустые дыры в земле. В Скапа-Флоу из воды торчали мачты того, что когда-то считалось лучшим флотом мира, весь Королевский Гранд-Флит был уничтожен налётом союзной авиации в течение часа, когда с небес пошёл стальной дождь. Наступала экономическая катастрофа. Англичане в отчаянии предпринимали попытки прорвать блокаду подводными лодками, но за пределами действия их чудом уцелевших самолётов висели дирижабли противолодочной авиации, а сотни гидросамолётов рассекали небеса тщательно обшаривая при помощи радарных установок волны океана. Нам оставалось только выждать, и «лимонники» сами упадут на колени, невзирая на вопли ополоумевшего Черчилля. Небо над Британией стало царством союзной авиации, уверенно низводящей бывшую правительницу мира к нолю. В зиму метрополия вступала без продуктов, топлива, энергии, наконец, просто без крыши над головой её жителей. Наша разведка доносила, что в Лондоне участились случаи голодных бунтов. Операция «Адлерангрифф» полностью оправдала себя…

Двадцатого декабря я получил телеграмму из дома о рождении дочери, и обратился с рапортом по инстанции о предоставлении очередного отпуска. Мою просьбу удовлетворили, и я отправился домой. Дни перед отъездом были заполнены хлопотами по поиску подарков родным, передаче дел моему заместителю, а так же многочисленной писаниной, возникающей всегда в конце года. Наконец все проблемы были решены и я нагруженный словно мул многочисленными чемоданами выехал в Россию. Добрался я до дома на второй день после выезда из части, благодаря Бога за изобретение авиации, иначе бы тащился ещё не меньше недели на поезде, а то и больше. Наконец и знакомые ворота, бросаю чемоданы на дворе и вбегаю в дом, на ходу скидываю шинель, фуражку и наконец я в детской… Ещё летом мы решили с женой, что в этой комнате будет жить наш ребёнок… Осторожно прохожу по мягкому ковру к кроватке: вот оно, моё маленькое чудо. Спит. Чуть-чуть подрагивают ноздри тонкого носика во сне, интересно, какого цвета у неё глазки? Зелёные, как у Светы, или серые, как у меня? Скоро узнаю… Моя любимая жена отдыхает рядом на кровати, накрытая шалью. Осторожно отрываюсь от кроватки и стараясь не шуметь подхожу к Светлане, целую её. Жена открывает сонные милые глаза, не понимая ещё, что происходит, затем окончательно просыпается и обвивает мою шею руками. Несколько бесконечно коротких мгновений мы сидим обнявшись, ощущая ту общность людей, действительно любящих друг друга. Наконец неохотно разрываем обьятия, Света тихонечко встаёт с кровати, чтобы не потревожить нашу дочурку, и мы на цыпочках выходим из комнаты, чтобы опять слиться в поцелуе…

Сегодня в поместье двойной праздник: первое — это крестины, второе — я приехал домой. Самое удивительное во всём этом то что у нашего ребёнка разные глаза: один серый, папин. Второй же — зелёный, мамин. Но расовая комиссия обследовав малышку посовещалась и вынесла положительный вердикт её полному соответствию арийским стандартам, поэтому все рады и счастливы. Наконец грузимся в машину и едем в церковь. Ради такого случая Всеволод Львович примчался из Царицына, прибыла и его супруга со всем семейством. Сейчас Севины дети целыми днями обкатывают окрестные горки на лыжах. А когда лагерные жиды расчистили лёд на реке оккупировали каток. Сева будет крёстным отцом. Проблема возникла с крёстной матерью, но разрешилась довольно неожиданно: ни за что не догадаетесь кто ей будет! Сказать? Ладно… Сама Ева Браун! Здорово? Мой приёмный отец Адольф Гитлер не смог прилететь сам из-за загруженности делами, но зато прилетела Ева с сестрой и матерью, а так же богатыми подарками от него на специальном самолёте, и все немного ошарашены такой честью… Особенно местные партайгеноссе. К нам везут подарки целыми составами. Узнав о такой чести, оказанной мне вождём, наши промышленники стараются не ударить в грязь лицом: трактора, сельхозмашины, ткани, целые минизаводы и фабрики! Картины и драгоценности, словом, скоро уже не будем знать куда всё девать. Но самый дорогой подарок прислал мне, конечно, Фюрер: собственноручно написанный им портрет моего отца во Франции со своим автографом… От Александра Николаевича тоже особый подарок: его специальным распоряжением нам переданы все окружные государственные земли и разрешено бесплатно использовать местные лагеря для перемещённых лиц и заключённых. Дядя Карл уже чешет свой затылок, думая о весенней посевной, но судя по тому что его лицо проясняется — это не составляет для него особых проблем. Подарки Круппа, Манна, Шахта будут использованы на все сто! Пригодятся и русские трактора и грузовики нижегородского и царицынского концернов. Рабочая сила имеется. Так что…

Местный священник ведёт службу, все крестятся, в том числе и мы, лютеране и католики. Специальным постановлением Святейшего синода мы приравнены к православным, аналогичное решение принято и нашим лютеранско-католическим Управлением, поэтому никаких проблем не возникает. Наконец звучит громогласное: «Нарекаю тебя Катериной, Катрин!» Все облегчённо вздыхают — ещё никогда в Храме не было столько народу! Ярко сияют свечи, плывёт ароматный дымок ладана. Наконец мы выходим на улицу, где ярко светит солнце. Принимаю свою дочурку и высоко поднимаю над головой, чтобы её видели все желающие. Катюша ведёт себя на удивление спокойно, её разноцветные глаза широко впитывают окружающий мир! Расти, моя малышка! Ничего не бойся, папа и его верные боевые друзья всегда защитят тебя от происков мирового сионизма и прогнившей насквозь демократии! А когда придёт время, ты сменишь его на боевом посту! Так я говорю ей мысленно, чувствуя небывалое раньше воодушевление и радость отцовства…

Очередной сюрприз! Когда мы подъезжаем к усадьбе нас встречают выстроившиеся вдоль дороги эсэсовцы: это мой товарищ Вилли Хенске, уже гауптштурмфюрер и его сослуживцы. Они салютуют нам партийным приветствием, выбрасывая вперёд правую руку. Громогласное «Heil!» звучит над деревней. Когда мы минуем их, бравые ребята строятся по подразделениям и маршируют по дороге к усадьбе! Наконец мы обнимаемся с Вилли, а тот увидев ребёнка завистливо вздыхает и поздравляет меня с отцовством. Его полк дарит малышке настоящий маленький танк, который его механики смастерили в свободное время. Игрушка вызывает у всех настоящий ажиотаж: маленькие гусеницы, башенка. Мотоциклетный мотор, могущий передвигать этого красавца по земле вместе с экипажем. Вижу, как взрослые дяди и тёти вздыхают от зависти, да многие бы хотели вернуться в детство чтобы иметь возможность покататься на таком танке…

Наконец вечер заканчивается, все гости уложены отдыхать, Ева с родственниками улетела назад в Берлин, вместе с ней убрались и корреспонденты с киношниками. Ребята Вилли расположились по деревенским домам, их принимали с радостью, и чует моё сердце, что после их визита детишек здесь прибавиться — вон как горят глаза у местных девушек и молодых женщин… Мы остаёмся со Светой одни, возле Кати дежурит нянька. Но тем не менее жене приходиться отвлекаться на кормление дочери. Я не в обиде, наоборот доволен, что жена сама кормит дочь, это по нашему, по арийски. Ребёнок должен быть выкормлен родной матерью, а не кормилицей. Это укрепит и здоровье и дух ребёнка…