Смоленский поход (СИ)

— А вот хрен ему по всей королевской морде!

— А он нам Новгород также!

— Да уж, проблема. Только послушай, мы ведь в дорогу, дай бог, только завтра собирались, да ехать будем недели две, а то и больше. Придумаем, поди, чего дорогой.

Тем временем на кровати какое-то шевеление. Очевидно, Лизхен проснулась и сообразив, что что-то не так, попыталась спрятаться под одеялом. Судя по покрывшему физиономию кравчего багрянцу, до него стало доходить какого черта, я разослал с вечера по разным делам всех придворных и вместо постельничих перед моей опочивальней ночует Фридрих.

— Михальский не вернулся? — спрашиваю я чтобы перевести разговор на другую тему.

— Нет покуда.

— Тем более никакой спешки. Ладно, ступай пока, да насчет завтрака распорядись, а то мое величество что-то проголодалось.

— Где накрывать прикажешь, государь? — спросил Никита с поклоном.

— Фридриху отдашь, а он сюда принесет! — улыбнувшись, сказал я ему и закрыл дверь.

Легко ступая, я вернулся к кровати. Выглядывающая из-под одеяла Лиза выглядела очень забавно, так что я не мог не улыбнуться.

— Вы не сердитесь, мой кайзер?

— За что, милая?

— Ну, наверное, это не хорошо, что меня видели ваши приближенные…

— Успокойся, это секрет полишинеля!

— Что, простите?

— Ну, это такой секрет, который всем известен.

— Понятно, — протянула девушка и тут же переключилась, — вам, верно, принесли важные известия?

— Да, моя прелесть, но твою хорошенькую головку это беспокоить не должно.

— Как знать, ваше величество, ведь вы скоро отправитесь на встречу с шведским королем.

— Да, верно, а ты откуда это знаешь?

— Ну, это тоже, как вы сказали, секрет полишинеля!

— Да, действительно, — рассмеялся я, — тебя это беспокоит?

— Но ведь с ним приедет ваша жена…

— Ах вот ты о чем.

— О, мой кайзер, не подумайте, чего дурного, про свою бедную служанку. Я довольна тем что имею и не желаю ничего большего… просто я боюсь это потерять. У меня раньше никогда ничего не было, и я не знала каково это, а теперь я боюсь.

— Не стоит беспокоиться малышка, принцесса Катарина о тебе точно ничего не знает, и я постараюсь чтобы не узнала и дальше.

— Вы сказали принцесса, а разве она теперь не царица?

— Ну, для всякой короны нужна коронация, так что пока она только принцесса Шведская и герцогиня Мекленбургская.

— И вы думаете некому будет рассказать ей этот «секрет полишинеля»?

Я в замешательстве замолчал. То, что Лизхен не такая уж простушка-маркитантка я подозревал и раньше, но случая убедиться все как-то не было. Вопрос, на самом деле, был очень серьезный. Разумеется, моя разлюбезная Катарина Карловна женщина разумная и не станет устраивать мне сцен из-за того, что было до ее приезда. Но, так же, вполне понятно, что она не потерпит ничего подобного после того как этот приезд состоится. А ссорится с ней в моем положении не самое разумное дело, особенно из-за маркитантки. Катарина — это крепкий тыл, это мать моего наследника, это почти гарантия мира с Швецией, в конце концов. С другой стороны, Лизхен милая девочка и ни в чем не виновата. Мне было хорошо с ней, и нет никаких причин быть к бедняжке несправедливым. В конце концов, много ведь ей не надо?

Все эти раздумья, как видно, отразились у меня на лице, и девушка решила, что перегнула палку.

— В любом случае, вы ведь не уедете прямо сейчас? — спросила она, нежным голоском и застыла, прикусив губу острыми зубками. При этом она приподнялась на локтях, уронив при этом край одеяла слегка обнаживший девичью грудь. Вот как они это делают!

— Черта с два я сейчас куда-нибудь двинусь, моя прелесть, разве что к тебе.

Через полчаса деликатный стук старого Фрица сообщил нам что завтрак готов. Я опять завернулся в халат, а Лиза нырнула за ширму. Пища наша хотя проста и незамысловата, но вместе с тем, изумительна. Свежий хлеб, не менее свежее масло и совершенно восхитительная ароматная яичница с кусочками жареной ветчины.

— Ум… пахнет просто очаровательно, — втянул я в себя запах, — иди сюда, негодница, а то я умру, захлебнувшись слюной, и моя смерть будет на твоей совести!

— Я уже здесь, мой кайзер, — выпорхнула из-за ширмы Лизхен уже совершенно одетая, — пахнет действительно не плохо, но, ей богу, я бы вам лучше приготовила! Позвольте служить вам хотя бы за столом.

— Вздор, — улыбнулся я, — ты мне неплохо послужила сегодня в другом качестве, так что садись и ешь. Заслужила!

Юная маркитантка еще не потерявшая, слава богу, способности мило краснеть, не стала чиниться и непринужденно присела на лавке рядом со мной. Я скосил глаза на ее платье и улыбнулся еще раз. Женская одежда в этом веке не слишком удобна для одевания в одиночку, но Лиза делает это мгновенно, как солдатик. Каким образом ей это удается совершенно непонятно. Похоже Анна и впрямь ее отлично вышколила.

— Кстати, как там поживают Анна с Карлом? — спрашиваю я, прожевав очередной кусок.

— У них все хорошо, ваше величество, говорят, что господин капитан Гротте собирается жениться на ней.

— Вот как? Что же, я рад за них. Почему ты ничего не ешь?

— Просто мне нравится смотреть, как ест ваше величество, а это правда, что вы обещали подарить Анне дом?

— Это она попросила мне напомнить об этом? Ладно — ладно, я не сержусь. Да, я действительно обещал, что у нее будет свой дом. Кстати, если ты будешь умной девочкой, у тебя будет дом не хуже. Но теперь мне пора, а ты не скучай.

Выходя из покоев натыкаюсь на свой «малый двор». Так, за глаза, называют приближенных с которыми у меня особенно доверительные отношения. Попасть в этот круг нелегко и потому он очень тесен. К тому же, большинство сейчас отсутствуют. Рюмин в посольстве, Михальский рыщет по Литве, улаживая какие-то свои дела. Боярин Никита Иванович Романов, единственный из русской аристократии кому я хоть немного доверяю, сидит в Москве на хозяйстве. Официально он лишь судья в разбойном приказе, но на самом деле держит все нити в руках. Так что со мной сейчас только Никита Вельяминов, Анисим Пушкарев и мой верный Лёлик — фон Гершов.

— Рассказывайте, — говорю я своим соратникам, кивнув в отчет на почтительные поклоны, — чего еще новенького, кроме восстания в Тихвине?

— Да чего рассказывать, царь-батюшка, — охотно откликается Анисим, — все хорошо покуда, вот только…

— Чего, только?

— Да Васька Лыков опять воду мутит.

— В смысле?

— Ну как, в смысле, разговоры ведет всякие. Дескать ты, государь, в епископских хоромах живешь, считай, что в монастыре, а сам непотребных девок к себе для блуда водишь. Опять же, совет держишь не с боярами родовитыми, а с нами худородными. Католических священников в полон взял и не повелел их казнить. Стало быть, хочешь на Руси латинство ввести.

— Ты погляди, какой стервец! Кабы он так саблей махал, как языком, то ему бы цены не было.

— А это от того, государь, что ты ему после первого раза не велел язык вместе с головою укоротить, — вступил в разговор Вельяминов, — он и осмелел от безнаказанности.

— Голову, говоришь, — задумчиво протянул я, — голову укоротить дело не хитрое. Правда, если самому это приказать, то со всеми Лыковыми вражда будет лютая. А если его в Москву послать на суд, то бояре его оправдают, так ведь? Скажут, молод, глуп или еще чего. И вместо правосудия, окажется что бояре верх над царем возьмут!

— Но ведь и спускать нельзя, государь! За ним ведь уже и повторять начали.

— Повторять, говоришь, начали, это хорошо, а что и видоки* есть?

— Чего же хорошего, батюшка, а видоки есть, как не быть.

— Потом узнаешь.

— Кароль, а ты что скажешь?

— Оскорбление величества есть смертный грех. Впрочем, в немецких полках если и говорят о ваших связях с женщинами, то в превосходных тонах. Особенно в мекленбургском полку, где некоторые помнят еще вашего благородного родителя — герцога Сигизмунда Августа.

— Ну, до папаши мне, слава богу, далеко! — Засмеялся я, — а что, про Корнилия ничего не слыхать?