Набат-2

Как можно, недоумевал патриарх, творить дьявольские дела и умильно целовать крест православный?

«…Негоже православному клиру обольщаться, принимая дары данайские, не заботясь о чистоте помыслов дарящих, ибо сказано в Писании: «Умоляю вас, братия, остерегайтесь производящих разделения и соблазны вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них».

И это в те дни, когда сам он уверовал в искренность и справедливость намерений вновь обращенных в христову веру собратьев своих, решив способствовать укреплению славянских позиций в державе.

«Нет, Отче, не пребудут они в праведном послушании и отплатили уже черной неблагодарностью».

Патриарх перечитывал письмо, выхватывая наиболее укоряющие куски тут и там, но в каждом из них сквозила горестная суть: передоверился ты, пастырь, грех твой велик и отмолению не подлежит, ты сам помог выжить подлому врагу.

А случилось следующее.

С немецкого подворья Православной церкви сообщал тайный осведомитель, проверенный многажды в верности своей, что в Берлине встречался с высшими представителями неонацистской партии не менее важный русский правительственный чин и беседа их носила сугубо секретный характер.

«…Еще ранее, в марте прошлого года, встречались они в аргентинском городе Кордова в присутствии скрывающегося от правосудия Мартина Бормана, где принято было слить подпольные капиталы обеих партий для организации легального нацистского движения в Германии и России одновременно. Причина такого слияния была одобрена Борманом, который открыто заявил на встрече, что два арийских народа обязаны возродить чистую веру подлинно арийской расы».

«Мыслимо ли это, откормленные волки из прежних лет нашли друг друга и несмотря на преклонный возраст свой, растят стаю для новых дьявольских гонений на христианский мир?» — в смятении размышлял патриарх.

Но может ли он владычествовать, если самолично потворствовал вчерашним обидчикам христианской церкви, антихристам-коммунистам, и как же тогда не прогневался Господь, если именем божьим благословлялись на разбой немецкие солдаты?

«А потому, владыка, коль сокрытых денег у нацистов и коммунистов суммы немалые, грядет в ближайшие годы беда большая, и надобно немедля бить в набат и объявлять повсеместный поход против волков в овечьих шкурах, окаянных коммуняк, ушедших от справедливого наказания тогда и несущих великую скверну сейчас.

И мы, немцы, и вы, русские, знаете, сколь мерзостен нацизм и какие беды принесли коммунисты, а если дать им объединиться, от одной мысли становится страшно, какой безжалостный урод появится от этого грешного соития».

Не укладывалось в голове. И раньше были подобные послания, что заигрались молодчики в русский порядок, присягая на кресте, а бесстыжие вчерашние правители прибрали в свои грязные руки их вместе с благими помыслами. А его патриарший грех в том, что дал себя убаюкать и приход чумы просмотрел.

Почти сутки патриарх не покидал своих покоев, перечитывал послание, молился и места не находил от полного смятения души. В пятом часу утра он по-прежнему не ощущал голода и усталости от долгих бдений. Он не нашел решения, как поступить ему, и это угнетало больше, чем само послание.

Куда ни кинь, всюду клин. Не может он отринуть одних ради защиты других, ибо не виноваты те, кто ради спасения земли русской по недомыслию младому стал под бесовские знамена, поклялся исполнять основной завет беспрекословно. На кого же кликать ему гнев божий, на чью сторону стать?

— Грешен! — упал он на лицо свое и долго пребывал в таком положении, а когда снова воздел руки к образам, испрашивая божьей помощи, пламя лампад и лампадок всколебалось, и лилово-фиолетовый дым коснулся его.

Он восстал с колен и увидел перед собой моложавого мужчину, одетого по причине сырости в плащ.

— Господи, спаси! Кто вы и как сюда попали? — задрожал голос владыки, и не хватило сил протянуть руку к колокольцу и вызвать служку. — Что вам здесь надобно?

— Прошел я сквозь стену, и я посланец божий. Вы молили о помощи, и я здесь, — ответил пришелец спокойным голосом.

Патриарх закрестился, оберегая себя от дьявольских помыслов и происков. Пришелец не исчез.

— Но кто вы именно? Плоть ваша настоящая, а имя ваше?

— Имеет ли это значение? Допустим, в миру я работник органов безопасности, — без рисовки отвечал пришелец.

— Разве может посланец божий работать в столь безбожном месте? — выгадывал патриарх время, чтобы не выказать своего замешательства.

— Владыка, в вашем клире безбожников развелось больше, чем в органах. Вам ли не знать?

— Не верю вам.

— Могу доказать. Мне известна каждая строчка послания, — кивнул он на письмо. — Из-за него я послан. Вы находитесь в затруднительном положении.

— О, это просто сказано! — помимо воли воскликнул патриарх. — Вы христианин? Крещеный?

— Нет, владыка.

— Как можно! — ужаснулся патриарх. — Брать на себя труд посланника божьего и не быть крещеным?

— Служение Богу не есть ношение креста на груди, а помещение Его в сердце, а православие не есть право на славу и волю человеков. Не будем устраивать диспут на богословские темы, — примиряюще сказал пришелец, видя, как готов возмутиться патриарх. — Повторяю: вы в трудном положении и без знака Творца принять решение не способны. Укрепите сердце свое и примите наказ Всевышнего.

— Не могу я верить вам! — взмолился патриарх. — Знаков не вижу сильных. Уйдите!

— Фокусов показывать не стану, — усмехнулся пришелец, — но доказать докажу.

Он приблизился к патриарху и шепнул ему три слова.

— Вам ведомо святая святых? — чуть не лишился чувств патриарх, и пришелец кивнул. Патриарх снова перекрестился: — Тогда реките, — склонил он голову в согласии.

— Всевышний уповает, что силою своей духовной власти вы убедите президента уйти в отставку.

— Но это светская власть! Как я могу вмешиваться в мирские дела, не имея на то благословения божьего!

— Как? Вы обрушились на фильм Скорцезе «Последнее искушение Христа», хотя он в доступной форме говорил людям, что служение Богу выше мирских утех и самой жизни. Вы духовник Всея Руси!

— Не примет он меня, а примет — не станет слушать.

Тогда повесьте свои священные вериги на гвоздь и удалитесь в монастырь. Я наказ вам даю и не обсуждаю частности. Это глас божий. Он необсуждаем.

С патриархом в подобном тоне никто и никогда не разговаривал, и трудно было представить, что вот так просто явится к нему пришелец и прикажет отработать сан свой именем божьим.

— Глас народа — глас божий, — заметил пришелец. — А народ русский взывает к справедливости, к суду над теми, кто узурпировал их плоть и душу. Удачи вам, владыка. Я буду рядом в час вашего испытания, — сказал пришелец и растворился в стене.

Можно верить, не верить, принять за обманные видения, но попробуй он не исполни воли Творца, если его посланник назвал священное таинство?

Дождавшись в молениях утра, патриарх распорядился договориться с аппаратом президента об аудиенции.

Проще пройти через игольное ушко, чем встретиться с президентом. С нынешним. То он болеет, то отдыхает, то лечится, то занят. Неизвестно чем. Ничем не занят. Врет — это следствие служения лживым коммунячьим догмам, а президентское окружение со смешками и ухмылками, с тазами и кошелками растаскивает воровски последнее народное добро.

Таких мерзавцев вокруг себя даже сам дьявол не сподобился собрать. Ибо дьявол цель имеет, умен и хваток, а этот даже мозгов не имел, отбитых алкоголем.

Распаленный долгими и пустыми согласованиями аудиенции, владыка совсем убедился, что ему не привиделся посланец и давно бы пора надрать уши клятвопреступнику, а буде он в справии телесном, и пинка дать.

В конце концов за два месяца визит патриарха утрясли.

И не было бы трудностей, когда бы не пожелал владыка говорить с президентом с глазу на глаз без посторонних, — как могли допустить сановные прихлебаи святотатство протокола? Но владыка исхитрился, целей просьбы не выдал, а всего лишь намекнул, что надобно донести главе государства благую весть. Но без свидетелей.