Мародер

Группа дружно рухнула в снег, лязгая разворачиваемыми в береговые кусты стволами, и через несколько секунд кусты легли, снесенные из пяти машин. Мародеры видели сквозь дым, как между деревьями вскакивали и скрывались в гуще леса мутно-белые силуэты. Суки, угадали как с местом, берег хоть и невысокий, а лес с полста метров не причешешь, лежащего берег скрывает. Цугцванг – ни ждать, ни срываться, так и так забьют, когда народ с более серьезными стволами подтянется. Ладно хоть, пока притихли.

– По противнику докладаем.

– У меня пять. Без попаданий.

– Шесть. Я тоже.

– Восемь. Один – под вопросом.

– Шесть. Тоже пусто.

– Шесть. Один с вопросом, – закончил Кирюха и приказал доложить боеспособность – что-то уж совсем безрадостно отозвался Витек, шедший головным.

Ахмет подполз к своему:

– Как ты, Витька?

Зацепили нормально только его – картечина угодила в легкое, попав аккурат между лифчиком и полой расстегнутого бушлата: взопревший Витька шел распахнувшись.

– Пока вроде ниче. Печет только. Вот, пакет-то…

Ахмет вспорол куртку и вшивник, разорвал пакет. Левое легкое, во второй трети. Из раневого канала при выдохе с хрипом и бульканьем лезет пена. Час в сознании – максимум, два – жить. …Бля. Дела хуевые. Не самый маленький сосуд перешибло… Видимо, не удержал лицо: стремительно сереющий Витек сразу спросил:

– Че, херово мои дела?

– Че уж там… Да. – не глядя на Витька, сосредоточившись на прикрывании тампона оберткой ИП, злобно бросил Ахмет. – Можешь руку приподнять? Я хоть пару абертов сделаю.

– Ахмет, если мне так и так пиздец, давай прикрою, а вы оторветесь?

– Лежи уж. Разберемся.

…“Прикрою…” В любую минуту вырубишься, и все. Эх, сука, ведь чуял, чуял… Да хоть был бы застегнут – кто знает, может, ребро бы и сломало, но вот дырки б не было, дырки этой сраной…

Ущерб остальных невелик – так, посекло дробью немного, кого больше, кого меньше. Крови много, но херня, все в строю. Нервишки у пыштымцев никуда. Не для засад. Оставив Дениску на фланге, сползлись за Кирюхину волокушу.

– Как твой? Серьезно?

– Серьезно. Легкое прохерачили, гады.

– Бля… В сознании?

– Пока да.

– На нас сидели, – мрачно констатировал Паневин.

– Вряд ли. Или на нас, но лохи какие-то. С пукалками.

– “С пукалками”, – передразнил Кирюху Ахмет. – Витька-то вон, приложили.

– Первый потому что шел.

– Ну да. А если б метров на пятнадцать-двадцать подпустили, мы б все щас так лежали.

– Или нервы не выдержали. У одного. А за ним уж и все шмальнули, чего там шифроваться, а так хоть шанс есть.

– Или да, нервы.

– По ходу, черт из тех, кого приложили, когда туда шли. Хозяева забили на нас, а он настырный оказался, вон, корешков привел. Или посчитаться желает, или жадный, – двинул версию Паневин.

– Хуево. Сейчас знаешь что? Один на Пыштым бежит. Щас хозяину доложит, что посреди озера его четыре халявных пулемета дожидаются. Миномета на лошадку, и сюда.

– Неа. Миномета не будет – че он, своими руками стволы потопит?

– Ну да, вообще-то. Хорошо.

– Хули “хорошо”. Щас подтянется несколько человек с карабинами, вот и будет “хорошо”.

– Значит, надо прям щас отрываться. – обострил ситуацию Ахмет, проверяя предохранитель АПБ – Готов.

– Кого оставим?

Повисла нехорошая пауза, и Ахмет, как бы меняя позу, вытолкнул из-под мышки рукоять АПБ: Жирик с Паневиным не удержавшись, очень нехорошо переглянулись. …Сразу, или пусть обозначатся? Если сам Дениску предложит – все, вопрос снят. Но это вряд ли. Ладно, пусть обозначит. Жопой закрутит – сразу вынаю… Однако Ахмет недооценил человеческую наглость. Видимо, по предварительной договоренности, Паневин буранул, словно о давно решенном деле:

– Так, Ахмет, оставим твоего. Мы…

Мгновенно выпущенная ярость придала силы – АПБ мухой вылетел из-под бушлата и негромко хлопнул, скорее даже лязгнул – и голова Паневина мокро чавкнула. Дымящееся очко ствола глядело прямо в глаз Жирика.

– Кирюха. А че это чмо тут разводит, а? “Мы” какие-то… – с ледяной игривостью в голосе поинтересовался Ахмет.

Жирик молчал, даже не вытирая уляпанное лицо.

– Че ты на тухляк ведешься, а, товарищ капитан? – сменив тон, равнодушно спросил Ахмет, заглядывая Жирику в глаза поверх глушителя. – Короче. Давай так. Ты мне сейчас обещаешь, что больше тухляка не будет. Реально обещаешь. – Ахмет рассчетливо вогнал фразу в совесть старшего лейтенанта Кирюхина, и начал с хрустом проворачивать ее в ране: – Ты знаешь, я слову верю. Скажи, как мужик – да. Или нет. Говоришь нет – я тебя валю. Если да, то ему шальняк прилетел.

Кирюха сморщился, словно от боли, и повесил голову. Через несколько томительных секунд глухо, искаженным голосом промычал:

– Обещаю.

– Слышь, Кирюх, чтоб ты не грузился – я тебя понимаю. Может, сам бы о том же думал на твоем месте. Не знаю, – принялся расслаблять Жирика Ахмет, внутри себя захлебываясь от ненависти. …У-у, пидарасина, вынести тебе мозги, ублюдку…

– Дениска! – резко поворачиваясь, крикнул куда-то в поземку Жирик. – Нет, на месте оставайся. У тебя на коробе сколько?

– …то…мсят,…е-то… – донеслось сквозь вой ветра.

– Я оставлю коробку, найдешь около Паневина! Тут Паневин двухсотый, возле него – ко-роб-ка! Понял? Начинай давить, мы сваливаем! Часа два минимум держи! Догонишь! Ахмет, давай перегружаться.

– Начинай, Кирюх. Я пока Витька гляну да этого раздену.

Часа Витьке не понадобилось. Он уже лежал расслабленно, с заметенными глазницами, прозрачно-синим носом и фиолетовыми губами. Снег в глазах еще таял, и казалось, что Витька плачет. Ахмет опустил ему веки. Не помогло – теперь казалось, что он плачет с закрытыми глазами.

Именно тот груз вывел их обоих из-под множества ежедневно борющихся за свой кусок, утвердив среди остальных Домов Старого города. Правда, реализовали они свой статус по-разному: Ахмет предпочитал малолюдье при забитом подвале, Кирюхин всячески расширял свое дело – начав с простого крышевания торговли, через некоторое время стал встречать-провожать караваны, проплачивать будущие урожаи деревенским, завел даже нечто типа кабака – единственного в своем роде. Впрочем, опустив хозяина на изрядную сумму, кабак довольно быстро оказался в аренде; как известно, маленькая аренда лучше большого убытка. Жизнь Тридцатки устаканилась, никому не хотелось ломать сложившийся баланс – жрачки более-менее хватало, торговцы рассказывали, что мало где так сыто и тихо живут: на юге народ только и знает, что отмахивается от казахов, доживших уже и до лука со стрелами. Хотя что казахам делать – вокруг месторождений “Шеврон” нарезал огромные зоны безопасности, снеся города под бульдозер, а с юга их нехило подпрессовывают узбеки с таджиками, которых оказалось неожиданно много. На России, говорят, вообще тишина могильная – можно днями идти и не встретить живого человека – вирус какой-то прошел; только в городках на запад от Москвы, где французы рулят, еще как-то можно жить, да в Москве с областью – но те закрыты, как в свое время СССР.

На юге, с бывшего Волгограда начиная, стрельба не утихает – Кавказ рядом сказывается, не справляются с ним турки. Одна китайская зона живет чуть ли не по-человечески, не лезут китайцы к людям. От бывшей границы от силы километров на двести-триста расселились, забор поставили и живут, на ГЭСах да на заводах гарнизоны посадили – и то, что за зоной, не интересует их никак, только металл покупают. Показывали сибирские деньги – увесистые медные слитки и крохотные золотые штамповки, патрон там отошел уже. Единственное, во что почти не верилось, так это про хозяек – якобы у них какое-то там бедствие, не то ураган, не то землетрясение, и какие-то штаты у них вроде как на уши встали – то ли белые негров мочат, то ли наоборот, то ли мексы и тех, и других – не пойми что. Может, там вообще пидоры байкеров землят, или наркоманы лесбиянок – да хоть брокеры пушеров, один хрен приятно.