Дайте стройбату оружие

      - Товарищ генерал, задание выполнено!

      - Ну как, большой "гусь" засел в Журавах?

      - Солидный.

      - Атакуем деревню двумя отрядами. Один будет в резерве.

      Мои люди выходят на исходные позиции.

      С нетерпением поглядываю на циферблат часов.

      Точно в пять ноль-ноль даю ракету.

      С криком "Ура!", цепи пошли в атаку.

      Сочиняю и пишу в журнале боевых действий очередную реляцию о своих подвигах: "Полтора часа продолжался ожесточенный бой. Враг был смят. Он потерял только убитыми более двухсот пятидесяти солдат и офицеров. Наши безвозвратные потери - 70 человек".

      Мы захватили "богатые" трофеи. Если результаты боя увеличить в три, а лучше - в десять раз, то в журнале боевых действий "дивизии" будут следующие цифры: "Свыше ста автомашин, около пятидесяти мотоциклов, несколько орудий разного калибра и передвижных радиостанций, тысячи ящиков с боеприпасами, склад с продовольствием", а оружия столько, что "им можно было вооружить две дивизии".

      Я продолжаю называть своё войско дивизией, хотя оно давно уже не полк, а всего лишь батальон, штатной численности. До сегодняшнего боя. Сейчас в строю всего две роты.

      - Товарищ генерал, что будем делать с трофеями? - прервал мои раздумья начальник штаба Яблоков.

      - Часть возьмем с собой, а остальное уничтожим.

      Решил взять немного оружия, боеприпасов, продовольствия, радиостанцию и несколько мотоциклов.

      Обдумываю слова текста, занесённые в журнал боевых действий.

      Опять меня подвела любовь к высоким показателям.

      Неправда может быть вскрыта первым же пролетевшим над Журавами нашим самолётом.

      Представьте, как должна выглядеть деревня, на улицах которой сожгли свыше ста автомашин, около пятидесяти мотоциклов, взорвали несколько артиллерийских орудий и тысячи ящиков с боеприпасами, подожглисклад с продовольствием и таким количеством оружия, что им можно было вооружить две дивизии?

      Деревни просто не должно остаться. На её месте должны лежать груды печного кирпича и обугленные брёвна от изб, горевших, а потом - разметённых взрывами боеприпасов и, особенно, авиационных бомб.

      И посреди вселенского пожарища - ржавеющие, искорёженные остовы автомобилей, осколки снарядов, гнутые стволы в окалине и безжизненная, отравленная тротилом земля.

      Мы уходим из Журав, а за нашими спинами остаётся целёхонькая деревня, с зелёными яблоневыми садами и несколькими струйками дыма, поднимающимися от десятка догорающих грузовиков.

      Учитывая количество захваченной техники, в деревне должно было бы не менее двухсот шоферов и мотоциклистов. У мотоциклистов - не менее пятидесяти пулемётов. Кроме того, склады обслуживают интенданты, кладовщики, упаковщики, грузчики. На "тысячи" ящиков, их нужно не меньше полусотни. Обязательно - рота охраны. В общем, как ни крути, а не может гарнизон с перечисленными "трофеями" быть меньше четырёхсот человек. Атакующие, практически всегда, кроме засад, несут потери в два - три раза выше, чем обороняющиеся.

      Вот и "трещит по швам", "белыми нитками шитое" моё враньё про уничтоженные в бою вражескую технику и несколько тысяч ящиков с боеприпасами.

      По правде сказать, мы потеряли в бою семьдесят шесть человек и уничтожили около тридцати немцев, находившихся в деревне.

      Девятнадцать тяжелораненых и умирающих бойцов, нам придётся оставить у местного населения.

      Нести их мы не можем и оставаться из-за них тоже не рационально. Если очень повезёт, то есть вероятность, что кто-то из раненных сможет выжить. Хотя, скорее всего, через пару часов, в деревню Журавы примчатся немцы и прикончат всех наших раненных.

      Уходим.

      Идти трудно. Каждый из нас основательно навьючен. Досталось и мотоциклистам, волокущим несколько трофейных машин. Им приходилось петлять между деревьями, и тащить мотоциклы на себе.

      - Товарищ генерал, радио работает! - с радостью сообщил на привале, прибежавший Крицын.

      Знакомый голос московского диктора передает сообщение Советского информбюро. Известия тревожные. На всех направлениях идут ожесточенные бои. Сопротивление врагу возрастает. Он уже заметно сбавил темпы наступления и продвигается вперед ценой огромных потерь.

      Значит, Красная Армия наносит врагу большой урон.

      А мы всё идём к фронту, а фронт уходит от нас, а мы не спешим его догонять, потому, что не прошел полуторамесячный, задуманный мною срок выхода из окружения.

      Продовольствие, взятое в Журавах, закончилось очень быстро, потому, что не было там огромного склада с продовольствием. Не было у нас мотоциклов с колясками, набитыми провизией. Взяли два штуки, без колясок, чтобы я мог спастись от погони, если нас начнут преследовать, да и то, вскоре бросили. Катить по лесу незаведённые мотоиклы - тяжело, а заводить побоялись. От работающих мотоциклов треск стоял бы на весь лес.

      Однажды после ночного перехода мы сделали привал. Есть совсем нечего. Ко мне подходит Ершова, просит разрешить ей сходить в ближайшую деревню и попытаться достать хоть немного продуктов.

      - Сама достану, только разрешите,- настаивала Ершова.

      - Ну хорошо, согласился я после долгих просьб, однако предупреждаю - будьте осторожной и внимательной.

      Так Ершова ушла в свою первую разведку.

      Пять часов ее не было, и все это время я волновался. Уже начинал жалеть, что не проявил твердости. Наконец она появилась. В руках Ершова держала большую плетеную корзину, на дне которой лежали хлеб, сало и другие продукты, украденные в немецком штабе.

      Вошла Лиза в избу, где веселились штабные офицеры и строго приказала хозяйке: "Если немцы спросят, кто я, отвечайте: сестра".

      - Ради бога, уходите - взмолилась женщина - ведь из-за вас они, проклятые, повесят и детей, и меня.

      Из комнаты, где веселились офицеры, вышел солдат. Со страхом наблюдала хозяйка, как отважная Лиза шутила с гитлеровцем, помогая ему готовить угощение для начальства.

      Когда все было готово, солдат удалился к офицерам. А Ершова быстро сложила оставшиеся масло, сардины и колбасу в корзину и ушла.

      Интересно, повесят ли теперь немцы деревенскую женщину и её детей за кражу продуктов мнимой родственницей?

      Как дешевеет в войну человеческая жизнь? Жизнь нескольких человек из незнакомой мне крестьянской семьи - нынешняя цена куску сала...

      После Лизы, незамедлительно, в деревню направились Осипов, Дубенец, Булгаков и Калюжный с группой бойцов. Они тихо сняли часового, вошли в дом, где недавно побывала разведчица, и без единого выстрела прикончили пьяных офицеров и всю их прислугу. Забрали остальные продукты. Теперь, после убийстванемецких офицеров, согласно новому немецкому порядку, введенному на оккупированных территориях, карающему за убийство немцев, все жители деревни будут казнены, а деревня сожжена.

      С тех пор как у нас появилось радио, жизнь стала куда полнее, содержательней. Исчезло чувство оторванности от Большой земли.

      Когда мы вступили на Смоленскую землю, рядом со мной шагала всего лишь рота бойцов. Немногим больше ста человек. Полтора месяца назад командовал армиями. Потом, полком, который выдавал за дивизию. Сейчас у меня нет даже батальона. Господи, какой стыд, я командую ротой, словно стареющий капитан с неудавшейся служебной карьерой.

      Чем ближе к фронту, тем тревожнее становится у меня на душе.

      Слушая московское радио, я почти уверился, что Красная армия скоро остановит и погонит назад немецкие войска. Значит, нельзя делать ставку на будущую победу Германии. Нужно прорываться к своим.