Вляп

  -- Плохо. Во-первых, двое сразу. Будто мор на подворье. Во-вторых, приметный он: безволосый, "шкурка с искрой". И сказать как: вот был холоп и в одночасье помер. Как раз как перед тем чтоб к Гордею идти. Гордей начнёт искать - найдёт. Хоть в могиле. Знаешь, поди, знатоки есть - по костям скажут кто лежит - мужик или баба.

  -- Так как быть-то?

  -- Надо так сделать, чтобы не только его самого, но и тела и даже костей его не сыскали б. И не только его.

  -- Что, и Прокопием своим с Саввушкой пожертвуешь?

  -- Ну до них Гордею только после моей смерти дотянутся. А вот служанка с лекаркой... И снова - сами исчезнуть должны, без следа.

  -- Ну не тяни, говори, бабушка. Ведь вижу - удумала уже чего-то.

  -- Значится так. Малёк твой какой-то хитрый танец придумал. Соромное что-то. Вот пусть княжна персиянская перед молодыми на свадьбе и спляшет. Ближе к концу, когда уже подопьют гости-то, но еще помнить будут. Поглядит как тебя с молодой женой в опочиваленку поведут. Все видели? Вот она, наложница Гордею обещанная. Но отдать - после. А пока - назад на мой двор. У тебя там и тесно от гостей будет, да гости пьяные с подарочком могут чего худое учинить.

   А наложница, в господине своём души не чающая, увидав, как сокол её ясный с другой ушёл. Бросилась...

  -- Топится?

  -- Дурень. Его и утопить нельзя. А ну как всплывёт тело где под Каневым? А тут и вы, рати киевские подошли. Да опознают, да Гордею донесут. Нет, ни в землю, ни в воду его нельзя. Слушай дальше. Поплакала красавица и решила бежать куда глаза глядят.

  -- Ну и дурость. Его ж на первом перекрёстке возьмут и назад приведут. Он же здесь, с плешью своей да без языка...

  -- Сам дурак. Слушать будешь? Ну вот. Соблазнила она служанок своих. Они там всю скотницу мою вытрясли, украшений чуть не полпуда золотом навешали. И побежали они втроём.

  -- Сыскать. И сыщут. Уж больно особенная троица: девка, явно из "верховых", горбунья и столп-баба ходячая.

  -- Не, не сыщут. Не будет таких. Уходить они будут ходом тайным с моего подворья. Фатима там лекарку и придавит. Костей в век не найдут.

  -- А может и малька там?

  -- Не. Я же говорю тебе: его ни в землю, ни в воду. Дальше слушай. Фатима с мальком там переоденутся. Искать будут двух баб с девкой, а будут торк с торченком. Понял? Не найдут. Нету уже того, чего искать велено.

  -- А с Киева как? По воде-то, когда здесь и торговые стоят, и войско в лодиях...

  -- Хоть что умное сказал. Ты Перемога Ряску помнишь? Вот он у меня уже третий день в Заднепровье стоит, коня купил, телегу. И повезёт он торчина с торчёнком в нашу черниговскую деревеньку. Но не довезёт. Поскольку торчин рабёнышу своему дорогой горло перережет и в болото глухое кинет. Не в землю и не в воду. В болото. Нехристь, что возьмёшь. А потом и Перемог Фатиму... Да может. и в то же болото. Перемог о "княжне персиянской" не знает, отвезёт вещички кое-какие в деревеньку. Цацки золотые там и полежат. Покуда случай не придёт их назад вернуть.

  -- Хитро. Все при деле, каждому свою правду нашла. Лады. Спать пойду, устал я. Сперва Корнея ял, потом имал, потом брехню его сопливую слушал... Завтра дел невпроворот, выспаться надо, пойду прогоню малька с постели.

   Шаги, скрип кровати под тяжестью мужского тела, лёгкое похлопывание по моему плечику.

  -- Что, целочка моя серебряная, притомился-задремал? Видать, не поиграться нам сегодня на постельке. Меня тоже в сон тянет. Иди-ка малёк к себе. В другой раз поваляемся.

   Я, не открывая глаз, изобразил сонную улыбку, отполз к краю, старательно потирая кулаками глаза протопал мимо Степаниды в дверях. Она, кажется, хотела меня остановить. Тогда - все. Эта змея сразу бы поняла, что я все слышал. Но Хотеней что-то спросил у неё насчёт свадьбы. Спокойно. Тихонько. Как обычно. Семенящими шажками, не поднимая глаз, не махая руками, мимо слуг... к себе. Отбиться от прислужниц, погасить весь свет. Даже лампадку под иконой. Лечь спокойно в постель. Выдохнуть. Ме-е-едленно. Чтобы не услышали в соседней комнате.

Глава 22

   Тихо, темно. Все в доме спят. Значится так: в доме три покойника. В самом скором... И что делать? Кинутся к ним, к моим подружкам-учительницам? Рассказать, предупредить, попросить помощи, три головы лучше... Их же тоже...

   У холопов солидарности нет. Не поверят. Или - поверят и донесут. Чтобы моей головой свои выкупить.

   Если бы не Корней с его идиотской жаждой подслушивания, я бы лежал сейчас здесь вполне оттрахнутый, вообщем-то, всем довольный, прислушивался бы к ощущениям в собственной заднице и беспокоился бы только об одном - произвела ли на господина моя попка такое сильное впечатление, что он и после жаркой сечи ее вспомнит.

   Интересно, а ведь он меня любит. Хотеней. Искренне. Как и положено господину любить своего раба. А я его? Любить господина - первая заповедь холопа. Умереть за господина своего, по слову его - высшая честь. Кольнуло в пояснице - как-то раз Саввушка своим дрючком там здорово...

   Да, я его люблю. Но умирать не хочу. Но должен. "Давши слово -- держись. А не давши -- крепись". Я слово дал, теперь остаётся только держаться. Ибо это мой путь, моя клятва. Клятвопреступление -- один из самых страшных грехов.

   А он, мой любимый и единственный, меня предал. Подарил Гордею. На верную и мучительную... Потом понял, что от этого ему самому будет плохо, и списал. Сам и пошлёт умирать. Куда-нибудь в болото. Даже на кладбище не похоронят.

   Я - раб. Это моё место в этом мире. Единственное, что этот мир мне предложил. И я принял. Принял этот мир и место своё в нем. Место "холопа верного". Принял путь служения. Искреннего, истинного, истового. Вот и служу.

   Велят сыграть "княжну персиянскую" - сыграл. Велят пройти сквозь строй липнущих и лапающих мужиков - пожалуйста. Велят подмыть задницу и растянуть в приветливой улыбке анус - да для господина с удовольствием. И за все это - смерть.

   Господин не может предать раба. Раб господина - может, а вот господин раба -- нет. В принципе. Нет в отношениях хозяина и холопа такого понятия: "предательство господина". Слова такие есть, но они относятся только к рабу.

   Не предавал он меня. Ибо всякая воля господина -- для раба - воля свыше. Абсолютная истина и руководство к действию. Даже если прямо противоположно вчерашнему. Даже если на смерть обрекает. Хотеней меня не предал, он мною распорядился. Невозможно предать имущество. Нельзя обмануть собственный ботинок. Ботинок можно любить. "Хорошо сидит. Ноге в нем удобно". Ботинок может нравиться, быть приятным. Его можно сохранять. О нем можно заботится. Гуталином, например, смазывать. Его можно закинуть в кладовку за ненадобностью. Можно подарить, продать, выбросить. В болото, например.

   Он меня не обманывал. Потому что не обещал. Ничего, кроме доли "холопа верного", мне никто здесь не обещал.

   Это я сам, со своим идиотизмом, кретинизмом и попадизмом себе напридумывал. Выдумал человеческие отношения. Между человеком и имуществом. Коврик массажный с переживаниями. Коврик может нравиться, можно его гладить, можно какие-то цацки к нему пришпандорить. Его можно применять. Для профилактики спермотоксикоза или там простатита. Такое миленькое приспособление для физиотерапевтических процедур.

   А мне все моя прежняя жизнь довлеет. Со всем этим "дерьмократизмом". "Все люди...". Ну если не "братья", то хотя бы тоже "люди". Так это -- люди. А все остальные -- имущество. Приспособления, инструменты. "Орудия говорящие". Не-люди. И я один из этих... "не-людей".

   Господи, как... погано. Тоскливо и безвыходно. Безнадёжно и безысходно...

   Хоть бы он сам прямо приказал: "иди к Фатиме, она тебя зарежет". Нет, "беги, малыш, беги". Надейся. На лучшее, на то, что господин вернётся из похода, что он тебя любит, что все успокоится, и вы будете вместе. Потерпи чуток... До подходящего болота.