Всеволод Залесский. Дилогия

Да если бы любому из них предложили возможность уйти. Не сдаться в плен, нет, а просто уйти, исчезнуть, сохранить жизнь – каждый из них согласился бы, как сам Орлов в той роще в двадцать первом году.

– Мне нужно подумать, – сказал Севка неожиданно для себя. – До завтра как минимум.

– Ну, до завтра – так до завтра, – не стал настаивать Орлов. – Время пока ждет. Отсюда идет много воронок наверх. Как только скажешь…

– Я подумаю, – сказал Севка.

И Орлов ушел.

Только что стоял рядом, Севка слышал его дыхание, видел темный силуэт, – и вдруг исчез. Только легкие шаги, будто шел Орлов не в сапогах, а в спортивной бесшумной обуви.

Севке захотелось крикнуть вдогонку, попросить подождать. Севке захотелось просто закричать, выплеснуть свой ужас, накопившийся за все это время в прошлом. Но он сдержался.

«Ладно, – сказал себе Севка. – У меня есть время. Скажу завтра». Это будет даже интересно – смотреть на комиссара и старика, слушать их и понимать, что все это его уже не касается напрямую. А потом уйти. И попасть в загадочное место, из которого он сможет видеть прошлое и даже совершать в него прогулки. «Стать властелином времени», – сказал Севка с иронией.

Нужно идти домой.

Севка даже сделал несколько шагов, прежде чем сообразил, что домом назвал квартиру Евграфа Павловича. «Какой, к чертям собачьим, дом», – возмутился Севка. Попытался возмутиться.

Он должен их всех ненавидеть. Они его мучили. Они его пытали. Но когда Костя принес в комнату револьвер… Костя отдал оружие ему, как своему, как человеку, которому можно доверять. Так ведь? А ему можно доверять? Если он сам себе не доверяет, если он не может понять, отчего не рванул, поджав хвост, к спасительной воронке «наверх»?

И вот, когда ты абсолютно убедишься, что другого выхода нет, что предложенный вариант – единственно верный, а логика безупречна, вот в этот самый момент ты должен понять, что тебя обманывают. Что тебя собираются использовать или даже убить. Первое, что ты должен сделать, – отложить принятие решения. Это говорил комиссар на занятиях. Не на тех, что проводились для ребят и девчонок перед заброской в тыл. Это говорилось Севке один на один.

И сейчас Севка поступил так, как его учил Евгений Афанасьевич. Поступил, не задумываясь и не осознавая, зачем именно.

А потом, сказал комиссар, ты должен еще раз проанализировать весь ход рассуждений оппонента и – самое главное – понять, зачем тебе это предложено.

Слева, из переулка, послышался женский крик. Севка остановился и прислушался. Женщина продолжала кричать, но Севка расслышал и мужской голос, который что-то негромко говорил.

– Люди! – крикнула женщина. – Ну помогите же, кто-нибудь!

– Что случилось? – громко спросил Севка, почти крикнул.

– Помогите! Бандиты! – крикнула женщина.

– Петров! – скомандовал Севка в темноту. – Берите троих и перекройте улицу. Двое – на ту сторону! Бегом!

Севка вытащил из кобуры револьвер и, касаясь пальцами левой руки стены дома, побежал в переулок.

Женщина плакала. А в конце переулка были слышны торопливые шаги.

– Что случилось? – спросил Севка.

Он мог различить только какое-то шевеление возле стены.

– Он… – сказала женщина и заскулила. – Он меня схватил, деньги хотел… Я закричала…

– Спокойно, – сказал Севка. – Спокойно.

Женщина, судя по голосу, была нестарой. Севка плохо различал возраст на слух, но этой было максимум тридцать.

– Он вас не ударил? – спросил Севка.

– Меня… Меня – нет, – простонала женщина. – А вот его…

Сзади, от улицы, послышались шаги. Севка оглянулся – несколько человек бежали в его сторону, луч фонаря метался по стенам, по булыжникам мостовой, уперся в лицо Севки.

– Кто такой! – выкрикнул голос из-за фонаря. – Руки!

– Лейтенант Залесский, – сказал Севка, заслоняясь левой рукой рукой от света фонаря, а правой пряча револьвер в кобуру. – Тут на женщину напали…

– Документы! – Фонарь приблизился, и его свет переместился вниз, на грудь Севки.

Тот продемонстрировал свои пустые руки, медленно полез во внутренний карман и достал документы.

Фонарь не двигался, из-за него вышел высокий человек в длинной пехотной шинели, протянул руку за документами и повернул их так, чтобы свет падал на открытые страницы.

Раздался щелчок, и луч другого фонаря, послабее, скользнул по лицу Севки.

– Хорошо. – Военный вернул Севке документы. – Комендантский патруль, капитан Рогозин. Что здесь произошло?

– Да вот, услышал крик, прибежал, а тут только женщина, бандиты убежали, – пряча документы в карман, объяснил Севка и замолчал.

Луч фонаря опустился ниже, осветил женщину, стоящую на коленях, и тело, лежащее на мостовой. Черная милицейская шинель. Стоптанные сапоги. Рука, откинутая в сторону. Луч осветил лицо.

Севка вздохнул.

– Знакомый? – спросил Рогозин.

– Милиционер. Сегодня утром познакомился…

«Ты-то чего полез… Беги, пока не поздно, из города…» – это пьяный мужик сегодня утром милиционеру крикнул, а тот потом сказал Севке, что прав мужик: «Я останусь – меня повесят… Ладно я, но ведь и семьи милиции будут вешать…» И все-таки не ушел. Остался в городе. И прибежал на крик женщины.

Себя защитить не успел, нож ударил в грудь и там остался. Рукоять – обычная потертая деревяшка. Кубанка отлетела в сторону, на лице – спокойное, чуть удивленное выражение. Крови совсем не видно.

– Я крикнула, – пролепетала женщина, даже не пытаясь встать с колен, – а он… он бросился… И вот…

«А у него остались жена и дети, – подумал Севка. – И сам он остался, хотя говорил с искренней горечью, что умирает город, что нужно бросить все… и не бросил. Как там пишут в газетах? На боевом посту? Что он здесь защищал на ночной улице? Не семью, не свою семью, точно. И не Советскую власть он защищал. Но что-то оставило его в городе, ведь не страх же. Трус не бросился бы на крик, трус просто отошел бы в сторону. Или переждал бы. Бандит не стал бы возиться с визжащей бабой – ткнул бы ножом, забрал с тела кошелек и ушел».

– Я пойду, – сказал Севка патрульному. – Все равно я ничего не успел увидеть. Вообще, я выполняю спецзадание…

– Иди, лейтенант, – разрешил Рогозин. – Чего уж тут… Только смотри, осторожнее. Оружие в карман переложи, что ли. Было уже несколько нападений на красноармейцев и командиров.

– Диверсанты?

– А черт их разберет… Может, диверсанты. Может, бандиты. А может, обыкновенные жители Москвы. Им оружие нужно, для самозащиты. И чего только не сделаешь для безопасности семьи…

«Чего только не сделаешь для безопасности семьи», – беззвучно повторил Севка, глядя на лицо убитого постового.

Чего только не сделаешь.

Он дошел до подъезда дома Евграфа Павловича, вошел, постоял несколько секунд перед лифтом.

– Если есть возможность, – сказал Севка и пошел по лестнице.

У него есть возможность. У него множество возможностей. И он ими обязательно воспользуется. Непременно.

Севка нажал на кнопку звонку, подождал. Дверь открыл Костя.

– Ужин готов, – сказал лейтенант. – Ждали тебя. Раздевайся, мой руки – и в гостиную.

Почти как семья, ухмыльнулся Севка своему отражению в зеркале над умывальником. Не садятся ужинать, ожидают припозднившегося. А ведь я мог и не вернуться. Согласиться на предложение Орлова и упорхнуть в будущее. Или в прошлое, черт его знает, где находится гнездо Орлова и его помощников. Говорил он «наверх», но это тоже ничего не значило.

Отражение улыбнулось в ответ, только улыбка у него получилась кривая и невеселая.

Севка прошел в гостиную – все уже сидели. Посреди стола стояла фарфоровая супница, только был в ней не суп, а вареная картошка. В селедочнице из того же сервиза лежала нарезанная крупными кусками селедка, хлеб тоже был нарезан крупно, ужин, похоже, готовил кто-то из лейтенантов, а старшие товарищи совещались. Или просто приходили в себя, переваривая услышанное.

– Приятного аппетита, – сказал Евграф Павлович, и все приступили к ужину.