Тени надежд (СИ)

– Птолемей, – узнал голос Антигон, – а ты что здесь делаешь? Тоже был ранен?

– Нет, боги хранили.

– Зачем же царь оставил тебя в Лампсаке?

Лагид ответил не сразу. Отыскал глазами стул в углу комнаты и подставил его к постели.

– Не будешь против, если я сяду?

– Ты уже сел. Птолемей, помоги мне снять повязку. Этот акарнанец как-то хитро завязал ее, не могу нащупать узел, а просто стянуть не получается.

– Филипп запретил. Еще рано, Антигон, успокойся. На все воля Зевса. Твой правый глаз цел. Ты не слепой. Удар вышел скользящий. Слева по черепу топором. Филипп говорит, было много крови. Ремешок шлема тебя подвел, лопнул. Рана такая, что Филиппу пришлось наложить повязку, закрыв правый глаз. Но с ним все в порядке, не веришь акарнанцу – мне-то хоть поверь.

Антигон, сжав зубы, глухо застонал.

– Какое-то проклятье на мне... Что ни рана – в голову. В первом же бою похода... Что же теперь? Царь отошлет меня обратно?

– Не отошлет, – негромко проговорил Птолемей, – царь мертв.

– Что?! Ты лжешь! – раненный попытался сесть, но, не справившись, без сил рухнул на подушки.

– Нет. Произошла катастрофа, Антигон. Царь мертв, пал от руки Спифридата, лидийского сатрапа.

– Как?!

– Убит ударом в спину. Клит не успел. Никто не успел. Царь слишком сильно вырвался вперед и варвары его окружили. Нас оттеснили было, и мы не смогли защитить царя.

– О, боги... – потрясенно прошептал Антигон, – а тело Александра?

– Тело отбили. Клит и Гефестион. Варвары не успели надругаться над ним.

– Боги... Мы разбиты?

– Нет. Хотя варвары изрядно воодушевились. Наше крыло дрогнуло, но смерть Александра видели немногие. Я надел его шлем и натиск удалось восстановить. Конница погнала персов, а фаланга закончила дело, там никто до самого конца сражения и не узнал о том, что царя уже нет. Твои эллины тоже стойко сражались, жаль ты не видел всего. Персы бежали, а против нас остался только Мемнон со своими наемниками. Мы перебили их всех. Почти всех – сам Мемнон тоже смог скрыться.

– И что же теперь? – Антигон стиснул край покрывала с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Теперь... Не знаю, никто не знает. Над полем вой стоял – по Филиппу не так убивались. Что там потом началось... Хаос, Антигон. Всех трясло, как в ознобе. Клит сошел с ума, волосы рвал, метался с пеной у рта, все вокруг шарахались. А потом бросился на меч. Никто и не пытался ему помешать. Стояли поодаль и смотрели. Как во сне, я даже ущипнул себя пару раз. Не проснулся.

– Что было дальше? – голос Антигона предательски дрогнул.

Пятидесятилетний стратег и прежде не отличался суровой невозмутимостью, свойственной воинам его возраста и положения. Он всегда находился во власти чувств, радовался и горевал на разрыв сердца. Два года назад, когда родился его поздний, обожаемый сын Деметрий, немолодой уже полководец закатил невиданный пир, едва не спустив на него все свое состояние. Молодежь посмеивалась, а вот теперь, когда мир перевернулся, испуганно жалась к старшему, хоть он сейчас и беспомощен, как слепой котенок.

– Дальше успокоились, как смогли, и стали думать. Ох, не зря Антипатр с Парменионом уговаривали царя жениться, чуть не на коленях перед ним стояли. Ни в какую. Как знали... Что дальше, Антигон? Наследника нет, вот что дальше.

– А что Арридей?

– Ты бы хотел такого царя, как Арридей? Послушный, добрый, мухи не обидит... Сидел бы на троне с отсутствующим взглядом и интересовался бы только сластями и игрушками. В двадцать с лишним лет...

– Нет.

– Вот и другие... не захотели, чтобы кто-то правил втихую от его имени. Мы нашли беднягу в шатре. Он, очевидно, все понял в последний момент, словно боги ему перед смертью вернули разум. Пытался бежать, но куда такой убежит... Кинжал, в его спине торчавший, никто не опознал. Не нашли убийцу, да, по правде, и не искали. Кое-кто вспомнил по Линкестийца, но того и след уже простыл. Небось, к тестю своему сбежал, когда увидел, как с претендентами на трон иной раз поступают. Да никто бы его не поддержал, не верю я в то, что за линкестийцев многие стояли. Сыновья Аэропа сами о себе эти слухи распространяли, за что и поплатились, дураки.

– И больше царской крови никого нет, – сказал Антигон, – если бы тогда оставили в живых Аминту... Единственный реальный и законный претендент. Уж Олимпиада расстаралась, упыриха. Кончились Аргеады...

Он постепенно приходил в себя, свыкнувшись со случившимся, и вновь приобретал способность мыслить здраво и взвешенно. Боль, не отпускавшая с тех пор, как вернулось сознание, отступила на второй план. Он вновь был стратегом, одним из самых старших по возрасту военачальников. Александр поставил его командиром эллинских союзников и во время битвы при Гранике Антигон находился на левом фланге в подчинении Пармениона. Бой там вышел не слишком жаркий, однако ему вот хватило...

– И тогда вы созвали собрание войска, – уверенно предположил стратег.

– Да, – подтвердил Птолемей, – собственно, это случилось еще до того, как мы нашли бездыханное тело Арридея. Пехота назвала его царем. "Друзья" пытались возражать, а Парменион молчал. Когда стало ясно, что Аргеадов больше нет, выступил Филота. Он напомнил всем о древнем обычае...

– ...и предложил в цари своего отца.

Птолемей внимательно посмотрел на стратега.

– Акарнанец уверил меня, что ничего не говорил тебе.

– Думаешь, я придуриваюсь, изображая неосведомленного? Нет, Лагид, я просто почти на двадцать лет старше тебя. Нет здесь ничего удивительного. Филиппа ведь тоже избрало войско. Он не мог царствовать по праву рождения и стал первым среди нас лишь, как опекун малолетнего Аминты. А потом взял и задвинул своего племянника подальше. Войско называет царя, Птолемей, и оно выберет того, кто способен побеждать. Филипп был способен – выбрали его. Парменион способен, что доказал многократно. Я не удивлен.

– Ты прав, – согласился Лагид и с выражением продекламировал, – Аргеадов нет более, зачем же искать царя среди знатных, но ничем не проявивших себя людей? Выберем же царя среди мудрых и прославленных полководцев! Пусть царем будет тот, кому вы доверяете безраздельно и кто никогда не подводил вас на поле брани!

– Слова Филоты? Никогда не сомневался в его красноречии.

– Да, его слушали, затаив дыхание. Потом началась буря. Старика подняли на щитах.

– Думаю, не ошибусь, если предположу, что далеко не все разделили энтузиазм Филоты.

– Я не разделил. Вот почему сижу здесь, в Лампсаке, у твоей постели, вместо того, чтобы топать сейчас к Пелле, объяснять Антипатру: "Ты уж извини, друг Антипа, так получилось. Отдавай-ка свою государственную печать".

Антигон молчал некоторое время, потом спросил:

– Значит, Парменион убрался в Македонию? И давно? Сколько я вообще тут валяюсь?

– Валяешься дней пятнадцать. А они, да, возвращаются. Сейчас топчутся у Абидоса, а может уже переправились.

– Но не все?

– Не все, – кивнул Птолемей, – большая часть эллинов все еще в Троаде. Почти все корабли достались Пармениону и вернуться в Элладу без него сейчас непросто. Мы тут стоим тремя лагерями, если не считать тех, кто пошел за новым царем. В Лампсаке часть "друзей", почти девятьсот человек, кое-кто из отрядов Пердикки и Кена. Ситалк с одрисами, но эти скорее не с нами, а просто поблизости. Агриане ушли с Парменионом, а все прочие рассеялись. Окрестности грабят. Мы, кстати, тоже. Местные звереть начинают.

– Это владения Мемнона. Александр не зря приказал щадить их и не обижать жителей: увидев, что земли родосца не пострадали, персы заподозрят его в предательстве. Это при любом раскладе разумно и полезно. Если, как ты говоришь, он жив и сбежал, то немало еще нашей крови выпьет.

– Нас тут почти три тысячи человек, лошадей много, жрать что-то надо.

– Кого избрали старшим? Тебя?

– Мы с Пердиккой командуем. Остальные пока слушаются, но начинают огрызаться. Ждут, когда ты в себя придешь. Ты старший, тебя хотят вождем. Все.