Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости

— Дер Тойфель! Что КОНКРЕТНО сообщает этот ваш Панвиц?

Начальник штаба поправил монокль, открыл кожаную папочку с золоченым орлом и, прокашлявшись, солидно ДОЛОЖИЛ:

— Командир разведбатальона, оберст-лейтенант VON (тщательно выделяя титул голосом!) Панвиц сообщил — Дозор номер один достиг Речицы. Мост севернее деревни — взорван. На дороге — сплошной лесной завал. Пытался обойти, но был обстрелян. Потерь нет. Отошел на Запад. Веду наблюдение. Конец сообщения. Все.

— Дер Тойфель нохэмаль квач унд шайзе! — взорвался Гудериан. — Объяснит мне кто-нибудь, что у этого ФОНА в голове — квашеное дерьмо или все же остатки его дегенеративных аристократических мозгов? Завал его на Восток не пропустил, а? Каково? Скажите на милость, завал! А дорожного знака «Проезд закрыт» там случайно перед ним не стояло? Мост там взорван, скажите пожалуйста… ай, ай, ай. Какое несчастье. Там что за река кстати, напомните-ка мне, господин «цоссенец»? Отец вод Миссисипи? Рейн-батюшка? Или Der Dnepr? Вонючая сточная канава, вот что там, а не РЕКА… И почему он отступил, если у него потерь нет? Отошел он… я ему сейчас отойду!!! Два раза отойду!! Die sexuelle Verbindung, отойду, высушу и снова отойду!!! Машину мне, машину, быстро!!! Сам поеду, посмотрю… что там обнаружилась за линия Сталина!

Начальник штаба, обиженно нахохлившись и поджав сухие породистые губы, захлопнул с досадой папку, затем, осторожно подбирая слова, обратился к Гудериану, как обращаются умные люди к буйному психическому больному:

— Герр командующий… я не хотел бы Вам ничего советовать… но судьба несчастного Моделя…

— Не сметь!!! Не сметь при мне упоминать этого тупо убитого придурка! Вы, цоссенские крысы! Что, я не знаю, как вы шепчетесь за моей спиной по темным углам — вот, мол, угробил партийный самодур восходящую звезду Генеральштаба своими вечными придирками… Да! Угробил! Не угробил, то есть, а… Я его заставил воевать! Я и вас заставлю воевать! Вы у меня все научитесь воевать… Die Verdammnis!!!

23 июня 1941 года. 21 час 49 минут.

Перекресток шоссе Брест — Ковель и Малорита — Кобрин, (отметка 152.4)

«Ох, Матка Бозка Ченстоховска… как есть хочется… поставь мне сейчас шмаленного кнура — целиком съел бы, одни копыта оставил. А нет — из копыт я холодца бы наварил».

Красноармеец 18-го дорожно-эксплуатационного полка Анджей Поплавский с надеждой посмотрел на придорожный «голубец» — маленькую иконку Пресвятой, в застекленном ящичке на столбе. Дева Мария в ответ только ласково улыбалась и по-прежнему молчала…

«Богородица, Дева, радуйся, блаженна ты меж женами, Господь с тобою… Пошли мне хоть какой-нибудь еды! Любой, я всему рад буду…»

Плохо одному. Плохо одному на лесной дороге под вечер… Стократ хуже одному на войне…

Как поставили красноармейца Поплавского утром у придорожного «голубца» — регулировать движение — так он до сю пору и стоит. Ну, то есть, вначале их было двое — он да старший, ефрейтор Збруевич, который пошел в местечко Макраны, промыслить насчет еды. И вот все не возвращается.

И движение на дороге прекратилось…

То сначала хоть ездили, и Поплавский авторитетно показывал, где «Хозяйство Макаренко», а где — «Хозяйство Лобанова», а как солнце за верхушки деревьев зашло — как обрезало. А там, глядишь, ночь… Интересно, в этом лесу волки водятся?

Не праздный вопрос. Потому как из оружия у красноармейца был только штык-нож к польской винтовке… Сами винтовки им не выдавали. Потому как, по секрету сказал знакомый писарь, считались бывшие польские подданные… того… нелояльными. А разве Анджей виноват, что родился в панской Польше?

Костер бы развести… все веселее Анджею было бы… да он по младости годов не курил и потому серников в кармане не имел.

Скучное дело… «Матка Бозка, помоги, а? Ну хоть что-нибудь пошли из еды!».

Слева, куда еще днем ушел старшой, послышался рокот мотора…

«А вдруг… это германы?» — холодной волной ворохнулась под пилоткой страшная мысль.

Много же он своим штыком навоюет… На всякий случай Анджей спрятался в придорожных кустах.

На дороге показались темно-зеленые броневики, под белой окантовкой башенок — красные звезды…

«Езус-Мария, наши!» — красноармеец выскочил на дорогу и приветственно замахал руками.

Передний броневик, обдав Анджея клубом пыли, остановился… Из лязгнувшей броней дверцы выглянул командир в танковом шлеме и кожаной куртке.

— Эй, боец, ты чей?!

— Красноармеец Поплавски, пан… то есть товарищ командир! Регулирую дорожное движение!

— Молодец. Один, что ли, регулируешь?

— Так есть… то есть было нас двое, один ушел…

— Сбежал, что ли?

— Нияк нет, товарищ командир, как можно, он за едой пошел… уже давно…

— А ты, значит, остался… Так, боец, что в Бресте, что в Кобрине?

— Наши там, товарищ командир. Бьют германа!

— Это хорошо. А мы ваши соседи — Юго-Западный фронт, 41-я танковая дивизия, идем к вам на подмогу… Ну что, боец, может, с нами поедешь? Что ты тут один торчишь, как… перст?

— Не можно нияк, товарищ командир, на посту я есть…

— Ишь ты. На посту… Ну стой, стой на своем посту, охраняй дальше свой столб… Давно стоишь?

— С утра, товарищ командир…

— Ладно, бывай, мы поехали… — Командир отвернулся от Анджея, порылся в своей сумке. — На, боец, держи…

Зарычав, броневик покатился дальше на Кобрин… вслед за ним двинулась длинная моторизованная колонна.

Анджей, глотая голодные слюни и печально рассматривая врученную ему командиром банку тушенки, с досадой протянул:

— Эх, дурак я… Надо было у Матери Божьей еще и хлебца попросить… и открывалку…

Дева Мария все так же ласково улыбалась Анджею и продолжала молчать…

«Надуманная драма! — воскликнет недоверчивый читатель. — Ведь у Анджея на поясе висит штык-нож»…

Дорогой друг, дело в том, что восемнадцатилетнему романтическому юноше — поляку, с его до идиотизма рыцарским отношением к исполнению воинского долга, и в голову не придет, что ОРУЖИЕ можно использовать для такого прозаичного дела, как откупоривание консервов… Он ведь на этом оружии клялся честно служить Советам и тайком от замполита в костеле Святой водой его окропил… Это все равно, что от лампады прикуривать!

В Америке, например, такое поведение посчитают польской тупостью…

23 июня 1941 года. 21 час 27 минут.

Лесная дорога Каменец — Пружаны, не доезжая Речицы

Гудериан понял, что его явно дезинформировали. Это был не завал!

Если бы герр командующий лучше учил русскую историю, то знал бы, что это лесное ЧУДОВИЩЕ носит название «Die Zaseka». Традиционное русское сооружение.

В том месте, где дорога сужалась и переходила в устье оврага, спиленные на высоте груди толстые лесные стволы крест-накрест, вершинами на Запад, образовывали непроходимый, ощетинившийся сучьями препон — из-за которого еще нашим предкам так удобно было во времена оны выцеливать гарцующую европейскую мишень…