Сумерки богов

Номинально Еврорейх был еще достаточно силен. Под его властью оставались наиболее развитые страны Европы - Франция, Италия, Бельгия, Голландия, Дания, а также Испания с половиной Португалии, Северная Африка и Ближний Восток. По совокупной промышленной мощи, по всем наличным ресурсам, включая мобилизационный потенциал, Еврорейх превосходил и СССР, и Британскую империю, уступая лишь США. Но в отличие от русских, сумевших сплотить свою страну в единый военный лагерь, даже ценой значительных трудностей для населения, Еврорейх не был таковым никогда. Некоторое воодушевление и сплочение на волне побед в Испании, Африке, Египте и Ираке было весной и летом сорок третьего - как мне показалось, союзники Германии поверили в свою долю пирога после победы и готовы были сражаться. Этот порыв погас после Днепра, когда русский фронт пришел в движение - и тогда мы увидели тот "паровой каток", которым нас пугали в прошлую войну. И надо знать особенности национального характера французов: они легко возбуждаются, но так же легко приходят в уныние от поражений. Наш бешеный ефрейтор в ответ не придумал ничего лучше, как усилить репрессии. В итоге же, декларированное "равенство" граждан будущего Еврорейха так и осталось на бумаге.

В декабре сорок третьего во Франции мне довелось познакомиться с Леоном Дегрелем (тогда еще не президент Бельгии и глава партии "Правый фронт", а оберштурмбанфюрер в дивизии "Валлония"). Он заявил, что Еврорейх был бы непобедим, "если бы вы, немцы, перестали унижать своих союзников, и смотрели бы на них как на равных, а не как на расходный материал". Однако же, говоря такое и прежде, в ответ он получал если не угрозы, "что лишь ваши боевые заслуги спасают вас от ареста за антигерманскую пропаганду", то рассуждения, что в будущем братстве европейских народов Германия должна нести бремя руководства, и это никак не может быть поставлено под сомнение! Итогом же было, что наши союзники становились скорее обузой, ради поддержания лояльности которых рейх должен был размещать на их территории свои собственные войска! Мы вели себя во Франции и в Италии (чему я сам не раз был свидетелем) как в завоеванной вражеской стране. Но еще великий Наполеон сказал, что со штыками можно делать что угодно, но на них нельзя сидеть.

Мы убивали и грабили. И мы не могли не грабить - поскольку по указанию из Берлина, армия в Италии должна была обеспечивать себя продовольствием и некоторыми другими необходимыми товарами, из местных ресурсов. Эта практика была уже отработана, выделялись деньги на закупку у населения - "евромарки", по курсу один к одному. В то же время реальная цена этих бумажек на февраль сорок четвертого по ценам "черного рынка" была едва один к десяти! Таким образом, мы платили итальянцам лишь десятую часть от настоящей цены - ясно, что и население, и даже чиновники отказывались иметь с нами дело. Но кормить солдат надо - и приходилось отбирать продукты в принудительном порядке, после обыска и изъятия спрятанного. А так как отказ принимать наши германские деньги, пусть даже и "евро", не говоря уже о сопротивлении, активном или пассивном, считался преступлением, за которое полагалась казнь - то счет расстрелянных шел на десятки и сотни, причем зачастую жертвами становились наиболее уважаемые в данном месте люди. И это было в формально союзной нам Италии, а не в России!

Что имело последствия самые катастрофические. Партизан не было в Италии, когда мы туда вошли - но буквально за месяц они появились, причем отлично вооруженные и организованные, как позже оказалось, советскими инструкторами из бывших партизан Белоруссии и Украины. Приходилось отправлять интендантов на заготовку провизии в сопровождении не меньше чем взвода солдат, но и это не спасало - в итоге немецкие заготовители просто перестали появляться в "партизанских" районах, возлагая удвоенную повинность на оставшиеся территории. Население сделало выводы - и активность партизан, поначалу ограничиваемая лесами в предгорьях Альп на северо-западе Италии, стала стремительно распространяться на юг - обстрелы одиночных машин, и даже колонн, мины на железных и шоссейных дорогах, нападения на патрули, и даже на отдаленные комендатуры, стали обычным явлением. Причем действия итальянских войск и полиции по наведению порядка часто нельзя было назвать иначе, чем злостный саботаж - больше того, нередко именно от представителей итальянских властей партизаны получали информацию о расположении германских войск, движении эшелонов и транспортных колонн. Что отнюдь не прибавляло у моих солдат доверия к итальянцам. В итоге, у группы армий "Карантания" практически не было безопасного тыла, а наши коммуникации находились под воздействием партизан.

И это при крайне напряженной обстановке на фронте! Прибыв сюда, я обнаружил огромную толпу крайне деморализованных итальянцев, разложенных русской пропагандой и готовых сдаваться и бежать при первых же выстрелах с той стороны! И мне пришлось употребить весь свой авторитет, чтобы вытребовать немецкие войска из резерва ГА "Юг" - на 21 февраля ГА "Карантания" включала в себя 6-ю немецкую армию (18-й и 73-й немецкие корпуса, 9-й горнострелковый хорватский корпус СС - всего одиннадцать дивизий), развернутую на линии Риека - Любляна - Марибор, прикрывая собственно итальянскую территорию от русского вторжения, 2-ю немецкую танковую армию (корпуса 14-й танковый, 22-й горнострелковый, 1-й кавалерийский - всего десять дивизий, в том числе две танковых, две панцергренадерских, две кавалерийских), развернутую севернее, уже в предгорьях австрийских Альп, прикрывая Грац, и 2-ю итальянскую армию (5-й, 6-й, 11-й и бронекавалерийский корпуса - всего восемь пехотных и две танковые дивизии, две альпийские горные бригады), развернута позади 6-й армии на линии Триест - Гориция. Прибывающие из Франции войска бывшей ГА "Лузитания" развертывались в тылу, играя роль второго эшелона и стратегического резерва. И в их числе был пресловутый 75-й корпус Достлера, солдаты которого во Франции слишком привыкли к работе карателей.

Русские же имели на нашем участке до шестидесяти дивизий, входящих в состав Четвертого Украинского фронта, четыре армии (6-я Гвардейская Танковая, 9-я Гвардейская, 27-я, 57-я), а также отдельный горнострелковый корпус, три воздушно-десантные бригады, одна бригада морской пехоты, прибывал французский корпус де Голля. Также они имели подавляющее превосходство по авиации. И лишь опасением возможного флангового удара с севера, из Австрии, я могу объяснить, что они не атаковали, имея против себя одних лишь итальянцев. Однако вечером 20 февраля Вена была взята русскими, и таким образом, теперь их правый фланг был в безопасности. Советского наступления надо было ждать со дня на день.

О моей встрече со Штауфенбергом и Квирнгеймом, эмиссарами от группы высокопоставленных чинов в ОКХ, я уже рассказал. Тогда я еще не знал, что именно мне, а не им, придется сыграть первую роль в обеспечении переворота вооруженной силой. Сказанное Штауфенбергом было для меня важно: прежде не только я, но и многие в Германии имели какое-то мистическое убеждение, что Одер - это граница, дальше которой русские не рискнут идти, потому что весь германский народ встанет с подлинно тевтонской яростью, защищать свои дома. Я слышал это и после, по берлинскому радио, выступление фюрера на параде 20 февраля. Но я знал уже от Штауфенберга, что лучшие германские войска разбиты в бесплодных атаках при попытке сбросить русских в Одер. И что русские четыре дня назад сами перешли в наступление, но не на запад, на Берлин, а на юг, расширяя плацдарм - они не спешили нанести удар, а готовились, с подлинно крестьянской основательностью, чтобы он был неудержим. Двадцатого февраля ими был взят Франкфурт-на-Одере - а фюрер кричал о победах германского оружия перед мальчишками, идущими на смерть. Он вопил, что если мы не победим, то должны все умереть! А мне как военному профессионалу было уже очевидно, что второе куда более вероятно, чем первое.