Как воспитать ниндзю (СИ)

– А заплаченное за то огромное количество лучших сладостей, деликатесов и игрушек количеством в четыре магазина? – гадостно, мерзопакостно и гнусно спросил старший принц.

– Считайте ее своей гостей! – вздохнул отец.

В наказание за это гнусный старый толстяк заставил меня помогать ему складывать все в ящики в подвале, когда он собственноручно проверил каждую записанную единицу и сложил ее в количестве десяти тысяч штук. Вы можете представить, какое у меня после этого было настроение.

– Все сходится! – сказал толстяк, когда мы с Мари уже были готовы его убить. Жестоко и извращенно. Никто не останется живым после четырех часов скучной утомительной работы.

Он не успокоился, пока собственноручно не закрыл привезенные поспешно из города громадные сейфы, куда сложил своими руками каждую монету и украшение. И это помимо того, что он тщательно обобрал несчастных мальчиков, которых я так щедро одарила.

Сами понимаете, как мрачно я на него смотрела.

Сейфы увезли под чудовищной охраной. Целый полк шел впереди, сзади и посередине.

Видеть толстяка я больше физически не могла. Поскольку он все время за эти часы он держал меня при себе. То заставляя подавать, то складывать, то искать, то носить. Пытаясь поставить меня в такое положение, чтоб я ему все время помогала рядом, искала с ним вместе, сталкивалась головами. Брр. Он слишком часто касался меня рукой и брал драгоценности у меня с рук. Даже Мари это заметила.

И все время была рядом со мной хвостом.

Охраняя мою нравственность, естественно, как компаньонка и старшая сестра, присматривая за мной.

Она была подозрительно весела. И примирилась с толстым за эти четыре часа совместной работы. Естественно, она дальше от него стояла и могла смеяться грубоватым шуткам. Надо мной.

Кому-то весело, а кому-то плачь – мрачно подумала я, глядя, как шушукаются зачем-то Мари и мама.

Когда я была маленькая, я была как Христос этаким Исусиком. И чувствовала иногда, что люблю всех. Сердечко просто пылало. Что поделаешь, пастор слишком часто говорил, с кем одновременно я родилась, потому я часто отождествлялась с Христом. Так и ходила с расставленными руками по дому в белой рубашке, завывая псалмы. Зато не одно поколение мальчишек ловит там привидение. Не надо было бегать за слугами и кричать, подражая священнику, как я их люблю. А ведь я действительно любила всех – даже папа воскрес. Ну так я считала. Но чего б не любить?!

Я и сейчас люблю, у меня в сердечке жар, я всегда абсолютно внимательна ко всем до самозабвения и самоотдачи, просто это естественное мое состояние. Я не понимаю, как можно без жара подходить к людям: когда в сердце тускло, это так скучно. Я не виновата, что то, что они называют любовью, сопровождает меня постоянно каждую секунду и к каждому человеку – мне трудно назвать чувство любви даже особенным. Если сердце мое замолчит, я просто умру, потому что моя жизнь в сердце. Лу на самом деле всегда живет в сердце, она говорит из сердца, она молится там, обнимает маму и веселится. И я не понимаю, как можно иначе.

Но на одного человека моей бесконечной божественной любви не хватило! И этот человек сейчас стоял, толстый, передо мной!

Этого толстяка любить не хотелось, а хотелось стукнуть по-братски по дурной голове. Братец Толстяк. Но из-за своего дурного сердца я уже не могла его убить. Каким образом даже этот червяк в мое сердце пролез? Оно что, совсем дырявое снаружи и бездонное внутри? Я совершенно не хочу, чтоб туда такие попадали.

Я обеспокоенно взглянула на маму.

– Подумать только, толстый так скомпрометировал Мари! – громко и сострадательно сказала я жалостливо. Я качала головой от сострадания. – Он купался с ней вместе, потом издевался над ней своим голым задом, издевательски воткнув себе в ж... цветочки; и если он не женится на ней, как настоящий джентльмен, то я даже не знаю, как на нее будут смотреть... – я даже всхлипнула от такого ужаса. Я очень сострадательная. Очень. – Он обязан на ней жениться как джентльмен!!!

Принц метнул на меня исподлобья мрачный взгляд.

– Он не может на ней не жениться! – искренне ответила я вслух. – Если она будет ему близкая, то она будет молчать про новое выросшее на ее глазах растение, охраняя и защищая честь мужа. Ж... с цветочками... – легкомысленно добавила я, только чтобы кратко описать со всех сторон новое растение, как зоолог, какое имела в виду.

 И Мари, и принц тоже смотрели на меня одинаково убийственно.

– Я такая болтушка... – по-детски честно пожаловалась я им.

– Может вырвать ей язык? – предложила Мари.

– А розочки, розочки не пробовали? – сбившись с темы, спросила я старшего принца. – Я могу научить вас составлять икебану. Настоящее будет произведение искусства!

Принц не желал учиться икебане.

– Я могу вас научить составлять такие цветочные композиции, что их не будет стыдно вам выставлять на всеобщее обозрение! – предложила помощь я.

– А голову отрезать не пробовали? – спросил толстяк Мари.

– Да вы что, она же еще маленькая! – возмутилась Мари.

– Так что, она так и вырастет чудовищем!?! – в шоке поразился принц.

– Мои икебаны даже не стыдно воткнуть в ... ! – возмутилась я.

– Дерьмо! – сказал старший принц и подвигал угрожающе челюстями.

– Вы его разжевали? – поинтересовалась я, правильно поняв его странные движения челюсти. – То-то я думала, куда исчезла эта толстая какашка?

Мама начала намыливать мне шею прямо без мыла. Бья ребром ладони в чуткое место.

Выразив громко ноту протеста по всем правилам со всеми дипломатическими тонкостями, я, заслоняя шею и уязвимые участки тела ниже спины, с визгом вылетела на улицу.

– Протест не принят!!! – заорал мне вслед старший принц. – Я выдвигаю вам ультиматум!!!

Хохоча, я удрала прочь...

Глава 22

Покатались-поплакали, или негодяи среди лошадок

Они все вышли на улицу.

Я хохотала и отбивалась, не желая приближаться к обсуждающим меня и мое поведение маме, принцу и папе с Мари.

И вдруг вздрогнула и насторожилась.

Мои сразу поняли, что что-то происходит плохое, и уже выхватывали оружие, хотя внешне я не изменилась, а лишь случайно медленно оглядывалась.

Мы как раз вышли за поворот.

Лица их замерли.

В метрах сорока от меня конь-убийца уже опускал передние копыта в убийственном ударе на несчастного Джекки, а рядом валялись несколько десятков мертвых людей.

Никто и не понял, как я оказалась рядом.

Я точно выстрелила собой. Вернее, вся оценка пришла мне в голову уже в прыжке. Меня всегда хвалили другие убийцы за эту мгновенность.

С ходу, в прыжке, я мгновенно страшно ударила коню ногой в грудь, на мгновение сбив его направление и задержав опускающегося коня в воздухе ударом, так что в груди у коня хрустнуло. И, крутанувшись от коня нырком вниз, сделав сальто, я, оттолкнувшись от груди коня, вырвала Джекки из-под копыт в самый последний момент. Опередив коня лишь на мгновение. Бог его знает, как я это сделала и успела – тело сработало само.

И тут же, схватив Джекки, я рванула с ним в сторону, ибо конь снова ударил копытом. Но задел уже не Джекки, а лишь мою ногу, оказавшуюся между ним.

Я глухо вскрикнула, и, швырнув Джекки отцу, поспешившему на помощь, через мгновение оказалась на коне-убийце. На коне, специально тренированном на убийство всадника, а не просто бить копытами упавших. Таких коней специально обучали не просто ударить, а убивать копытами с той страшной свойственной коню точностью, с какой он в дикой скачке абсолютно точно попадает копытами на нужный камень или мимо расщелины, абсолютно владея ногами. Мы уже не раз видели такую пакость в бою. Это был не просто боевой конь, а конь-убийца.

Еще запрыгивая на него, и еще не чувствуя боли в ноге, я нанесла коню страшный удар рукой в глаз по голове. Чтоб он не видел Джекки, а обратил внимание на меня. А потом, оказавшись на коне, стала безжалостно бить его железными руками профессионального убийцы по голове, по глазам коня, по ушам, рвя его когтями, чтобы он забыл все, кроме меня.