Дикое поле

— Да, врачи запретили, — откашлявшись, парень улыбнулся и подмигнул. — Но уж очень хочется! Иногда не отказываю себе… А здесь у вас хорошо — солнышко! Не то что у нас, в Ленинграде — когда в поезд садился, такой дождяга полил!

— Нам бы ваши дождики, — забравшись в кабину, водила махнул рукой. — Ну, пока, ленинградец. Доброго отдыха.

Усмехнувшись, молодой человек подхватил в левую руку чемоданчик и неспешным шагом направился к колхозному рынку, на котором чем только не торговали! И свежевыращенной клубникой, и желтой черешней, редиской, укропом, луком, ну и конечно — рыбой: всякой, на любой кошелек и вкус. Свежей, соленой, копченой…

Заметив пивной ларек, парень в синих галифе не отказал себе в удовольствии — купил вяленой тараньки, взял на разлив кружечку, пристроился к круглому столику:

— Мужики, свободно у вас?

— Давай, давай, располагайся. Из каких мест к нам?

— Из Ленинграда.

— Ого! Как там город-то, стоит?

— Стоит, а что ж, — молодой человек с наслаждением отхлебнул пивко. — Вкусное тут у вас пиво. И недорогое — пять рублей всего.

— Недорогое? Ну, это кому как.

Невольные собутыльники незнакомца — сельские вислоусые «дядьки» в одинаковых соломенных шляпах — одновременно покачали головами и хитровато переглянулись.

— Да-а… пыво у нас хорошее. Меня Тарасом кличут, Тарасом Иванычем, а можно и просто — дядько Тарас, а это вон — кум мой, Левонтий.

— Очень приятно. Василий.

— И нам приятно, Вася. Ты что же, из отдыхающих? По профпутевке?

— Из отдыхающих, — согласно кивнул молодой человек. — Но без путевки. Знакомые сказывали — у вас тут можно комнату в частном секторе снять.

Дядьки переглянулись еще более радостно и разом сказали:

— Можно! Повезло тебе, Вася, что ты нас встретил.

— А что? Комнаты сдаете?

— Не мы. Но есть одна гарная тетка… Она тебе сдаст, недорого. У самого моря почти что. Ты насколько к нам-то?

— Так, до конца отпуска — на две недели точно.

— Тогда ты вот что, — забеспокоился дядько Тарас. — Вы тут пока пывко попейте с Левонтием, а я зараз. Поищу Глафиру… она тут, на базаре, клубникой торгует… Я зараз, швыдко.

Селянин вернулся быстро, не один, а с дебелой женщиной лет пятидесяти, в расписной украинской кофте, широченной юбке со складками и в тупоносеньких чоботах. Вероятно, это и была та самая Глафира.

— Комнату ищете, молодой человек? — Широкое добродушное лицо женщины при виде молодого человека озарилось самой искренней улыбкой. — Так я вам сдам. Дешево! Как не сдать такому гарному хлопцу! Вот, прямо сейчас и пойти можем. Покажу вам все, понравится — так и сговоримся. Как зовут-то? Василий? Меня можете тетей Глашей звать. Ну идем, идем, чего тут стоять-то? Пыво с этими можно долго пить.

— Мужики, — Василий подмигнул дядькам и, сбегав к ларьку, принес две пенные кружки. — За мое здоровье выпейте… Помогли все ж.

— О, це дило! — одновременно кивнув, селяне столь же дружно сдули душистую пену.

Тетка Глафира проживала в небольшом, но весьма уютном домике, как и у всех здесь — глинобитном, с дощатыми удобствами во дворе, где, кроме грядок с картошкой, помидорами и клубникой, еще росли абрикосы, вишни и сливы.

— Вот эта вот комнатка вам, Василий… не знаю, как по батюшке-то?

— Да ладно вам, тетя Глаша, чай не велик князь — и на «ты» можно.

— Ну и славно. Тогда располагайся — не буду мешать, побегу на рынок. Ничего, что окошко на улицу?

— Наоборот, хорошо даже.

— Ничего… тут у нас не шумно.

— Ой, тетя Глаша… подождите. Я с вами обратно до рынка пройдусь, прикуплю кой-чего.

— Если продукты какие — так у меня все свое, об этом не беспокойся. А водку лучше в сельмаге брать… да и то — горилка, чай, сыщется. Если хорошо попросить.

— Ой, попрошу, тетя Глаша! Ой, попрошу!

— Паспорт-то у тебя при себе, Василий?

— А как же!

— Так я вас у участкового сама зарегистрирую. Бабка его двоюродная, участкового нашего, Ондрейки, как раз напротив меня живет. Во-он дом ее. Соседка.

— Вот и славно будет, и славно, — выйдя на улицу, молодой человек обернулся, посмотрев на дом. — Ворошилова, 38. А большой у вас поселок!

— Три тысячи человек! — с гордостью подтвердила Глафира. — А с отдыхающими — и того больше. Две школы у нас.

— Да-а, — Василий согласно кивнул. — Много.

Потом взглянул на часы и, как-то виновато улыбнувшись, спросил:

— А ремонтная мастерская есть у вас? А то вот, встали.

— Хорошие у тебя часы. Небось, дорогие?

— Трофейные.

— А часовщик у нас есть, не думай. Сразу за правлением будка, там немного пройти — да увидишь.

— Вот и славно, тетя Глаша, вот и славно.

Первым делом молодой человек заглянул в будку часовщика, оказавшегося, вопреки всем общепринятым представлениям, не седым интеллигентного облика старичком-евреем, а молодым мосластым татарином с руками, что грабли.

— Часы чините?

— Ну, так написано же — «Ремонт часов», — оторвавшись от лежащего на столе брегета, резонно отозвался татарин. — Что хотите?

— Вот… — Василий быстро снял часы с руки. — Швейцарские… Отстают что-то.

Часовщик сдвинул со лба лупу:

— Так их хоть иногда чистить надобно. Оставляйте, почистим. Минуточку подождите, я оформлю квитанцию.

— А скажите, долго чистить будете?

— Завтра готово будет… может быть, даже сегодня к вечеру.

— Отлично! Только знаете… я, наверное, лично не смогу забрать — дела. Приятеля попрошу — зайдет. Естественно, оплачу все вперед…

— Платите. Вот, по квитанции. Паспорт давайте. Ага… Ганзеев Василий Николаевич, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения… прописан… Ого! Из самого Ленинграда к нам?!

— Из самого.

— Места у нас тут хорошие. И рыба… Рыбы — завались. Значит, улица Ворошилова, дом тридцать восемь… у Глафиры, что ли, остановились?

— А вы ее знаете?

— Кто ж тетку Глашу не знает? Ладно… вот вам квитанция, приятелю своему передадите…

— Ой! Он такой безалаберный, приятель-то… запросто потерять может. Ну, ежели что, фамилию мою назовет… и прозвище школьное — «Капитан Грант».

— Это по кинофильму, что ль?

— По Жюль Верну.

Простившись с часовщиком, Василий уселся в тенечке, на лавочку, покурил, любуясь большими портретами передовиков и красиво оформленным политстендом, ярко критикующим «фашистскую клику Тито», после чего справился у прохожих, где «Сельмаг», выбросил окурок в урну и быстро зашагал к магазину, где приобрел парусиновые туфли за семьдесят пять рублей и за сто двадцать — легкие чесучевые брюки.

Вернувшись на Ворошилова, переоделся, потом сходил на пляж, выкупался, снова вернулся домой и, завалившись на софу, блаженно вытянул ноги. Закурил, выпуская дым в распахнутое настежь оконце, скептически улыбнулся, глянув на туфли и брюки:

— Еще пара-тройка подобных покупочек — и половину отпускных как корова языком.

— Василий! — вежливо постучала в дверь хозяйка. — Давай-ка ужинать, пора уж.

— Сейчас иду, тетя Глаша.

Вытащив из чемоданчика бутылку водки, молодой человек причесался перед висевшим на стенке зеркалом в черной дощатой раме и, надев свежую майку, явился к столу… где, окромя всей прочей снеди, уже поблескивал массивный тускло-зеленый штоф.

— Самогон? — ухмыльнулся Василий. — В смысле — горилка.

— Она, родная.

— Так, может, все-таки для начала водочки? За мой приезд.

— Можно и водочки, — тетка Глафира пододвинула стопки. — Ну, наливай… Эй, давненько такой не пила. Небось, дорогая?

— Шестьдесят целковых.

— Да уж… недешевая.

— Ну, будем, тетя Глаша!

— Будем.

Так вдвоем и просидели весь вечер, ели, пили, слушали радио, а больше — болтали. То есть болтала-то главным образом Глафира, а ее молодой постоялец слушал, время от времени задавая вопросики.

— Теть Глаша, а что это у вас там за забор, напротив песчаной косы? Профилакторий какой или что?

— А-а-а, вон ты про что! Профилакторий и есть. Но — закрытый. Для особенно крупных начальников, нам туда соваться заказано.