В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

Описывала Екатерина Павловна и съехавшихся тогда в Прагу высокородных гостей — герцогов, ландграфов, курфюрстов, начавших, по ослаблении Наполеона, «припадать» к руке другого победителя — русского царя. Судя по письмам, вся эта «толкотня друзей и врагов» вызывала у Екатерины Павловны соответственное отношение. Правда, она деликатно говорит о них: «странные эти люди…»

А эти «странные люди» никак не могли понять, почему молодая вдова-герцогиня, сестра человека, ставшего кумиром Европы, откровенно дает понять, что ей претят неумеренная лесть и раболепие, и что она тяготиться своим высоким положением. Положение, за которое многие великосветские дамы отдали бы полжизни, ни на секунду не задумываясь.

Здесь, в Богемии, великая княгиня встретилась в мае с Марией Павловной, приехавшей, чтобы увидеться с сестрой. Они вместе из Теплице проехали в Карлсбад, где Екатерине Павловне предстояло в течение лета проходить лечение минеральными водами. Приезд герцогини Веймарской успокоил местную аристократию: она вела себя соответственно своему сану и ничего не имела против низкопоклонства. Настоящая гранд-дама, какой и положено быть столь высокородной особе.

Сестры никогда не были особенно близки, но теперь обе оказались вдали от России, вне влияния достаточно деспотичной матери, и были уже достаточно взрослыми для того, чтобы самостоятельно определять свои жизненные приоритеты и пристрастия. И оказалось, что у Марии и Екатерины куда больше общего, чем было полтора десятка лет тому назад, когда они жили в соседних комнатах и учились в одном классе, у одних и тех же учителей.

Наверное, именно поэтому предполагавшаяся короткая встреча сестер превратилась в несколько недель. После этого Мария Павловна забрала с собой обоих племянников — маленьких принцев Ольденбургских, и вернулась в Веймар. Теперь Екатерина Павловна могла думать только о себе и заботиться о скорейшем восстановлении собственного здоровья.

В августе 1813 г. Австрия, до того участвовавшая в походе французской армии на Россию, подписала с ней мирный договор и повернула свои штыки против Наполеона. Не помогло и то, что его супругой была австрийская эрцгерцогиня. Только теперь Екатерина Павловна поняла, сколь опасен на самом деле был брачный союз с Бонапартом, и горячо возблагодарила Бога за то, что он в свое время избавил ее от этой участи: быть супругой побежденного и дочерью победителя.

Теперь Екатерина Павловна могла поехать в Вену, где была принята с большим вниманием. Она подружилась там с австрийской императрицей третьей женой Франца, которую он когда-то предпочел русской великой княжне), приветливой, хрупкой женщиной. Проницательной Екатерине понадобилось немного времени, чтобы понять: супружеское счастье австрийской императрице суждено не было. И снова порадовалась про себя, что чаша сия ее миновала.

Вернувшись в октябре в Прагу, Екатерина Павловна узнала весть о знаменитой «битве народов» под Лейпцигом 16–19 октября и сразу же поспешила в Веймар к сестре. Поражение Франции становилось неизбежным, а звезда Александра блистала все ярче. Сестры царя вместе поехали во Франкфурт, а оттуда в северный швейцарский городок Шафхаузен для встречи с братом. По пути в Швейцарию великая княгиня впервые проехала через земли Вюртемберга, родины своей матери, не зная и не предполагая того, чем станет это государство в ее будущем.

Она прожила в Шафхаузене около двух недель декабря 1813 года. Здесь ей представили Иоганна Мюллера — писателя, профессора, начальника всех школ в Шафхаузене. Иоганн Мюллер был очень недурен собой, а кроме того, талантлив, и глубоко религиозен. Не понравиться Екатерине Павловне он просто не мог: таких людей она всегда отличала и привечала.

Его же впечатления от встреч с русской великой княгиней известны из дневниковых записей. Мюллер отметил в них, что Екатерина Павловна внимательно слушала его рассказы, обо всем, что касалось тогдашней ситуации в Швейцарии, образования народа (в будущем ей это пригодится). Екатерина Павловна говорила с писателем и педагогом не только о воспитании, особенно об обучении девушек, но и о политике, науке.

«Я чувствую, как при ней возвышается круг моих мыслей… В ней нет нисколько женской пустоты, религиозной сентиментальности; она обладает мужским умом, особой силой мышления; в грустном взоре светятся чистые мысли, высшие интересы».

Интересно, что такое же мнение вынесли от встреч с Екатериной Павловной в Дрездене и некоторые немецкие ученые. Свидетель этих встреч записал:

«Она принимала очень много важных лиц, и среди них „ученых париков“, и удивляла немцев своими вопросами, так что они становились в тупик и выходили от нее с восторгом и удивлением перед ее глубокой ученостью…»

Встречи с Иоганном Мюллером происходили неоднократно Она оценила достоинства этого человека, а он, в свою очередь был покорен ею. И после каждой встречи записывал свои впечатления. Вот одно из них:

«Она была всегда очень просто одета, в черном шелковом платье. Ее прекрасные темно-каштановые локоны украшали прекрасное, белое с румянцем лицо и круглый лоб, на котором не было никакого следа болезненности, хотя она сильно страдала нервами. Причиной ее страданий в значительной мере была ее чрезвычайно строгая жизнь, обыкновение спать лишь небольшое число часов в сутки, постоянное чтение и письменные занятия с раннего утра до поздней ночи и, наконец, суровость в отношении самой себя».

Мюллер даже нарисовал в своем дневнике портрет Екатерины Павловны. При всей своей простоте и скромности поведения и облика, этот человек обладал глубоким умом и высокими достоинствами, поэтому он как никто другой мог оценить многосторонние знания великой княгини, силу ее мышления, усердие в серьезных занятиях.

На прощальной аудиенции Екатерина Павловна сказала Иоганну Мюллеру:

— Я ищу людей с умом и душой, и такого-то именно нашла в вас.

После этой аудиенции Мария спросила Екатерину Павловну:

— Почему бы вам не пригласить господина Мюллера стать наставником ваших сыновей?

— К сожалению, они еще слишком малы, — ничуть не удивившись вопросу, ответила Екатерина Павловна. — Иначе я непременно постаралась бы заполучить господина Мюллера. И вообще, Мари, мне хотелось бы остаться жить в Швейцарии, в каком-нибудь маленьком городке.

— Вы шутите, ваше высочество? — осведомилась Мария.

— Ничуть. Маленький, чистенький домик, горничная и кухарка, может быть, садовник. Книги, клавесин, камин вечерами…

— А у камина — беседующий с вами господин Мюллер, — в тон ей продолжила Мария.

Екатерина Павловна метнула в ее сторону быстрый и отнюдь не доброжелательный взгляд.

— Вы забываете, мадемуазель, что я недавно овдовела.

— Беседы у камина никогда еще не оскорбляли ничьей памяти, — совершенно спокойно отпарировала Мария. — Вы овдовели, но ваш ум по-прежнему жаждет новой пищи, а душа — новых впечатлений. И да простит меня ваше высочество, но идиллия в маленькой Швейцарии прискучила бы вам через месяц. Кто бы ни сидел с вами у камина…

— Ты права, — после долгой паузы отозвалась Екатерина Павловна. — К сожалению, Мари, ты права. Но куда мне деваться от тягостных воспоминаний о минувшем счастье?

В Шафхаузене Екатерина Павловна отметила первую годовщину смерти своего мужа. Весь день она провела в полной тишине, сосредоточившись на грустных мыслях, воспоминаниях. И по прошествии года ее душа не была спокойна, нервные перепады настроения еще не оставили ее. Чтобы отвлечься от гнетущих ее дум, она сознательно изматывала себя: спала на маленьком узеньком диванчике, много работала, читала, писала — иногда за полночь, а вставала в пять часов утра.

— Куда угодно, ваше высочество, — серьезно ответила Мария. — Перед вами — весь мир, и вы можете себе позволить узнавать его день за днем.

— Я бы хотела побывать в Англии, — задумчиво сказала великая княгиня.

— Тогда перестаньте сознательно мучить себя. Сегодня я дам вам новое лекарство, а вы дадите мне слово, что ляжете спать в спальне, на нормальной кровати. И могу вас заверить, завтрашний день покажется вам куда менее мрачным, чем все минувшие дни.