Дремучие двери. Том I

Ещё так называемые «прожигатели жизни», гуляки, эпикурейцы «без царя в голове», анархисты, «отвязанные» всех пород, понимающие «свободу» как вседозволенность.

Достоевский писал: «Если Бога нет, то всё дозволено», забыв, что Бога нельзя отменить декретом. Равно как вписанный в сердце Закон. Кстати, в странах официально религиозных царил куда больший нравственный беспредел, чем в Советском Союзе.

Но это потом, а пока…

1919 г. Участие в работах пленума ЦК РКПб. Член комиссии по снабжению Красной Армии. Подписывает извещение «Всем гражданам России» о создании Центрального бюро жалоб. Усиление военной помощи Южному фронту в связи с угрозой Деникина Донбассу. В связи с наступлением Юденича направлен на Петроградский фронт. По поручению ЦК проводит централизацию управления Западным фронтом. Назначен членом реввоенсовета Западного фронта. Взятие Красной Армией Пскова. Направлен на Южный фронт на организацию разгрома Деникина. Назначен членом Реввоенсовета Южного Фронта. Разрабатывает план наступления на Деникина через Харьков-Донбасс, Взятие Воронежа Красной Армией. Участие в заседании Реввоенсовета Республики о создании Конной Армии. Речь на открытии II Всероссийского съезда коммунистических организации народов Востока. Речь о задачах 1 Конной армии в районе боевых действий. Избран членом ВЦИК 8 Всероссийским съездом Советов. Занятие Ростова Конной армией. Назначен Совнаркомом председателем Украинского Совета трудовой армии. Введён в состав комиссии ВЦИК по разработке федерального устройства РСФСР. Участие в работе 9 съезда РКПб. На заседании Совета Труда и Обороны делает сообщение об угольной промышленности Донецкого бассейна. Разработка тезисов по поводу войны с Польшей.

«Несокрушимую верность принципам и веру в массы Ленин действительно пронёс через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей политики. В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность Ленину, его отрицание и, если позволено сказать, его поругание. Принципы никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никогда в течение своей жизни он не имел общения с действительными массами, т. е. не с десятками, а сотнями тысяч миллионов.

Сталину свойственно презрение к теории. Теория берёт действительность больших масштабов. Здравый смысл берёт действительность в малых масштабах. Оттого Сталин чрезвычайно чувствителен ко всякой непосредственной опасности, но не способен предвидеть опасность, коренящуюся в больших исторических тенденциях». /Свидетель Лев Троцкий/

— Ну, здесь история всё расставила по своим местам, — прокомментировал AX. — По-нашему, все их так называемые «теории» — по твоей части, сын тьмы… А Иосиф просто был в послушании у Высших Сил. Не знаю, осознанно или интуитивно.

«По словам Николаевского, Бухарин называл Сталина «гениальным дозировщиком». Это выражение, только без «гениальности», я слышал впервые от Каменева. Оно имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по частям, в рассрочку. Эта возможность предполагает, в свою очередь, наличие могущественного централизованного аппарата. Задача дозировки состоит в том, чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в иные предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объёме, вызвали бы испуг, негодование и даже отпор». /Лев Троцкий/

— Да уж, я думаю, его цели, «представленные в полном объёме», пришлись бы соратникам не по вкусу, — хихикнул АГ.

Белые змеи телеграфной ленты снова заполнили все ряды меж кресел. Яну проносит сквозь коричневый прямоугольник двери с ромбами, сквозь «ничто» тамбура, вверх по скрипучей лестнице.

Яна несёт себя как чашу с драгоценным ядом. Таким горьким. Таким сладким…

Дома она будет упиваться драгоценным своим страданием, пока Павлин к ним не заявится как ни в чем не бывало.

— Котлетами угостишь?

Немыслимое его оперение брошено на стул, снег на воротнике рыжей куртки быстро темнеет, набухает бисеринками влаги.

— Здорово метет. Ну что, без хвостов? А у нас видала бардак? Этот твой Маврушин…

Будто не было ни долгих дней молчания, ни метнувшегося прочь взгляда, ни роковой девицы, ни ее руки на плече. Он улыбается. Денис — солнечный день.

Яна жарит на кухне котлеты. Первые в жизни. Мама и соседка ещё на работе, проконсультироваться не у кого. Яна — первооткрывательница, заново, в муках изобретает котлеты. Время остановилось, кухня напоминает лабораторию алхимика, где Яна экспериментирует с составляющими — куском окаменевшего в авоське за окном мяса, такой же окаменевшей булкой, которая никак не желает размокать, и свирепой луковицей, которую Яна додумывается зачем-то тереть на тёрке. Пропахшая чесноком и луком, перемазанная мукой, зарёванная и полуослепшая, штук десять превратив в пюре, Яна, наконец, создаст три румяных, сочных, аппетитно благоухающих шедевра, достойных уст Дениса Градова.

Шедевры, разумеется, пересолены. Яна бухает на стол сковородку и вытирает фартуком руки. В зеркале гардероба отражается растерзанная котлетной битвой Яна и нахальный гость, к ногам которого она приносит добычу. На неё ноль внимания, развалился в кресле, погружён в чтение.

Он добрался до её джиннов! В руках у Павлина пухлая серая папка. Папка рассечена пополам, мелкоисписанный листок падает на кипу других уже прочитанных. Лицом вниз, плашмя, как убитый.

Её джинны!.. Так, наверное, чувствовал себя Кащей, глядя, как хрустит в пальцах Ивана-царевича яйцо с Кащеевой душой.

Их глаза в зеркале встречаются. Заорать, вырвать папку… Одно его неосторожное слово, движение…

Павлин улыбается как ни в чём не бывало, потягивается. Будто так и надо — хватать без спросу чужие рукописи да ещё улыбаться, будто так и надо.

— Зачитался, — Денис захлопывает папку. — Особенно со слепым здорово…

Когда он воздушные шары покупает. И с тёткой в парикмахерской, и вообще… И вообще я в вас, кажется, влюблён, Иоанна Аркадьевна.

Такие светлые прозрачные глаза — взгляд Яны разбивается об их прозрачность, как птица о стекло. Ну и шуточки. Она сбита с толку и даже забывает про папку. Бестактный, чудовищный поступок Павлина и это его дурацкое признание на фоне поглощения котлет и болтовни про какую-то французскую певичку, приезжающую в Москву с гастролями, не только не отталкивает её, но как бы расцвечивает Павлина новыми, ещё более ядовитыми и притягивающими красками. Чем ядовитей, тем притягательней.

Яна в полном смятении, и сознаёт это, а тут ещё котлеты пересолены, и Павлин подумает Бог знает что, и сама она, внезапно онемевшая и отупевшая, никогда не слыхавшая про эту певичку, и в старом халате в муке, не имеет сил встать, а на кухне давно кипит чайник. Поворачивается ключ в замке — это пришла мама. Они не виделись две недели. Мама врывается в комнату, замёрзшая, стремительная, пахнущая снегом, как сама метель, и плевать ей на Павлина. Холодные губы и руки обжигают раскалённые щёки Яны.

— Ма, да ладно тебе… Ну сдала, сдала, всё хорошо. Потом, ма…

Всё в ней протестует против этого стихийного бедствия — вторжения матери. Сидеть с Павлином, чтобы он пожирал пересоленные котлеты, пил чай, трепался… Лишь бы можно было молча выкладывать на клеёнке узор из хлебных шариков, и чтоб взгляд взлетал и падал, взлетал и падал, разбиваясь каждый раз о ласково-прозрачный ледок его глаз. Воробей, бьющийся в оконное стекло.

Но всё рухнуло. Павлин спешит — у него вечером съёмка. Будут снимать танцы в клубе. Он приглашает Яну, если есть такое желание.

— Нет, нет, сегодня ей надо отдохнуть, вон Янечка совсем, как она выражается, «обалдуревшая», с ног валится…

— Неужели Иоанна Аркадьевна так выражается? Шикарный неологизм. У вас замечательная дочь.

Мама в этом нисколько не сомневается. Павлин целует ей ручку на прощанье.