ХМАРА

 -А ведь она (Матрена Тихоновна) и впрямь мне бабкой доводится. Не родной, конечно, приёмной - по дедушке. Она его мальцом на дороге лесной подобрала, да так и воспитывала, премудростям своим обучала, травкам там каким, заговорам, к магии- то мы не способные оказались. А дед говорит - долго с ним билась, никак поверить в это не могла. Так и жил он у неё лет восемь. По хозяйству помогал: где старую избушку подновить, где покосившуюся ограду подправить, а как сполнилось двадцать годков - так и выгнала. Это дед так говорит. Не хотел он уходить от бабушки-то, хорошо, говорит, у неё было. Только та уперлась "к людям тебе надо, к людям, нечего в лесу молодость просиживать", так и спровадила. Но он и не жалеет, и деньжат она ему на первое время дала. Пришел, хозяйством каким- никаким обзавелся, бабку мою родную встретил, женился, хотел было плетельную мастерскую завести, корзины там плести иль кресла господские, да мор в граде случился. Пришлось ему учение бабкино-то и вспомнить. Так с тех пор зельеварней и прозябаемся. Я зельевар уже в третьем поколении. Дед мой, отец, да и я уж, почитай, тридцать годков-то травы варю... Снадобья по всей Заболотчине поставляем. Товар быстро расходится, не залеживается. Нам бы еще один цех открыть, нуждающихся - то много. Ан нет, нельзя, не жалуют при дворце нашего брата. Чего доброго, про новый цех прознают и старый-то отберут. Вот и постоялый двор держим так, больше для видимости, что бы, значит, в глаза со своим производством не бросаться. Но вы не беспокойтесь, у нас там хорошо, чистенько. С почетом устроим и накормить накормим. А вот вино придется в "Светлом завтра" заказывать. Мы- то сколь над своим вином не бьемся, всё брага какая-то получается. И дед варил, и отец пробовал, да и я, чего греха таить, нет-нет да поставлю кадочку, а все не то. А в "Светлом завтра" вино чистое, играющее на солнышке янтарём, прозрачное как вода родниковая, только слаще, а уж пьется-то как легко! - Матвей, закрыв глаза, мечтательно покачал головой. - А после в теле тепло, на душе весело и что главное, наутро никакого похмелья, разве что самая малость.

 Так за разговорами мы и добрались до жилища гостеприимного "правнучка" нашей кудесницы.

 Постоялый двор Матвея стоял на отшибе, неподалеку от странного заведения, украшенного золотой вывеской "Врата рая". Что это за врата, и какой именно рай имелся в виду, на вывеске не указывалось. Страшно хотелось пить и еще больше есть. Над дверями самого постоялого двора виднелась меленькая затертая табличка с надписью, выполненной синей краской "Хмельной странник", и внизу уж совсем мелкими буквами "Постоялый двор".

 -Проходите, проходите! - Семёнович, открыв входную дверь постоялого двора, учтиво пропустил нас вперед и, войдя следом, плотно прикрыл дверь. - Отдохнете сперва с дороги? Аль перекусите?

 -Нам бы слегка умыться, а следом и перекусить не помешало бы, - ответил я, глядя, как отец Иннокентий кладёт поклоны в угол дома, где по его представлениям должны быть иконы. Но кроме драных плащей, висевших на вколоченных в стену гвоздях, там ничего не было. - К тому же не подскажете ли...

 -О делах потом, потом! - Матвей Семёныч слегка засуетился. - Покушаете, отдохнёте, тогда и поговорим. Время позднее, а утро вечера мудренее.

 Я не стал спорить. Мы, вроде бы, пока никуда не спешили, да я и сам посвящать Матвея в свои дела не слишком торопился. Тем временем Семёнович приветливо распахнул следующую дверь, и из прихожей мы вошли в просторный обеденный зал, обставленный круглыми большими столами и креслами, сделанными из разлапистых дубовых пней. Приобретая такую мебель, хозяин, по-видимому, здорово потратился, но не просчитался. Обстановка, создаваемая их видом, была приятна, а о долговечности и говорить не приходилось. Тем более что такие кресла - вообще незаменимая вещь для питейного заведения. Да-да, именно для питейного заведения! А вы сами попробуйте, понабравшись винца, схватить и приподнять рукой здоровенный пенек? Не получится? То-то же, а уж что бы запустить им в товарища, и речи быть не может. Матвей показал нам путь в умывальную, а сам, откланявшись, убежал давать распоряжения своим помощникам.

 Умывшись холодной ключевой водицей, текущей по желобку из квадратного отверстия, специально для этого проделанного в стене, мы снова возвратились в обеденный зал. Вокруг одного, едва ли не самого большого стола, суетилась немногочисленная прислуга - два парня лет по девятнадцати-двадцати и девчушка, по нашим меркам ещё школьница. Черты их лиц были неуловимо схожими, и мне стало понятно, что никакая это не прислуга, а дети нашего гостеприимного хозяина. Но стол они накрывали сноровисто, со знанием дела, из чего я сделал еще один вывод: другая обслуга, кроме них, здесь и не предусмотрена. Белоснежная скатерть одним взмахом легла на чисто выскобленный стол. И тут же на неё стали опускаться многочисленные тарелки и тарелочки. Столовые приборы, узорчатой красоте которых мог бы позавидовать самый фешенебельный ресторан, легли длинным рядком. Вилки, вилочки, ложки и ложечки, ножи и странного вида пилочки, невесть для чего предназначенные, представляли довольно внушительный список и, надо признать, несколько смущали моё естество, вовсе не привычное к столь церемонным этикетам.

 -Может, что попроще? - попросил я, обрадовавшись появлению нашего радушного хозяина.

 -???

 -Извините, Матвей Семёнович, но мы люди простые, к дворцовым этикетам не приученные. Нам бы нож да вилку, ложку да поварешку. К чему нам такое дикообразие?

 -Ах, это! - Семёныч всплеснул руками. - Мигом-с все лишнее уберём-с. Сергунок, - ласково позвал он одного из сыновей, - всё как обычно, наши гости не желают откушивать с церемониями, устамши-с.

 Сын, по-видимому, привыкший к повиновению, молча кивнул и стал с ловкостью фокусника собирать разложенную по столу этикетную дребедень. Вскоре на столе остались только: две ложки - одна большая и одна маленькая- для десерта, нож с золоченой ручкой, вилка с затейливым рисунком и, как ни странно, та самая странная пилка, бросившаяся мне в глаза с самого начала. Наконец всё было готово. В трапезную была торжественно внесена и поставлена на стол большая керамическая кастрюля, из-под крышки которой вырывался белый пар, распространявший восхитительный аромат украинского борща. Принесший её парень аккуратно снял крышку ,и Семёныч собственноручно принялся разливать бордово-золотистое варево по глубоким эмалированным мискам, наполняя их до самых краев. Причем делал он это так ловко, что в каждой миске, словно само собой, плавало, подобно потемневшему от времени айсбергу, по большому куску нежирной свинины. Пока он проделывал эту нехитрую операцию, его дочь наполнила наши бокалы каким-то прозрачным, чуть зеленоватым напитком. Наконец, Семёныч окончил с последней миской и отвесил нам церемонный поклон:

 -Кушайте-с, господа, кушайте-с, - Матвей вновь низко поклонился. И откуда у него взялось это идиотское С? Я думал, только у нас сиятельство до С сократили, ан нет, и тут туда же.

 -Матвей Семёнович, а без этого Ссса, никак не обойтись?

 -Как-с? - Семёныч впал в ступор.

 -Молча. Говори по нормальному.

 -Да нельзя-с, этикет-с, знаетели-с, - Матвей выглядел обескураженным, - не могу-с, господа-с.

 -Господа, значит, да?

 Хозяин согласно закивал головой.

 -Стало быть, так, - я задумался. - А если мы тебе прикажем, тогда как?

 -Тогда-с, конечно-с, но этикет-с...

 -К черту твой этикет, из-за него поговорить по-человечески нельзя, - я сделал серьёзную морду. - Приказываю тебе говорить с нами языком нормальным, человеческим, а про всякие этикеты забыть! - тут я немного задумался и, придя к мнению, что уж совсем-то про этикет ему забывать не стоит, добавил, - временно, и лишь в общении с нами, друзьями Вашей прабабушки. Ясно?

 Матвей согласно кивнул, а я, протянув руку, со скрипом придвинул кресло от соседнего стола и, поставив его рядом с собой, жестом пригласил его присаживаться. Тот отчаянно замотал головой, но я был непреклонен.