Мастер дымных колец

— У вас зеркало есть? — перебил Феофана Варфоломеев.

— А чего ты мне на «вы»? — удивился Феофан. — Тоже мне, товарищ называется. Нет уж, назвался груздем, полезай в кузов. — Феофан подошел к тумбочке и достал оттуда дамское зеркальце с отбитым краем. — Вот хорошее зеркальце, от предшественника осталось. Предшественник, правда, дрянь был, дипломандр Курдюк, дерьмо человек, доносы на меня писал главному врачу. Представляешь, Петрович, сочинил, будто я во сне нашептываю кабалистические заклинания, чтобы наслать порчу на сестру Урсу с целью соблазнить ее под предлогом оказания первой помощи. Вот собака, а сам за ней приударял, вился все вокруг, глазки строил, губы даже мазал, подонок. — Феофан сухо сплюнул. — Вот хрена получил Урсочку, Урсочка скала, а не женщина.

— Где же этот Курдюк? — спросил Варфоломеев, брезгливо беря зеркальце.

— Где, где, — Феофан с ожесточением посмотрел куда-то через пол и тихо сказал: — В городе.

Варфоломеев взял посеребренное стеклышко и настроил его в соответствии с законом отражения. Закон отражения работал, о чем свидетельствовало мнимое изображение аляповатого букета, составленного как раз вопреки всем мыслимым и немыслимым законам красоты. Вперемежку натыканные георгины, розы, какие-то зеленые веники укропа, опять же георгины, гладиолусы и еще бог знает что создавали общее траурное настроение. Такие букеты обычно составляют в спешке на похоронах из цветов, принесенных многочисленными знакомыми и родственниками покойного. Не хватало только едкого хвойного запаха. Варфоломеев чуть подвернул зеркальную плоскость, скользя взглядом по алюминиевому горизонту подоконника. В чистом, стерильном, как и все вокруг, стекле висело синее, даже ультрамариновое небо. Казалось, он не лежит в эксгуматоре, а летит в пассажирском лайнере. Он приподнял зеркальце, стараясь заглянуть за алюминиевый горизонт, и обнаружил внизу редкие белые барашки, кудрявые и легкие, как на голове Феофана.

— Гм, — подал голос Феофан увлеченному разглядыванием товарищу. Брось, не расстраивайся, вид приличный, знаешь, какие синюшные попадаются. Бррр.

— Пришельцы? — уточнил Варфоломеев.

— Да какие они пришельцы! Такие же, как и мы с тобой, люди, только, понимаешь, совсем дохлые.

Зазвучала веселая музыка. Феофан хлопнул в ладоши.

— Обед, обед, товарищ Петрович. Ишь, как время летит. — Феофан встал, но прежде, чем уйти, попросил: — Петрович, дай газетку почитать. Я после обеда верну.

Едва Феофан запрятал печатное слово на волосатой груди, появилась Урса, подталкивая впереди сервировочный столик.

— А, Урсочка, голубушка, мы тут с товарищем анкету заполнили, Феофан подморгнул больному, — вон на тумбочке лежит. А я пошел. Жду, голубушка, с нетерпением…

— Я уже вам обед поставила.

— Ах, черт, стынет, стынет, — Феофана как ветром сдуло из варфоломеевских покоев.

Урса ловко вынула откуда-то из-под койки навесной столик и настроила его под подбородок больного. Потом взгляд ее упал на анкету и она, чуть улыбаясь, пробежала ее агатовыми глазками.

— А там, внизу, когда представлялись мне, у вас, кажется, другое имя было? — Голубенький серпик промелькнул перед глазами землянина и иноземные руки обняли его забинтованную шею. — Вот так, подгузничек, чтоб не запачкаться. Не больно? Конечно, не больно, я потихоньку. Глотать можете, Петрович? Ну и хорошо, будем бульончик кушать.

Она зачерпнула серебряной ложкой первого блюда и, наклоняясь к лежащему телу, принялась кормить и приговаривать:

— Феофан надоел вам уже, наверное. Да ничего не поделаешь, персонала не хватает, приходится прибегать к услугам больных. Что вы так подозрительно смотрите на меня? Думаете, обманула, соврала, мол, безработная. Не обманула, была безработная вчера, а теперь, спасибо вам, обратно взяли. Так что сначала я вас вчера спасла, а теперь вы мне помогли. Ну и здорово вам досталось. Я еще сама обратила внимание, подозрительный какой-то, вопросы задает, а потом, как вы со старичком к гильотине побежали, у меня сердце упало — неужели, думаю, получится. Но здорово вам охранник влепил, у них же тренировка, похлеще гильотины будет. Но потом уж испугалась, подбежала, а вы умираете! Меня господин приват-министр спрашивает: «Что с ним?». Я говорю, умирает. А он мне говорит: как можно умереть от такого пустяка? Ведь вокруг никто не верил, что такое возможно, все смеются, а я кричу: в реанимационную! Вы уж извините.

Варфоломеев хотел было поблагодарить монашку, но она как раз поднесла ложку.

— Я тоже записалась на гильотину. У меня номер — один миллион сто двадцать пять тысяч сорок восемь, ах нет, теперь уже просто сорок. Если новых гильотин не построят, ждать лет двести, и то, если приват-министра не переизберут.

— А сколько вы уже ждете? — все-таки исхитрился спросить Варфоломеев.

Урса погрозила ему пальчиком.

— О, если бы я умела умирать, как вы, или хотя бы вполовину, — глаза ее стали печальными.

— И все у вас ждут смерти? — спросил Варфоломеев.

— Там почти все, — Урса показала вниз.

— А Феофан?

— Феофан больной.

— Значит, и я больной, — подытожил Варфоломеев.

— Вы не так.

— А как?

— Вы же хотели умереть, а я не дала.

Урса вошла в задумчивое состояние и через несколько мгновений вернулась с вопросом:

— Одного я не понимаю, как вам удалось из Эксгуматора выбраться? Вы в каком Эксгуматоре проверку проходили?

— Вопрос по ходу следствия?

Урса опять задумалась и полуавтоматически сказала:

— Вы насчет газеты? — Урса поправила чепчик, и теперь он немножко съехал набок. — Это чтоб народ успокоить, все-таки обидно, одним очередь, другие просто так — раз и все. Но ведь никто из них не знает… Урса всплеснула руками. — Господи, так ведь и вы, наверно, не знали, иначе зачем таким путем, а я, глупая, все разболтала…

— Что я не знал? — не выдержал Варфоломеев.

Не успела Урса ответить, как в покой ворвался разъяренный Феофан. В одной руке он держал баранью ногу, а другой потрясал «Утренней правдой».

— Идиоты, негодяи! Петрович, ты читал? — не замечая Урсы, надвигался Феофан. — Ах, сволочи, ах, паразиты, приват-кретины, ишь, чего удумали, деэксгуматорщики паршивые. Петрович, ты посмотри, что они пишут! Трагически погибли, соболезнования родным и близким…

— Не смейте, Феофан, — возмутилась Урса.

— Подожди, Урсочка, бедная душа. Петрович, глянь, все-таки они построили эту дрянь. Испытанипрошло успешно, — коверкал газетный язык Феофан. — Ублюдки посттехнократические. Глянь сюда, — Феофан ткнул ногой в портрет приват-министра, тот вмиг покрылся жирным бараньим соком. Красавец, любимчик масс, приват-дерьмо…

— Перестаньте! — громко, чуть не взвизгивая, вскрикнула Урса и закрыла глаза, чтобы не видеть такого богохульства.

— Урсочка, уйди, уйди от греха подальше. Ты же знаешь, как я тебя люблю. — Феофан с огромным напряжением менял регистры своего голоса.

— Я доложу главврачу! — всхлипывая, сестра милосердия собирала остатки обеда.

— Доложи, доложи, — вслед исчезающему белому чепчику кричал Феофан. Ведь не доложишь же, а надо бы, я и сам им могу сказать в лицо.

Феофан вытер рот розовым рукавом. Дверь захлопнулась.

— Что ты лыбишься как на идиота? Или ты тоже вроде них, в делегенты метишь?

Варфоломеев улыбался, это была правда. Позволил себе расслабиться. Болела шея, болела душа. И вот наконец человеческая реакция, злая, добрая, неудержимая. Кажется, он второй раз совершал посадку на эту странную планету, но теперь не в зыбкий, обманчивый мираж, а на твердую, с питательным перегноем почву.

— Давай закурим, Феофан, — предложил землянин.