Секретная Антарктида, или Русская разведка на Южном Полюсе

Буквально в последние дни перед началом экспедиции Митрополитов вызвал к себе ведущего референта и посоветовал навестить участника давних исторических событий, «прелюбопытную личность», бывшего некогда бесценным помощником товарища Сталина, его лучшего аса – Александра Евгеньевича Голованова. На следующее утро Грейгъ приехал на загородную подмосковную виллу; поставив свою «Волгу» сразу за воротами, он решил пройти к дому пешком, а заодно и прогуляться по территории. Огромная вилла была практически пуста, члены семьи находились в отлучке по делам; это гость понял, как только поднялся на веранду, а затем прошёл в комнаты. В просторном зале в удобном кресле за круглым столом восседал поседевший красавец-богатырь; он кивком головы поприветствовал кавторанга, который чётко доложил о своём присутствии.

Им удалось найти доверительный общий язык; и за эту, и последующие встречи с Головановым Грейгъ всегда был благодарен боссу, давшему ему познать и смертельный риск, и непререкаемые свидетельства, и бесценные знания, и уникальные знакомства. Голованов покинет бренный мир в 1975-м, и Грейгъ будет присутствовать на скорбном прощании с великим человеком сталинской эпохи…

Из полученных ранее секретных документов кавторанг уже знал, что в начале 1942 года ТБ-7 (он же Пе-8) – тяжёлый четырёхмоторный с пятым двигателем, находящимся в фюзеляже без лопастей, советский бомбардировщик, пилотируемый Головановым и членами его экипажа, взял курс на юг планеты, стартовав с аэродрома вблизи Хабаровска. Он сделал одну из промежуточных посадок на острове, словно замыкающем Юго-Восточную Азию; далее курс самолёта пролегал в один из оазисов Антарктиды, коих на шестом материке было несколько.

Всё, что было дальше, Грейгу довелось услышать от самого участника тех давних событий…

Самолёт благополучно совершил посадку в Антарктиде на тщательно оборудованном аэродроме; въехал на бетонированную площадку, остановился, замедляя поочерёдно ход, замерли лопасти моторов, и огромная плита, на которой полностью помещался огромный бомбардировщик, стала… медленно опускаться.

Через несколько мгновений самолёт вместе с плитой через образовавшийся проём ушёл на глубину, а из-подо льда вышли двухстворчатые плиты, и когда они сомкнулись, их внешняя сторона образовала… типичный рельеф местности.

Экипаж и пассажиры, оставив боевую машину, спустились на лифтах, которые представляли собой великолепно оборудованные салоны, где помимо уютных сидений были ниши, за которые, как гласила табличка на русском и немецком языках, заходить не рекомендовалось. (О том, что он опускался на странном лифте в подземный город Антарктиды, также вспоминал и американский адмирал Ричард Бэрд; говорил о непонятном освещении, о переливах красок и воздействии на сознание неведомых сил.)

Как признал Голованов, вместе с ним тогда в Арктику прилетел и Митрополитов. Выйдя из лифта, они направились по аллее с экзотической растительностью в сторону вытянувшегося вдоль горного хребта озера с фиолетовой водой. И в тот, и в иные свои прилёты, бывая здесь, оба спутника с удивлением воспринимали неземную гамму освещения, словно бы выходившую из-за несуществующего горизонта, – как выходит утреннее ярило, освещая землю. Иногда слышались звуки, которые нельзя сравнить с теми, что слышимы на земле; но сами звуки не раздражали, а скорее, располагали к умиротворению и покою. Аллея, по которой они двигались всего несколько минут, воспринималась на уровне подсознания, как и открываемые им виды; нельзя сказать, было ли, существовало ли это на самом деле. Но звуки успокаивали и будто предлагали принять всё таковым, каковым видится, представляется и воспринимается сознанием.

Аллея оборвалась внезапно, спутники увидели огромное плато, напоминающее эстакаду, на которой то появлялись, то исчезали какие-то дивные полуквадратные сооружения. И когда эти сооружения проявлялись, то создавалось впечатление, будто вовнутрь их влетает нечто подобное смерчу, но смерч этот был каждый раз совершенно не похож на предыдущие. Странное и непонятное явление; но понимания не требовалось; человеческий мозг не пытался анализировать происходящее. В момент, когда в странное сооружение влетал смерч, в том месте эстакада вдруг расширялась до неимоверных размеров, а на месте сооружения появлялась огромная, светящаяся фиолетовым цветом окружность, превращавшаяся в огромное круглое и конусообразное сооружение. А смерч или его подобие также проходил метаморфозы: он превращался в невидимую, но отчётливо ощутимую, огромного диаметра шахту-трубу; и всё вместе: и сооружение, и всё образовавшееся над ним, в нём и за ним – словно исчезало, сжимаясь в точку, превращаясь в невидимку.

В тот миг Голованов, словно забыв, кто он и откуда, повернувшись лицом к Митрополитову, вымолвил:

– Да что такое наш лучший бомбардировщик по сравнению с этим? Так, дребезжащая каракатица.

Они отчего-то оказались отрезанными от остальной группы, и вдвоём вошли в огромный циклопический цилиндр, светящийся снаружи неведомыми им расцветками внеземной радужной палитры; кто-то передал в их мозг информацию, что ни один художник в мире не сможет человеческим сознанием воспринять количество оттенков, излучаемых тут.

Эти два человека, попавших в неведомый мир, обладали по-своему чрезвычайно уникальным мозгом, но всей мощи их разума хватало лишь на то, чтобы не поддаться соблазну показаться себе сумасшедшими, либо выказывать неразумное восхищение и щенячий восторг от виденного.

Они расположились на практически невидимых, но всё же удобных и уютных креслах; и какую бы позу они ни приняли, оба ощущали, как кресло синхронно меняется, подстраиваясь под сидящего. И Митрополитов, и Голованов пытались резко наклоняться, перегибаться, переваливаться за пределы непонятного предмета, но кресло всякий раз изменяя форму, умудрялось проводить сеанс приятной релаксации в сочетании с массажем.

Прошло ещё несколько мгновений, и вдруг… словно материализовавшись из газообразного состояния, вокруг появилось сразу множество людей, будто разделённых на две группы. Рабочим языком этих больших групп людей, состоящих из немцев и русских, был не звуковой язык, произносимый голосовыми связками, а язык снятия информации с одного мозга и передаваемого на второй. Но так этот процесс выглядел бы в замедленном темпе. На самом деле, объём обмена информацией производился огромными массивами между сотнями, а то и тысячами людей двух национальностей одновременно.

Люди, присутствующие в огромном пространстве светящегося сооружения, в том числе Митрополитов и Голованов, стали участниками некоего внепланетного, или внеземного совещания. Мозг вновь прибывших функционировал точно так же, как и всех остальных, то есть, на грани предела, на 100 % мощности. И пока шёл одновременный обмен информацией, сооружение заполнялось то ярко-белым свечением, то становилось фиолетовым.

В конгломерате запредельно-высшего мышления за короткое время заседания, в доли секунды формировалось единственно мудрое и верное решение. Оно аккумулировалось в миг, когда мозг сотен людей – нейроны мозга всех и каждого – с космической скоростью в 600 тысяч километров в секунду пронзала неведомая энергия мысли. И это было столь увлекательно, – познавать огромные массивы информации за считанные секунды. Тогда как, по словам Александра Евгеньевича Голованова, на земле эти процессы познания потребовали бы нескольких лет обычной жизни.

В этом мире всё шло по иным измерениям.

Потому что здесь был иной, параллельный и сверхскоростной мир, в который попали эти два человека: два гениальных представителя советской системы. Но здесь даже не посещало их привычное состояние избранности и величия, присущее там, на Земле… Здесь не нужны и не важны были статус и положение в обществе, заслуги перед Родиной и другие земные ценности. Здесь никому и никогда не могла придти в голову мысль, что на прародительнице Земле существуют какие-то режимы, диктатуры Сталина и Гитлера.