Покушение

Я же еще давеча говорила, что только он решает.

— Да, конечно… Феня!

— Двадцать два года как Феня, — ответила девушка из ЧК, — Но возвращаться на службу не буду. Потому что это подозрительно, Ты что думаешь, у нас своим верят?

А я жить хочу. И ваши шпионские игры мне ни к чему. Понимаешь, ты мне конфетку, а я тебе голову на тарелочке?

— Мне только узнать, почему она не выходит?

— Пока не выпустят, она не выйдет, — заявила Феня.

— А как узнать?

— Не знаю!

— Может, вам нужны деньги? — спросил Андрей вслед Фене.

Феня обернулась. Ее лицо исказилось от вспышки бешенства.

— А ну пошел отсюда! — закричала она так, что прохожие стали оборачиваться. И близко ко мне не подходи. И к ЧК не подходи, Я тебя сразу сдам Петерсу — он тебя в пять минут оформит к Духонину, в штаб. Понял, студент! А я еще подумала — хороший мальчик, советы тебе давала… а ну вали отсюдова!

Андрей потерял еще полчаса у входа в ЧК. Хорошо еще, никто не обратил на него внимания. Он был готов уже ринуться внутрь и умолять их там, чтобы Лидочку отпустили. Ведь не может быть, чтобы они арестовывали совсем ни в чем не виноватых людей!

И тут его осенила мысль, которая спасла от этого глупого шага: ему пришлось бы признаться, возможно, в том, что именно он дал доллары Бронштейну. А это признание вряд ли спасло бы деда, но наверняка погубило бы Андрея.

Он стоял в растерянности и растущем страхе и перебирал мысленно немногочисленных знакомых в Москве, к кому можно обратиться за помощью, Метелкин — пропал.

Авдеевы не могут и не захотят вмешиваться.

Фанни!

Она же революционерка, она одна из них!

Ну как же он раньше не подумал!

Андрей знал, что Фанни живет в первом доме Советов — в «Метрополе».

Он тут же побежал туда. Благо, бежать недалеко.

И все же когда он добрался до гостиницы, то совсем выдохся.

Фанни, которая, на счастье, оказалась у себя, сразу вышла к Андрею.

Они говорили на улице, на пустыре напротив Большого театра.

Уже темнело, но фонарей не зажигали — свет экономили даже в центре.

— Это нехорошо, — сказала Фанни, когда Андрей рассказал ей об исчезновении Давида Леонтьевича и Лидочки. — Что могло случиться?

Почему-то Андрей думал, что Фанни будет возмущаться, может, даже заплачет, побежит куда-то наводить справедливость.

Ничего подобного. Она была совершенно спокойна, будто речь шла о пролитом молоке.

Андрею даже стало неприятно, что Фанни совсем не чувствует опасности, которой подвергаются ее знакомые.

— У меня нет знакомых в руководстве Чрезвычайки, — сказала Фанни тихо, словно рассуждала вслух. — Хотя там есть наши люди. Я имею в виду левых эсеров. Беда в том…

Мимо прогремел старый трамвай и заглушил слова Фанни, Загорелся фонарь над самой головой, и тяжелые густые волосы Фанни заблестели под ним, как атлас.

— Прости…

— Беда в том, — повторила Фанни, — что они не станут вмешиваться в дела Дзержинского. Ситуация сложная, Прошьян и Попов опасаются провокаций со стороны Дзержинского. Он только делает вид, что он наш союзник, а предпочтет Ленина.

— Но ведь нам не нужна политика. Я хочу только узнать, где мои друзья, где Лидочка, почему их не выпускают. Кто такой Блюмкин, наконец!

— Блюмкина я знаю, — сказала Фанни. — Я его не люблю. Он фанфарон и хвастун, но в душе трус. А трусы опасны, потому что ради спасения своей шкуры способны на любую измену.

— Блюмкин — начальник отдела, который арестовал деда Давида. Мне сказали это в ЧК, когда я туда утром ходил.

— А зачем туда пошла и Лида?

— Это непросто и я себя теперь за это казню. Там была девушка, в окошке, она пропуска дает. Она сказала, что спрашивать должна Лида. Блюмкин ей все скажет, потому что она молодая…

— И красивая. — Фанни в первый раз улыбнулась. — Это похоже на Яшу Блюмкина.

Девушка была права, не казни себя. Но, видно, что-то серьезное есть у них на деда Давида…

— И я теперь понимаю, что это может быть, То есть я с самого начала подозревал, но сам себе не хотел сознаваться. Виноват во всем я сам.

— Не бей себя в грудь — сказала Фанни. — Это еще никому не помогало. Что ты сделал?

— Я дал Давиду Леонтьевичу сто долларов, чтобы он их обменял. У нас совсем кончались деньги…

— И еврейская закваска дала себя знать! Он отправился делать гешефт, — сказала Фанни.

— Он согласился сделать это для меня, Он часто ходил в Столешников, там есть что-то вроде биржи…

— И попал в облаву?

— И они нашли у него доллары.

— Тогда понятно, почему он у Блюмкина. Блюмкину дали борьбу с иностранным шпионажем. А что может быть выгоднее дела, когда ты арестовал приезжего старика и сделаешь из него славный заговор!

— Фанни, может, мне сдаться им и объяснить, что деньги мои?

— И увеличить заговор еще на одного врага Советской власти. Давай, котенок, пробуй… — Фанни согнала с лица усмешку, словно провела по глазам ладонью. — Прости, но ты говоришь глупость. А я попытаюсь что-то сделать. Я поговорю с Колей Андреевым. Он мой… знакомый. Он работает в отделе у Блюмкина. Я его попрошу.

— Когда? Ты же понимаешь, что мы не можем ждать!

— А вот истерики не надо — сказала Фанни. — Нервы не помогают. Я поговорю с товарищем Андреевым с Колей. Тогда и будем решать.

— А где его найти?

— Его не надо находить. Он живет тут же, в доме Советов, Он придет домой, и я с ним поговорю.

— Я подожду здесь.

— Глупее ничего быть не может. Тебя прибьют бандиты или пристрелит патруль.

Ночью все равно ничего не происходит. И Блюмкин спит без задних ног. Завтра с утра я к вам приду.

— Лучше я приду, можно?

— У тебя нет никакого опыта, Андрей. Возможно, нам не стоит появляться вместе.

Андрей не посмел возразить, хотя ему совсем не понравилась эта мысль, его встревожила сама возможность совершать нечто недозволенное. Ведь он же ничего не сделал… Андрей был по натуре своей вполне добропорядочным обывателем, в нем не было авантюрной жилки, мирно дремлющей и всегда готовой пробудиться в Лидочке.

Но судьба не желала считаться с намерениями и желаниями Андрея, будто она была склонна жестоко посмеиваться над его попыткой отойти в сторону и пропустить мчащийся мимо с ревом и грохотом поезд истории. Чтобы не попасть под колеса, ему приходилось пускаться в дикий бег по рельсам впереди паровоза либо бросаться с насыпи в кипящую бездну.

— Ты когда придешь?

— Не будь наивным, мой друг, — сказала наставительно Фанни. — Я приду, как только что-то узнаю.

Конечно же, Мария Дмитриевна не спала.

Она осунулась за часы ожидания. Глаза были красными, словно старуха плакала.

Андрей даже не ожидал, что она будет так остро переживать исчезновение Давида Леонтьевича.

Она сразу поставила самовар, Андрей умылся с дороги и за самым настоящим чаем, принесенным еще на той неделе дедом Давидом, подробно рассказал ей о событиях дня. Мария Дмитриевна кивала, соглашаясь со словами и поступками Андрея, и тому было не легко признаться в истинной причине ареста деда Давида. Но в конце концов он пересилил себя и сказал Марии Дмитриевне о долларах. И та была так расстроена, что даже поднялась из-за стола и отошла к дверям, будто готова была просить Андрея покинуть комнату, но сдержалась и только сказала:

— Как неразумно, как по-мальчишески. Зачем же вы дозволили корысти завладеть собой? И втянули Давида Леонтьевича…

Почему-то Андрею захотелось назло этой даме крикнуть: «Вы бы посмотрели, с каким наслаждением он схватил эти доллары! Я же его не заставлял». Но, конечно же, Андрей промолчал. Он опустил голову и смотрел, как у ножки стола возятся две махонькие мышки. Такие малютки, с каждой неделей все мельче, сбегали от Миллера-Мельника, который почти не кормил своих питомцев.

— Каково там Лидочке, — произнесла между тем Мария Дмитриевна. — Девочка из хорошей семьи совсем не приспособлена к тому, чтобы проводить ночи в подвалах Чека… Какой ужас!