Памяти не предав

— Когда взрослые много волнуются, у них начинают белеть волосы.

— Папа много волнуется?

— Ему приходится, он же командир и отвечает за всех…

Я лежал и ощущал рукой маленькое тельце сына, который доверчиво прижимался ко мне. Именно в такие минуты я жалел, что у нас так мало времени и его не хватает на обычные семейные радости. Еще больше я ненавидел войну и тех уродов, кто ее развязал и кто попустительствовал, давая волю националистическим мерзавцам, доведшим спокойный и работящий народ до состояния кипения. Сейчас, когда рядом были два самых дорогих человека, все: и СССР 41-го года, и ядерная помойка, в которую превратился наш мир, — ушли на задний план. Было только щебетание сына, который соскучился по отцу, нежная рука супруги, которая присела рядом.

— Папа, а Володька говорит, что у его папы есть автомат, а я сказал, что у тебя и у мамы тоже есть автоматы, и даже маленькая пушка.

Я бросил вопросительный взгляд на Светку.

— Сын Васильева…

Мы так еще минут двадцать разговаривали, пока не раздалось вежливое покашливание в коридоре. Светлана обернулась, увидела у двери дожидающегося Строгова и глубоко вздохнула: семейное время закончилось.

— Ну все, Славик, давай пойдем, папе тут с дядей поговорить нужно, мы позже к нему придем…

Когда они ушли, в медицинский бокс вошла целая делегация: старший лейтенант Ковальчук, который на данный момент замещал Васильева, еще не оправившегося после контузии, Строгов, Вяткин, Малой. Судя по составу, намечалось совещание, поэтому я принял подобающее полулежачее положение и приветливо поздоровался. Буквально сразу нарисовались Светлана с Катей Артемьевой, которые как участники последних событий присоединились к разговору.

Когда все расселись, мне пришлось в таком экзотическом положении устраивать совещание. Прежде всего интересовало состояние первого портала и обстоятельства попытки захвата бункера.

Выслушав доклад, я стал задавать вопросы для прояснения картины, а мозг уже лихорадочно выискивал варианты наиболее оптимального использования сложившейся ситуации.

— Саша, — обратился я к Строгову, — что там пленные показали?

— Ничего нового. Откомандированы в распоряжение Лебедева, но их изначально курировал Ивакян. Приказ на начало штурма получили непосредственно от него.

— А что им наплели про бункер и вход на высоте двух метров прямо в воздухе?

— Секретная разработка и все… Захваченная троцкистами.

Я не удержался и фыркнул: как-то все выглядело несерьезно.

— Непосредственно кто-то же должен был руководить операцией и в случае захвата все прибрать к рукам?

— Был, только он поступил по-умному — пустил боевиков, а сам остался на той стороне…

— Ага, и его обратным выбросом энергии раскатало по севастопольским холмам. Только вот интересно, для штурма они должны были знать планировку бункера или хотя бы части его. Что по тому поводу?

— А практически ничего. Только общий вид залов, установки и все.

— Это точные сведения?

— Товарищ майор, проверяли разными способами. Даже детектор лжи задействовали, причем проверяли всех, кто из нашего времени, чтоб вы не подумали, что к этому мы имеем отношение.

И Строгов обвел взглядом своих спутников, выходцев из 41-го года.

— Саша, если бы мы так думали, то ограничили бы ваше передвижение. Но в данной ситуации, видите, этого не наблюдается. Конечно, не буду скрывать, такой вариант не исключается, но только чисто теоретически, в рамках общих мероприятий по обеспечению безопасности нашего отряда.

Строгов, не один год служивший в системе госбезопасности довоенного СССР, прекрасно понял меня, и никакой обиды в нем я не увидел — это был профессионал и, к счастью, на нашей стороне, хотя в основном благодаря Ольге, нашему новому хирургу.

— Хорошо. Это понятно. В руки попали исполнители, которых после операции по-любому бы ликвидировали. Кстати, видеозаписи допросов скиньте мне на ноутбук, чуть позже посмотрю.

Строгов кивнул, а Катерина ответила:

— Не проблема, сделаем.

— Дальше. Что произошло при нашем переходе? Что за стрельба? Неужели опять подстава?

На это ответил Строгов.

— Нет. Там после боев работали технари, собирали остатки разбитых нами танков, и какая-то группа экспертов. Вот их охрана услышала самолет и зафиксировала выброску группы, ну и попытались поиграть с нами.

— Результат?

— Двенадцать — ноль, в нашу пользу.

— Саша, ты уверен?

— Да. Мы там одного взяли, по-быстрому допросили. Ничего интересного. Точно не про нашу душу.

— Понятно. Дальше: что с установкой?

Тут слово взяла моя супруга, которая также, как я и Борисыч, умела обращаться с установкой перемещения во времени, и в данной ситуации выступала в роли ответчика:

— В результате экстренного выключения установки произошла расфокусировка волновой линзы. Предохранители, конечно, перегрелись, но сработали нормально. В общем, нужно все заново настраивать, и тут только ты справишься.

И тут, как бы невпопад, заявила:

— И это еще одна причина, по которой руководству нужно прекратить такие опасные выходы на ту сторону. Ты нужнее здесь. И это я говорю не как жена, а как офицер и боец нашего отряда.

Я быстро пробежался взглядом по лицам соратников, собравшихся в медицинском боксе, и понял, что это не просто заявление моей супруги, а давно подготовленный, обдуманный и утвержденный ультиматум. А Светлана продолжала давить:

— Сережа, ты уже не мальчик и не рядовой боец, чтоб бегать по лесам и горам с автоматом. По своему статусу ты уже соответствуешь командиру полка, а где ты видел таких командиров, чтоб носились на передовой и воевали в первых рядах?

Разглядывая свою жену, которая старательно подводила теоретическую базу, чтоб меня держать возле своей юбки, краем глаза наблюдал за соратниками. Некоторые, как Артемьева, делали вид, что все так и должно быть, некоторые, как Вяткин, Воропаев и Малой, опустили глаза — неприятно им, что перед ними командира строят. Строгов и Ковальчук одобрительно кивали, поддерживая жену.

— Света, да я все прекрасно понимаю. Но бывают ситуации, требующие моего обязательного присутствия.

— Да, бывают, но не так часто, как ты тут хочешь представить.

А вот тут я уже начал злиться, очень не люблю, когда начинают загонять в угол, даже самые близкие люди.

— Тебе не кажется, что я сам в состоянии определить, что, где и как должен делать? Вроде как не дите неразумное.

Светка уже поняла, что перегнула палку, поэтому тон разговора немного сменила.

— Сережа, ты не совсем правильно понял. Сейчас Оргулов это человек, которого люди связывают с надеждой на порядок и выживание. К твоему сведению, когда просочилась информация, что с тобой что-то случилось, вплоть до возможной гибели, нам с трудом удалось удержать людей от паники и заставить дальше выполнять свои обязанности.

Эта новость меня сильно остудила. Жена, мгновенно сориентировавшись в изменении моего настроения, сразу пошла в атаку, но уже не столь напористо и категорично.

— Ты пойми: тут все держится только на твоем авторитете. И если с тобой что-то случится, это будет началом конца… А тем более на себя посмотри? Сколько раз за последнее время тебя били, в тебя стреляли? Да на тебе живого места нет.

— Света, ты права. Обещаю, в будущем более осторожно относиться к своей деятельности.

«Ага, сейчас, как же, поверила она мне. Вечером, когда останемся наедине, еще раз попытается мозги мне прочистить», — подумал про себя, увидев легкую гримасу на ее лице.

— Так, проблему моей безопасности обсудили. Что тут еще нового? От Дегтярева есть известия?

— От Дегтярева нет, а вот с той стороны группа наблюдателей у нас пасется под боком не меньше недели.

— О как. Интересные делишки здесь творятся. Можно поподробнее?

Слово взял Малой.

— Товарищ майор, тут их по радио перехватили. Мы с ребятами и полазали в том районе, там, где аэропорт был, и нашли пару наблюдателей. А дальше — дело техники. В небольшом домике засели, на крышу антенны выставили, так и сидят.