Психическая атака из будущего. За Колчака и Каппеля!

— Хорошо. Броневагоны отправьте с черным паровозом сзади, толкачом. И пусть Михаил Николаевич уступом к первой ставит по четному пути, на прикрытие, и в туннель загонит, в засаду. Американцы постараются внезапно с эшелона напасть, вот тогда вторая бронеплощадка выходит из укрытия, и их накроет из засады. Десятка фугасов хватит для вразумления. А подъесаул дуру пусть поваляет, но амбразуры и двери задраит капитально, а то гранатами закидают, мало не покажется. И паровоз на ходу держит — чуть что, деру дать. Звони ему немедленно, а я до морячков прогуляюсь.

— Контр-адмирал Смирнов с чинами морского ведомства из Лиственничного прибыл. И еще приехали на паровозе моряки с разъезда. И вас капитан первого ранга Фомин дожидается, принять просит. Позвать?

— Зовите. И скорее Гордееву позвоните…

— Примите рапорт, господин ротмистр! — штабс-капитан достал из кармана листок бумаги и протянул его Константину.

Тот прочитал и присвистнул от удивления. Кузьмин отказывался от чина штабс-капитана и просил именовать в дальнейшем по чину подпоручика, который он получил в ноябре 1916 года в императорской армии, и назначить его на соответствующую чину строевую должность.

— И что так, Петр Сергеевич? — Ермаков в первый раз назвал Кузьмина по имени и отчеству. Спросил для формы, ибо ответ знал заранее…

— Желаю носить на погоне императорскую корону, какую вы приказом своим утренним определили, Константин Иванович! — слегка побледнел бывший штабс-капитан.

— Я горжусь вами, — Ермаков протянул ладонь, и новоявленный подпоручик ее крепко пожал. Но тут же собрался духом и выпалил:

— Тут в папке вам подали два рапорта о переводе из вверенного вам отряда, это из «беженцев»…

— Завтра отправьте «эмигрантов» в Читу! Два рапорта подали, а почему папка толстая?

— В ней 47 рапортов от офицеров нашего дивизиона и батальона охраны туннелей. И, считаю, сегодня будет вам подано рапортов намного больше — чешский броневагон все уже видели на станции.

— И сколько из них подпрапорщиками и унтер-офицерами добровольно решили стать?

— Ровно 35 офицеров, господин ротмистр.

— И мне сегодня в Михалево лично подали рапорта все офицеры дивизиона, что были там. Все! Честь им и хвала, это настоящие русские офицеры! — с чувством произнес Ермаков.

Он не жалел о сказанных вчера в сердцах словах, что только офицеры трижды битой армии заботятся о своих чинах и наградах, а он уважает тех, кто сражается за Россию не за чины, а по долгу и чести. И тогда русская армия снова станет победоносной.

И вот результат — «Орлик» отобран у чехов, рапортов от офицеров поступило чуть ли не сотня, а Аким приколол ему на погоны кустарно изготовленные маленькие эмблемы в виде короны. Благо есть один умелец на станции и вчера по его настоятельной просьбе отчеканил десяток. Но сегодня на мастерового обрушится волна, если не цунами, заказов.

Но главное в другом — теперь в дивизионе появятся вакансии, и кадровым офицерам не придется нести службу на должностях рядовых. Они, наконец, займутся своим прямым делом — командовать и воевать как надо. А офицеры военного времени, революционного производства 1917–1919 годов будут становым хребтом, ибо на хороших и умелых унтер-офицерах и подпрапорщиках держится любая армия.

И в финансовом плане они только выиграют — Константин решил выплачивать каждому за корону на погонах по десять рублей золотом, ровно половина жалованья для «некоронованного» капитана.

А генеральского наезда за неположенные затраты он уже не боялся — если все пойдет как задумано, он любого «наездчика» к его же матери отправит. Но дума думалась, а правая рука свинцово отяжелела к последнему рапорту. Наложив на него резолюцию с размашистой подписью, Ермаков устало спросил Кузьмина:

— Кого на свое место мне порекомендуете?

— Прибывшего подполковника Степанова Ивана Петровича. Воевал он на Каме и Урале, в Иркутске был на излечении от полученного ранения.

— Хорошо. Позовите сейчас флотского, потом пригласите подполковника. — Кузьмин щелкнул каблуками и отворил дверь. И практически сразу в маленькую станционную комнату, которую отвели для военного коменданта, отворилась дверь и зашел моряк:

— Разрешите, господин ротмистр?

— Проходите, Николай Георгиевич, присаживайтесь, — радушным хозяином предложил Константин.

Сердце учащенно забилось, ведь на золотых погонах с двумя просветами, девственно пустыми на их прошлой встрече, сейчас высились холмиком три звездочки под императорской короной.

«Молодец Фомин! И этот снял колчаковский чин! Вернулся к прежнему званию! — Ермаков старался не показать своей радости. — Молодец! Я его недооценил! Ведь есть, есть настоящие офицеры! Им только нужен был вдохновляющий пинок под зад, который я им с «Орликом» и припечатал! Многих, — он вспомнил толстую стопку рапортов, подписанную пару минут назад, — многих это привело в чувство! Ай да я! Ай да щучий сын!»

— Примите рапорт, господин ротмистр! — Фомин приглашению не внял и протянул два листа бумаги.

Ермаков их взял, развернул и прочитал. В первом моряк просил назначить его на любую вакантную должность по флотилии, а во втором просил именовать его впредь капитаном второго ранга, чин которого был получен им еще по императорскому приказу.

— Какие должности вы занимали в войну с Германией, а также в эту войну, Николай Георгиевич? — сухо спросил Константин и взял в руки ручку со стальным пером.

— Флаг-капитан по оперативной части Черноморского флота. Затем начальник первого оперативного отделения Морского генерального штаба. В 1918 году был начальником штаба Волжской флотилии, в этом году исполнял ту же должность в Камской флотилии…

— Хорошо…

Тут в дверь осторожно постучали, и Ермаков привычно отвлекся от мыслей, громко разрешив войти. В комнату тут же браво вошел седоватый, но еще довольно моложавый подполковник и четко приложил ладонь к потрепанной папахе.

— Генерального штаба подполковник Степанов…

— Присаживайтесь, Иван Петрович, рядом с Николаем Георгиевичем, — Ермаков встал, обменялся с офицером крепким рукопожатием. Но только собрался присесть, как в дверь осторожно протарабанил Аким, а его характерный стук означал просьбу выйти — так они уговорились, если произойдет нечто экстраординарное.

— Извините, господа. Я на минуту отлучусь, — Ермаков открыл дверь и вышел из комнатенки. Сквозь отмытое оконце в холодном коридоре проблескивали на стенах солнечные зайчики.

— Там на улице морское их превосходительство принять просют! — несколько заикаясь, проговорил денщик, а Ермаков сразу же открыл тяжелую входную дверь, обитую для тепла войлоком, и вышел на мороз.

Так и есть, в черной шинели, с золотыми погонами на крепких плечах, на которых топорщили крылья черные орлы, стоял бывший морской министр Всероссийского правительства контр-адмирал Смирнов.

— Здравия желаю, ваше превосходительство. Ротмистр Арчегов, чем могу быть вам полезен?

— Здравствуйте, Константин Иванович, рад вас видеть! — улыбнулся адмирал и протянул ладонь, рукопожатие его было довольно крепким. — Михаил Иванович Смирнов, контр-адмирал. Чем могу быть полезным вам?

— Извините, ваше превосходительство, я хоть имею приказ Верховного Правителя, но адмиралам приказывать не могу, чином не вышел, не произвел меня выше покойный государь.

— Это ничего не значит. Вы сейчас значите больше любого генерала или адмирала, ибо собираетесь сделать то, о чем и помыслить страшно! — Смирнов кивнул в сторону бывшего чешского броневагона и продолжил:

— Я знаю, что адмирал Колчак чехами задержан вместе с эшелонами в Нижнеудинске, а вы собираетесь его выручить. Скажу сразу — ради освобождения Верховного Правителя я готов встать в строй даже мичманом или просто взять винтовку в руки…

— Хорошо, Михаил Иванович. Прошу вас, — Ермаков открыл дверь перед адмиралом. Они прошли по коридору и вошли в комнату.

— Господа офицеры! — подал команду ротмистр, и Фомин со Степановым сразу встали, поприветствовав, таким образом, контр-адмирала.