Противостояние 3

   Воины ислама, дрожа от холода и страха стадом стояли у дороги. Каждый из них самостоятельно избрал путь, на который он встал - путь джихада, путь убийства неверных. На этом пути все они пролили немало крови. Некоторых покрестили еще в лагере подготовки - лучшим на выпускном разрешали отрезать голову пленному, некоторые пролили кровь уже в Афганистане, в чужой для многих стране, куда их никто не звал, тем более с оружием. Случись по-другому - и они бы сейчас стояли с автоматами и пулеметами у канавы, где покорно ждали бы своей участи неверные, шурави. Каждый из них был готов лить кровь - и не понимал, почему сейчас прольется их кровь. В их понимании - только они имели право убивать, потому что они - на пути Аллаха, Аллах - за них.

   Кто-то молился. Кто-то плакал. Кто-то - молча ждал.

   Рослый капитан внутренних войск с смешной, белой похожей на пожарную каске махнул автоматом.

   - Бегите!

   Моджахеды не поняли

   - Бегите, ну!

   Хлестнула автоматная очередь - и толпа моджахедов побежала в сторону леса, с воем, с руганью, с призывами к Аллаху, затаптывая слабых и раненых. Снег был совсем неглубоким, а почва подмерзла и бежать было легко. Но когда они отбежали от дороги метров на сто - в спины им ударила свинцовая метель, автоматные и пулеметные пули неслись над мерзлой землей, над снегом, ища свои жертвы и спеша насытиться кровь.

   Находили. И насыщались.

   А для тех кто скажет, что это жестоко - расстрелять в спину безоружных - позволю напомнить, что такое красный тюльпан. Это когда обдолбанного наркотиками пленного солдата распинают на кресте или просто привязывают руками к столбу, и снимают кожу с груди и с боков, примерно до пояса. Вот эти лохмотья кожи, снятые заживо - это лепестки, а пленный - тюльпан. Такие вот "инсталляции" обычно выставляли на дорогах, или рядом с блок-постами шурави. Чтобы видели. И знали, что случись что - то же сделают и с ними. Ну, как? Все еще считаете что - жестоко?

   Примерно через полчаса, когда уже отгремели уже автоматные очереди, и ВВшники ждали, пока прибудет прокуратура - на обочине дороги, на краю поля, где произошла казнь, остановилась машина - Волга. Три человека вытащили из салона четвертого, мертвого. Едва справляясь втроем - так тяжел был этот человек в смерти - они отнесли его на поле и бросили там, среди убитых моджахедов. Потом не сговариваясь, достали пистолеты, выщелкнули магазины, выбросили на ладонь остававшиеся в стволе патроны. Потом отсалютовали - всухую, потому что иначе было нельзя, дернувшись от трех синхронных холодных щелчков бойков вхолостую. Потом - спрятав заветные патроны в карман, проследовали к машине. Никто не задал им ни единого вопроса.

   Такая шла игра. И генерал-лейтенант милиции Павел Чернышов, скончавшийся полчаса назад от полученных при штурме здания КГБ на Лубянке ранений понял бы и простил своих товарищей, бросивших его тело в выстуженном холодным ветром среди убитых моджахедов. Просто по-другому - было нельзя.

   * Центральная тюрьма Афганистана в окрестностях Кабула. Выглядит сверху как тележное колесо.

   ** ВАИ - военная автоинспекция

  Грузинская ССР, Тбилиси

   Здание УГБ по Грузинской ССР.

   Вечер 22 ноября 1987 года

   Один из конвоиров был одет не в форму - в обычные синее "варенки" с черного рынка. Видимо, похватали столько народа, что не хватало ни следователей, ни конвоиров и привлекали к работе кого попало. Штаны видимо сели после стирки, и при ходьбе штанины противно вжикали, когда терлись друг о друга.

   Вжик-вжик. Вжик-вжик. Вжик-вжик...

   - Стоять! Лицом к стене!

   Его взяли почти сразу, после того как началось. Один из товарищей по борьбе из Москвы, из местной Хельсинкской группы успел позвонить в Киев, сообщить о том, что взяли Боннер, Сахарова и очень многих других, начались повальные аресты. А товарищ из Киева успел сообщить дальше, в том числе и в Грузию. Он тогда как раз обедал на работе - и нет бы бежать сразу. Вернулся на рабочее место, забрать кое-что - в столовой он расплачивался мелочью, которую носил в кармане, кошелек у него был в столе - дурацкая привычка. Пожадничал - и поплатился - взяли прямо в институте, на рабочем месте.

   И вот теперь - он здесь.

   - Проходим!

   Здание, куда его привезли было хорошо ему знакомо - бывал здесь и не раз. Несколько раз вызывали на профилактические беседы, еще раза три - в качестве свидетеля.

   Но какое они имеют право делать это теперь?! Ведь сейчас перестройка, прошло время сатрапов, какое они смеют давить сапогами первые ростки свободы?!

   Сейчас он им все скажет.

   - Ступеньки, осторожнее!

   Продержали его внизу пару часов, здание гудело как растревоженный улей, входили и выходили люди, он видел как провели троих из его друзей и единомышленников, видимо гребли всех подчистую. В Москве и вправду что-то произошло.

   - Стоять! Лицом к стене!

   Привели...

   - Товарищ следователь, задержанный Гамсахурдиа доставлен! Есть! - толчок в спину - заходим в кабинет

   - Наручники уберите.

   Следователь...Русский, неопределенного возраста, среднего роста в дешевом черном костюме и галстуке на резинке. Голос гнусавый, нужный. Дешевая ручка в руке, толстая папка дел на столе. Не местный?

   - Я следователь Генеральной прокуратуры Союза ССР Борецков Константин Михайлович - пробубнил следак себе под нос, как будто говорил это для себя, а не для него. Затем порылся в лежащей слева папке, вытащил разграфленный лист тонкой, дешевой, серой, почти папиросной бумаги, аккуратно расположил перед собой. Зачем то подышал на ручку, черканул ею по листку бумаги, лежащему в стороне, расписывая стержень.

   - Фамилия?

   Гамсахурдиа раздраженно посмотрел на следователя, выдерживая паузу.

   - Гамсахурдиа... - наконец бросил он презрительным барским тоном, что на следователя никакого впечатления не произвело.

   - Имя, отчество...

   - Звиад Констатинович.

   - Год, место рождения?

   - Тридцать первого марта, тридцать девятого. Тбилиси.

   - Национальность?

   - Грузин! - с вызовом сказал правозащитник

   - Где работаете, должность?

   - Институт грузинского языка, старший научный сотрудник.

   - Судимости?

   - Одна судимость. Антисоветская агитация и пропаганда.

   - Семейное положение?

   ...

   Закончив с хорошо знакомыми обеим сторонам и обеим сторонам изрядно поднадоевшими формальностями, следователь передвинул к себе толстую стопку неаккуратно подшитых черными нитками в серые канцелярские папки дел и начал рыться в них. Перерыл все, потом еще раз взглянул на шапку протокола допроса, начал перерывать дела еще раз, откладывая каждое просмотренное к себе на колени. Потом раздраженно шваркнул дела обратно на стол, поднял телефонную трубку, начал набирать короткий номер. Гамсахурдиа со злорадством наблюдал за всем этим.

   Через минуту в кабинет явился еще один душитель свободы - явно местный, черноусый, в синем прокурорском мундире, который едва не лопался на раздобревшей на государственных харчах фигуре грузинского следователя.

   - Где материалы на Гамсахурдиа? - раздраженно спросил москвич - где дело оперативной разработки?

   - В архиве... - недоуменно сказал грузин.

   - И что они там простите, делают? Почему они у меня не на столе? - на повышенных тонах спросил москвич

   - Так вы же не приказывали...

   - А этот вот задержанный что тут делает? - каждый последующий вопрос задавался все более и более громким и раздраженным голосом

   - Так вы же сами на сегодня список составляли. Задержанный Гамсахурдиа в списке, вот мы его к вам и подняли.