Операция "Немыслимое" (СИ)

В прошлом любой страны с историей есть период тоталитаризма — когда ее брали за шиворот и выдергивали из того болота, в котором она потихоньку тонула. И беда моей страны в том, что в силу множества причин — географических, экономических, политических — таких периодов в ее жизни было несколько, больше чем у остальных. И хорошо, что они были — от Ивана Калиты до товарища Сталина. Только благодаря этим рывкам страна все еще живет и все еще с ней считаются.

Но вот оборотная сторона развития — огромное количество "обиженных". Им нет дела до нужд страны, до ее возможностей и надобностей. Он понимает только одно: его обидели! И эта обида делает его бешеным псом, с пеной у пасти облаивающим любые начинания обидевшей его Родины. Их здесь, в Штатах с полмиллиона наберется — в разной степени течения заболевания. Это неопасно. Но в Союзе таких десятки миллионов — националистов, пацифистов, прочих — истов, которые, едва ослабь вожжи, разнесут государство на мелкие клочки! Каждый из них мнит себя политическим деятелем, будучи на самом деле мерзкой гнидой, не видящей ничего дальше собственного носа. Перетерпеть три-четыре поколения, лет еще сорок-пятьдесят и все уляжется-уложится, и станет Союз поистине самой демократичной страной в мире и сам начнет учить всех вокруг демократии. Но не дадут. Роль мессии для любого государства желанна и она уже занята.

По мне, так у тоталитаризма лишь один, но зато не компенсируемый ничем недостаток — он не гарантирует преемственности власти. Потому что после смерти единоличного лидера к власти всегда приходит тот, кого он заставлял что-то делать, чем-то обиженный подчиненный, у которого обязательно найдется счет к политике предшественника. После лидера у кормила оказывается исполнитель, обладающий желанием стать первым, но лишенный способностей таким быть. И этот новый, оказавшись у руля, переиначивает все по-своему, вызывая падение тоталитаризма не потому, что назрела историческая необходимость, а потому, что ему так хочется. Ведь на дворе пока что тоталитаризм и новый лидер в своей власти. И никакая партия не сможет этот недостаток устранить. Только воля божья, время и повсеместное убеждение, что иначе нельзя.

Не дождавшись от меня ответа, Серый с хрустом потянулся, встал, прошелся по комнате и неожиданно спросил:

— Сколько в Советском Союзе научных организаций, занимающихся изучением США?

Я ни разу о подобном не задумывался, пожал плечами, угадывая:

— Десять?

Серый рассмеялся:

— Одна! Институт США и Канады под руководством академика Арбатова. А если посмотреть на темы научных работ его сотрудников — кроме слез ничего они вызвать не могут. Институт давно стал легальным окном сюда, он выродился в некое учреждение для организации командировок нужным людям, которые здесь занимаются всем подряд, кроме изучения Америки, ее общественных институтов, экономики и общества.

— Так все запущено? А КГБ, военная разведка, Внешторг, аппарат ЦК? Там же наверняка есть всякие аналитики, специалисты?

Он рассмеялся, будто я как Александр Иванов прочел смешную пародию на неудачный стих:

— Что ты! Запущено? Хуже, конечно! Все гораздо хуже! Специалисты есть. Представь себе стройку без главного инженера, без планового отдела, без сметного — только те, кто работает на месте: каменщики, сантехники, плотники-бетонщики, крановщики и даже прорабы! Они ходят, надувают щеки и каждый из них действительно специалист в своей области. Но хороший дом они не построят никогда. Потому что каждый тянет одеяло в свою сторону. Так и наши военные, экономисты, чекисты — каждый изучает свою небольшую область. Это как муравьи, ползающие по слону — беготни много, но понимания того, что за существо под тобой — нет. Но вот тебе еще вопрос. Сколько в США научных организаций, изучающих Советский Союз?

Я ждал подвоха в вопросе и уже немного познакомился с англо-саксонской основательностью. Если в России такое заведение всего одно, то здесь их должно быть не меньше десятка. На всякий случай я удвоил цифру:

— Двадцать?

Серый снова ухмыльнулся, словно чего-то подобного и ожидал от меня:

— Нет, Зак. Не двадцать. Полторы сотни! Они изучают социализм под микроскопом, ищут меры противодействия, щупают болевые точки. От распространения песцов и влияния размеров их популяции на настроения чукчей и эвенков до меню в Кремле! Они засылают туристов, обрабатывают сбежавших, читают все газеты — вплоть до районных выпусков и заводских малотиражек. Поэтому то, что делает их пропаганда — действенно и эффективно, а то, что творит наша — смешно и дебильно. Старая проблема энтузиастов и профессионалов: системный подход не дает немедленного результата, но в длинной перспективе он гораздо эффективнее нахрапа. Работает не только чистая пропаганда вроде пресловутого "Голоса Америки", но и многое-многое другое. Чтобы свои не устроили кузькину мать, вот тебе и система здравоохранения и страхования и пенсионное обеспечение и социальное. Все, где Советский Союз мог бы смотреться выигрышней — все перенимается и обращается против него. Потому что системно работают над тем, чтобы у Советского Союза не осталось перед ними никаких достоинств, а выпячивались только недостатки. И поэтому они победят. Но как только победа станет бесповоротной — все эти социальные излишества канут в лету. Я вообще все чаще думаю, что тот средний класс, который мы с тобой знаем, и появился только потому, что однажды был создан Советский Союз — социально-ответственное государство. Эти лишние расходы устранят. Средний класс уже скоро станет тратить все свои доходы на выживание. Но произойдет это преображение без потрясений — медленно, чтобы привыкли и не бузили. Такая вот разница в подходе между здешними спецами и нашими доморощенными политтехнологами, рождающая разницу в эффекте и устойчивости влияния.

— Впечатляет, — признал я. — Думаю, что если бы товарищу Арбатову кто-нибудь отсюда мог подкинуть идеи и деньжат — он бы с радостью стал исповедовать любые предложенные ему идеи и ценности. Не знаю, было ли так. Незачем объяснять все происками, если есть место для обыкновенной глупости и самонадеянности. К чему ты мне это рассказал?

Серый шумно выдохнул, будто задерживал дыхание, почесал пятерней в затылке и ответил так:

— Когда мы влезли с тобой в это все, нам как раз и казалось: что там сложного? Нарубим долларов, обеспечим закупки хлеба, дадим Родине передохнуть и переждать момент, собраться с силами, а там — все покатится как нужно. Но беда в том, что мир гораздо запутаннее и многообразнее, чем нам мнилось пять лет назад. Я знал, что и когда случится, но убей меня — не понимал почему? Теперь я точно знаю, что поступи мы так, как рассчитывали сначала мы и Воронов с Павловым, начни таскать в страну станки и университетские степени Кэмбриджа и Йелля — все закрутится. Но очень быстро остановится. И знаешь почему? Потому что разница между социализмом и капитализмом не в способе производства и реализации его продуктов. Любая из капиталистических стран когда нужно использует плановую экономику. Да вот взять хотя бы местную энергетику. Совсем недавно здесь можно было увидеть и регулировку тарифов, и единые отпускные цены, и лимиты отпуска мощностей. Никакого простора для инвестиций и биржевых спекуляций. Важно отношение к собственности. Хозяин даже в плановой экономике будет стараться уменьшить издержки. Видел, что происходит в Союзе с введением Закона о кооперации?

Мне как-то уже рассказывал отец об открывающихся в Москве ресторанчиках с баснословно дорогими обедами, шашлычниках на Арбате, о выставке товаров для населения — желанная джинса, немножко мебели, вездесущие матрешки и медные браслеты от господина Гусинского, оздоравливающие организм необыкновенно, себестоимостью в три копейки и продажной розничной ценой в пять рублей.

— Немножко. Там все только начинается. Пока и игроков серьезных нет. Через год посмотрим, что они наваяют.

Серый покачал головой, осуждающе и строго на меня поглядел.