Бездна голодных глаз

Собственно, он — Сигурд Ярроу — тоже хищник.

— Ты знаешь, Зу, — прошептал Скользящий в сумерках, — мы с тобой разные… Ну и что? Наверное, не в этом дело…

И снова ему показалось, что удав следит за его губами.

Сигурд вздрогнул, поправил вьюк и двинулся в горы. По дороге богов к Пенатам Вечных.

…Утром следующего дня он нашел скелет.

Выбеленные кости были полускрыты каменной осыпью, и Сигурд чуть не прошел мимо, но вовремя остановился.

Он не знал ни одного животного, способного оставить после себя такой костяк.

Умерший некогда зверь был ненамного крупнее человека, но его костная основа подходила скорее гиганту. Мощные рельефные позвонки переходили внизу в три ответвления, два из которых были, вероятно, нижними конечностями — ногами или лапами? — а третье служило хвостом. И неплохо служило, судя по виду…

Добавить что-то еще было трудно, потому что скелет казался сильно потрепанным временем…

Сигурд представил себе возможную толщину этого хвоста и задумчиво покачал головой. То же движение вызвали у него и когти, сохранившиеся на трехпалых конечностях. Серьезные были когти, внушающие уважение…

Поодаль валялся треснувший череп, напоминающий змеиный, но гораздо шире и объемнее. В Калорре и на юго-западе Сигурду доводилось видеть лошадей, и найденный череп также смахивал на их головы, только с совершенно иным оскалом.

Похоже, покойный монстр сену предпочитал мясо. Свежее мясо. Сигурд огляделся вокруг и шагах в тридцати обнаружил еще один скелет, на котором сохранились обрывки шкуры.

Нет, не шкуры — чешуи…

— Пошли, Зу, глянем… — недоуменно пробормотал Ярроу.

И в то же мгновение торжествующее рычание раскатилось над ущельем.

Они все-таки достали его. Шесть или семь крупных кошек поднимались снизу, их когти скрежетали на камнях, а морды просто сияли от предвкушаемого удовольствия. Чуть позади шли Оркнейя и высокий вожак. Они о чем-то переговаривались. Видимо, главарь Перевертышей не мог отказать себе в праве встретиться с саларом лицом к лицу — а не лицом к морде…

Его собратьев это не волновало. В звериных ипостасях Перевертыши были трудно уязвимы, мелкие раны быстро затягивались — и оборотни не хотели рисковать. Ну что ж, совсем не глупо…

Сигурд сбросил поклажу, ослабил защелку ножен, и стрела мягко легла на тетиву маленького лука. Браслет жизни Скользящего в сумерках стоит недешево, и придется платить — и ему, и пумам на склонах… Зу свернулся рядом, возбужденно раскачиваясь и шипя, но смотрел он почему-то совсем в другую сторону.

Сигурд резко обернулся, солнце полыхнуло ему в глаза, и на скале у себя за спиной он увидел черный человеческий силуэт.

Стрела сама вырвалась из пальцев и впилась в ослепительный солнечный блеск и черноту силуэта, купающегося в нем. За ней рванулась другая.

Человек на скале сделал шаг в сторону и скрылся за камнями. Потом в просвете мелькнула еще раз сутулая фигура и исчезла совсем.

Незнакомец двигался по направлению к Перевертышам. И поначалу Сигурд готов был поклясться, что на скале оказался Тварец Эхион, похороненный им самим сутки назад. Но теперь Ярроу не был уверен ни в чем. Он стоял и ждал.

Перевертыши остановились. Вожак крикнул на них, и пумы зарычали, глядя не на Сигурда, а куда-то вбок.

Они зарычали, и голос зверей расплавился и умер в ответном реве.

Никогда еще не встречал Скользящий в сумерках существа, способного на такое; и никогда не слышал подобного рева. Словно взбесившаяся вечность прорвала громаду веков и эпох, выходя из тесной берлоги времени; словно раненая ночь пустыни выгнулась навстречу огню восходящего солнца; словно… Змеиное шипение стыло в нем, и ярость агонизирующего пардуса, и крик человека, впервые вздымающего над головой тяжелый каменный топор…

Они бежали. О небо, как же они бежали! — оскальзываясь на хрустящем крошеве, разрывая шкуру острыми гранями сланца, взвизгивая и не смея обернутся, не смея вспомнить, услышать еще раз; как щенята, забравшиеся в логово волка, как котенок, случайно наткнувшийся на сытого Зу; как бежали молодые самоуверенные салары от разъяренного наставника Фарамарза…

Человек спустился в ущелье и направился к Сигурду.

Нет, это был не Эхион… Но сходство было несомненным. Маленький, сутулый, то старик, то какого-то неопределенного возраста; в левой руке он рассеянно крутил Сигурдову стрелу. Зу шевельнулся, и на него упал строгий взгляд немигающих глаз человека.

Человека?! — но удав распустил кольца и вытянулся во всю длину, часто высовывая раздвоенный язык.

— Отец? — неуверенно спросил Сигурд. И осекся.

Человек посмотрел на Ярроу, потом — на стрелу, и улыбнулся. Мягко и невесело.

— Отец… — повторил он. — Да нет, тогда скорее — дядя… Добро пожаловать в рай, племянничек…

Сигурд не знал, что такое — рай.

…Огонь метался от ветке к ветке; искры, возмущенно треща, подпрыгивали на высоту человеческого роста и растворялись в равнодушии ночного мрака; сучья чернели, превращаясь в пепел, и все это называлось — костер.

Сигурд сходил к хижине, принес охапку сушняка, сунул ее в огонь… Дым стелился как положено, только сейчас это было неважно. Пенаты Вечных — если только это были они, в чем Сигурд сильно сомневался, — оказались совсем не такими, какими выглядели в легендах. Скала, прилепившаяся к краю ущелья маленькая хижина и молчаливый хозяин с помятым котелком в руках…

Сигурд сидел у костра, отхлебывая из предложенной кружки странный зеленый чай, терпкий и горький одновременно, и салару было хорошо. Хорошо и спокойно — впервые за все время с того момента, когда он вышел на мощеную дорогу и пошел искать Отцов.

Единственное, что смущало Скользящего в сумерках — он никак не мог сосредоточиться на внешности хозяина ущелья. Вроде бы и внешность эта ничем таким не примечательна, человек как человек, но Ярроу не мог восстановить в памяти лицо хозяина, если не смотрел на него в данную секунду. Словно глядишь с обрыва в бездонную пропасть, затянутую дымкой, и глазу не за что уцепиться, и все плывет, меняется…

Хоть сам туда бросайся — растворишься, исчезнешь в пустоте и только…

Когда Ярроу честно признался в этом, хозяин долго смеялся, но совсем не обидно, а даже наоборот — с уважением, а потом сказал, что его зовут Даймон, но Сигурд может звать его Пустотник Даймон, или просто Пустотник, или просто Даймон, или вообще как угодно, хоть Дэмми…

Сигурд про себя решил, что будет звать его по-всякому, чтоб не ошибиться; позже вскипела новая порция чая, и Сигурд неожиданно для самого себя стал рассказывать.

Он никогда не был особенно разговорчив, слова давались ему с трудом, но Пустотник Даймон слушал внимательно, не перебивал и только хмурился, совсем как наставник Фарамарз в тот последний день, когда Сигурд и Брайан тайно ушли в Калорру, а вернулся один Сигурд…

Сигурду тридцать. Он и Брайан Ойгла идут по ночной Калорре, и эхо их шагов плывет по пустырям заброшенных кварталов. Они не скользят, они идут — шумно, подчеркнуто уверенно, — и Сигурд старается незаметно для Ойглы поглядывать по сторонам, потому что считает затею Брайана опасной и неумной.

Сам Брайан так не считает.

Темные слухи поползли из Калорры, темные да скользкие… Вот помер человек — своей смертью, не насильственной, — оплачут его как положено, похоронят, подымут чашу в память об умершем и разойдутся по домам. А потом видят покойничка в переулках: то говорит с кем, то идет куда, то еще что промышляет…

Бодрый такой, улыбчивый, разве что бледный, так с чего ж ему и взяться, румянцу-то?! Да все с вечера, в сумерках бродят — и свои, которых позарывали, и чужие, неизвестные, пришлые… так вроде не трогают никого, не замечали за ними, только и их трогать — себе дороже.

Одно слово — варки. Мороки… Старики, правда, ворчат: не от смерти, мол, люди помирают… — только кто их слушает, стариков-то…