Спасти товарища Сталина! СССР XXI века

Швабра летит в темень шахты, щелкает о стенки, дребезжит в подвале. Подтягиваюсь, тянусь изо всех сил, Лиза помогает мне, сидя на коленях, и я, наконец, повисаю на расставленных локтях в люке:

– Поеха-ли, – хриплю, – на самый… верх…

Лиза толчком выбрасывает блокирующую дверь лифта швабру, оставленную Камалом, и нажимает кнопку пентхауса. Лифт обыденно брякает, сжимает пластины дверей и мягко трогается. Вишу, болтая ногами над пропастью, и счастливо улыбаюсь красивой девушке. И она улыбается мне.

Вот оно – счастье.

20

Лифт выпускает нас в стеклянную галерею пентхауса, и, оказавшись внезапно перед нацеленными в меня окнами соседних домов, падаю на колени. Я знаю, что меня сейчас поймали в прицел несколько полицейских снайперов. И знаю, что они не выстрелят. Но открытое любой пуле пространство рвет нервы. И я, почти на четвереньках, прячусь за соседней дверью комнаты для переговоров.

Закрываю спешно жалюзи на стеклянных стенах, и комната погружается в полумрак. Девушка закрывает за собой дверь, останавливается, прислонившись спиной к двери, и глаза ее странно мерцают в полутьме драгоценными камнями. Ее взгляд смущает меня. Кажется, она готова, по совокупности сделанных мною проколов, выдающих во мне дилетанта, уличить меня во лжи, и я говорю, чтобы предупредить ее слова:

– Там снайперы. А хуже того – телевизионщики. Нам это совсем ни к чему.

Она молчит. Только глаза светятся в полумраке. И я смотрю в них, зачарованный…

– Алекс, – оживает внезапно рация. – Алекс, ответь.

Это Камал. Его голос мгновенно отрезвляет. Взгляд на дисплей. Камеры четвертого этажа передают унылую пустоту лестничных пролетов и коридоров. Значит, Камал и Шульц еще не прошли там.

– Алекс, ответь, – повторяет рация.

Отмалчиваться бессмысленно. Он знает, что я в здании. И пока медлит с преследованием. Может быть, скажет что-то ценное, что позволит мне предугадать его действия.

Поднимаю пластиковую коробочку рации к губам, жму тангенту:

– Слушаю тебя, Камал.

– Прими мои комплименты, Алекс, – неожиданно говорит он. – Ты очень неплох.

Вот как. Впрочем, Камал настолько многогранен, что изумляться его поступкам – мое непрекращающееся состояние. И восхищение остротой его ума, несмотря на то что мы враги – искреннее.

– От всего сердца, Камал, прими мои комплименты в свой адрес тоже. Ты действительно – совершенство.

– Скромность, в отличие от милосердия, все же относится к моим добродетелям, – усмехается он. – Позволь мне усомниться в искренности твоих слов.

Зачем он мне это говорит? Зачем он вообще вышел на связь?

– Не думаю, что тебе есть чего стыдиться, Камал, – говорю искренне. – Твой план безупречен.

– Был, – замечает он. – Пока ты не вмешался.

– Мне кажется, мое вмешательство не намного испортило его.

Все же… к чему этот разговор. Отвлечь внимание? Бегло проглядываю камеры видеонаблюдения. На четвертый этаж они еще не поднимались. На первом их нет. Они, по-видимому, еще на втором – камера комнаты службы безопасности уже отключена, и я не вижу, где они могут находиться.

– Не намного. Но существенно. У меня на самом деле всего один вопрос к тебе, Алекс. Ответишь?

– Как смогу, – отвечаю уклончиво.

– Я облегчу тебе задачу, и в моем вопросе будет два варианта ответа. Ты спас эту девчонку, потому что любишь ее?

Лиза слышит каждое слово. Я смотрю в ее глаза:

– Да.

– Что ж, – произносит медленно Камал. – В любом плане бывают случайности. И неизвестно, что сделал бы я, увидев в заложниках свою любимую. Спасибо за ответ. Мне было важно знать это. И я хочу, чтобы ты знал – если ты мне встретишься еще раз, я убью тебя.

– Ты отпускаешь нас, Камал? – уточняю.

– Мне просто некогда тратить на вас время, – слышится его безразличный голос. – Считай это отсрочкой. Прощай.

– Прощай, – повторяю эхом.

И здание вздрагивает, как живое, толчком взрыва.

21

На экране видеокамеры подвала пыльное облако. Едва пыль рассеивается, в черную дыру пролома в стене проскальзывает черноволосый мужчина в форме Лондонской речной полиции. Не теряя времени, мужчина по-хозяйски подходит к штабелю ракетных комплексов, снимает с верхнего ряда два чемодана и выносит сквозь пролом.

– Они уходят, – говорю, глядя в дисплей.

Там, по мере того, как Камал и Шульц опускаются в подвал, гаснут камеры видеонаблюдения лестницы северного крыла.

Они уходят. Через несколько минут концентрированный запах цветущих яблонь уплывет по каналам в неизвестность. И только остается надеяться, что они доставят его к Саддаму. А если нет?

Они – враги моего народа. Они требовали уничтожить мою страну, всех советских людей и требование это прозвучало на весь мир, разнеслось во все уголки планеты телевидением и радио. Миллиарды смотрели в небо, опасаясь увидеть падающие ракеты, миллиарды продолжают оставаться в бомбоубежищах, прижимая к себе плачущих детей, в страхе ожидая грохота рвущихся мегатонн.

Что для «Скорпионов» чужие жизни? Только заслужить дорогу в рай.

Пусть туда и отправятся. И оставят нас всех в покое.

– Их нельзя отпускать, – я чувствую, как нервы стягиваются в узел.

Всего несколько минут, и они исчезнут в подземных катакомбах. Только несколько минут. И их уже никто не найдет. И ракеты могут выстрелить где угодно. В кого угодно.

– Нельзя отпускать, – повторяю твердо.

Напасть на них – самоубийство. Спуститься на лифте в подвал – значит, получить пулю еще до открытия дверей. Если пытаться пройти по лестнице, даже один автоматчик легко заблокирует нас этажом выше, и если у Камала останется несколько минут до выхода, он запустит к нам ракету с ядом.

– Нельзя, – стучится единственная мысль.

Лиза смотрит на меня:

– У меня одна светошумовая граната. Взяла у того, на стоянке. Можно попробовать…

Она прекрасно понимает, что это не выход. Бросить с лестницы гранату и ворваться за вспышкой в подвал… Кто-то из террористов может в этот момент находиться в канале, и световой шок его не поразит. Это значит – выскочить под автоматную очередь. Вот если бы действительно швырнуть туда боевую гранату… лучше бы несколько, десяток – забросать к чертям маленький пятачок перед лифтом… или хотя бы одну, но мощную, чтобы гарантированно стереть автоматчиков из подвала… Или…

– Я отправлю им ракету, – открываю чемодан пускового комплекса.

– Там же химические бомбы, – она смотрит на меня как на сумасшедшего. – Мы же пропадем…

– Боеголовки должны сниматься, – говорю убежденно. – Если ставятся – значит, и снимаются. Такой у технарей закон.

Подхватываю наладонник, раскрываю документацию по ракетным комплексам. Для начала требуется снять одну ракету – две, боюсь, попросту развалят вход в подвал и шахту лифта, а нам этот выход нужен. Щелчок рычага и заряды поднимаются вертикально, в пусковое положение. Теперь – кнопка и специальный ключ… где же он… в нише, согласно документации, действительно лежит кривой ключик. Вставляю в паз. Нажатие кнопки, поворот ключа. Щелчок. Тяну вторую ракету вверх, и она неожиданно легко оказывается в руках. Опускаю осторожно на пол, рядом с чемоданом. Теперь – снять боеголовку. Лихорадочно листаю документацию, благо она составлена для военных, предельно подробно и просто, без намеков и обратных ссылок.

«Установка и снятие боеголовки». То, что надо. «Освободите крепление обтекателя» – освобождаю. «Потяните обтекатель вверх». Глазам открываются заполненные красными «яблоками» химических бомб пластиковые кассеты с отравляющим веществом. «Ослабить три крепежных винта в основании боеголовки». Ножом, как отверткой, раскручиваю винты. «Осторожно, без резких движений, потяните за выступы каркаса боеголовки вверх». Тяну, и заключенные в металлический корпус кассеты с бомбами отделяются от туловища ракеты. «Установите обтекатель на место и затяните винты». Нахлобучиваю обтекатель, закрепляю.