Пилот штрафной эскадрильи

– Да я и есть партизан, – согласился Михаил. – У штрафника прав меньше, чем у любого бойца строевой части.

– Сами виноваты – и ты, и я, – то ли только для себя, то ли еще и для Михаила рассудил Василий. – Потому – «неча на зеркало пенять, коли рожа крива».

Михаил, безразлично махнув рукой, улегся на траву под крыло биплана. После ночных полетов хотелось одного – спать, а еще обида какая-то в душе свербела после встречи с женщинами-летчицами. Ему ведь просто поговорить с ними хотелось, женского общения не хватало. «Да черт с ними! Мне уже недолго в штрафниках летать», – подумал Михаил и уснул.

Проснувшись, он сходил в столовую вместе с Василием поужинать. Обеденные столы для штрафников стояли в столовой отдельно от остальных.

На стоянке их встретил механик и доложил о готовности самолета к вылету. Экипажу уже стало известно, что необходимо было уничтожить населенный пункт со скоплением живой силы и техники врага, причем основная роль отводилась женским эскадрильям.

Небо быстро темнело. Сначала взлетели обе женские эскадрильи, потом черед дошел и до штрафников.

Летели поодиночке – какой групповой полет может быть ночью? Столкнуться можно в два счета. Ведь зажигать аэронавигационные огни нельзя – с земли обстреляют.

Передовую прошли на высоте триста метров.

Михаил, уловив сигнал штурмана, поднес к уху резиновый шланг переговорного устройства и услышал его голос:

– Держи курс двести восемьдесят пять градусов.

Михаил плавненько довернул вправо.

Километров через десять – пятнадцать показалась цель. Собственно, курс теперь виден и так, поскольку населенный пункт горел – женские эскадрильи отбомбились по нему раньше.

– Так держи и снижайся!

Михаил сбросил газ, самолет планировал на цель. Летучесть у тихоходного биплана по сравнению с Яком была просто феноменальной. Выключи мотор у Яка – и он почти камнем падает. Здесь же Михаил убрал газ до минимума, а самолетик высоту лишь едва потерял, и теперь перед целью высота была чуть больше двухсот метров.

– Три градуса влево! – Это штурман корректирует курс. И самолетик сразу «вспухает», полегчав от сброшенных бомб.

Михаил сразу дал газ и взял ручку управления на себя, набирая высоту. Вираж вправо – пора уходить на свой аэродром. Задача выполнена. Уж куда они попали, а куда не попали – неизвестно, но внизу – в селе, занятом немцами, – горят избы, боевая техника. Запах дыма чувствуется даже на высоте.

Но и немцы в долгу не оставались: стреляли в небо из пулеметов и автоматов. Прожекторов не было, звук слабенького мотора У-2 тоже невозможно было услышать за разрывами бомб и гулом огня. Потому они и стреляли наугад.

Но, видно, зацепили-таки пулей самолетик. Мотор несколько раз чихнул и остановился. Остро запахло бензином. В расчалках крыльев свистел ветер, а неподвижный винт торчал впереди капота.

Михаил посмотрел на приборы – высота всего 370 метров.

– Василий, сколько до передовой?

– Не дотянем – больше двадцати километров!

– Вот неудача!

Михаил свесил голову за борт – надо было подыскивать место для посадки. Для У-2 места немного надо, сотни метров с запасом хватит. Только как в темноте углядеть эту площадку?

Штурман закричал без всякого переговорного устройства:

– Слева, слева пустырь или поле – поворачивай!

Михаил нажал правую педаль. Штурману надо верить: карту местности он назубок знает, да и смотрел Михаил вправо, потому и не заметил площадки с другой стороны.

А площадочка теперь перед носом, и с обеих сторон от нее лес темнеет. Как только в темноте Василий поляну эту углядел? Неужто как кошка в темноте видит? Лишь бы площадка относительно ровной оказалась. А если это участок вырубленного леса, с пеньками?

Но на этот раз повезло, только посадка чуть жестковатой получилась. Колеса шасси ударились о землю, самолет подпрыгнул, но потом побежал по земле, слегка подпрыгивая и покачиваясь, и остановился.

Летчики прислушались. Стояла оглушительная тишина.

Потом Василий щелкнул привязными ремнями и выбрался из кабины.

– Чего сидишь? – обратился он к Михаилу. – Уходить надо.

– Не торопись. Я думаю, затащим самолетик в лесок, дождемся утра и посмотрим, что с двигателем. Может, удастся исправить?

– Я в технике мало что понимаю, не мое это.

– Конечно, художники – люди творческие, им не до техники.

Михаил выбрался из кабины и прошел к близкой опушке. Место ровное, и закатить самолет под деревья можно запросто.

Взявшись вдвоем за хвост, они развернули самолет оперением вперед, поднатужились, а дальше уже легче было – покатили аэропланчик. Они завели его под деревья, и даже нос самолетика из-под веток деревьев не выглядывал.

– Ну вот, другое дело, – Михаил удовлетворенно оглядел укрытую ветвями деревьев машину, – теперь и отдохнуть можно.

– А если немцы?

– Убегать будем. Отстреливаться же не из чего. Или у тебя пистолет есть?

– Откуда? Я же штрафник.

– Вот я и говорю – убегать…

Они сели под дерево, на мягкую подстилку из опавшей хвои. Василий грустно проговорил:

– Через полчаса нас или погибшими, или предателями считать будут.

– Почему через полчаса?

– Топливо у нас через полчаса закончиться должно. Если не вернемся…

– Да черт с ними, – досадливо отмахнулся Михаил, – отсюда еще выбраться надо.

– Ага, над целью тебя никто не видел, и где ты был, где сидел – неизвестно. Может, немцам наши секреты выдавал.

– И много ты секретов знаешь, чтобы их выдать?

– Ну только если расположение аэродрома…

– Негусто! Потому сиди спокойно. К немцам резона идти нет – сдавать-то им нечего, а с пустыми руками – несолидно. – Михаил засмеялся.

Василий шумно выдохнул:

– Я уж испугался было, когда ты про немцев заговорил, решил – ты всерьез.

– Ты что, сдурел? Я хоть и штрафник, человек для особиста и женщин падший, но понятие о чести, о Родине и долге перед ней у меня есть.

– Прости, обидеть не хотел.

– Не извиняйся, но больше так думать даже не моги – прибью.

Пилоты замолчали и молча сидели довольно долго.

Под утро стало заметно прохладнее – даже попрыгать пришлось, чтобы согреться. Само собой, здесь – не юг. Днем солнце греет – лето все-таки, однако ночи прохладные. И комарье еще донимает, так и зудит над ухом.

На востоке начало светлеть. Где-то далеко залаяли собаки.

– Не нас ли с собаками ищут? – всполошился Василий.

– Не должны. Ночью нас видно не было, мотор не работал, стало быть, и не слышал никто. Теперь надо сидеть тихо, из леса не показываться. Даст Бог – пронесет.

Рассвело. Михаил стал осматривать мотор. Двигатель цел, свечи, провода – все на месте, ни одной царапины. Но ведь пахло бензином, когда мотор заглох.

Пальцами он начал ощупывать бензопровод. Есть! Нашел! Шальной пулей перебило бензопровод – тоненькую трубочку, ведущую от бензобака к мотору. Надо же, ровно срезало, как бритвой. Тут и дела-то – найти кусок резинового шланга и надеть на перебитые концы. Но это легко сделать на аэродроме, когда под рукой есть и шланги разных диаметров, и хомуты для них. Да с хомутами для затяжки еще ладно: ну будет бензин подсачиваться – переживем. Где шланг взять? И кусочек-то нужен небольшой, сантиметров восемь. Десять – так уж совсем хорошо.

Михаил стал осматривать моторный отсек. Пожалуй, вот от этого шланга можно отрезать небольшой кусок.

– Василий, у тебя нож есть?

– Не положено штрафнику.

– Я тебя не спрашиваю, что положено, а что не положено. Острое что-нибудь есть?

Василий со вздохом полез в кабину, покопался там и протянул Михаилу перочинный нож.

– Ну видишь, а говорил «не положено, не положено»… Вот заложу я тебя особисту.

– Ты же сам попросил, – растерянно проговорил Василий.

– Успокойся, пошутил я, – усмехнулся Михаил.

Лезвие у ножа было короткое и туповатое, но кусок резиновой трубки Михаил отрезал. Надел отрезок на концы перебитого бензопровода. Закрепить бы их чем-нибудь. От вибрации мотора резина соскочить с трубки может, тогда опять садиться придется. Но дважды с вынужденной посадкой вряд ли повезет.