Ростов. Лабиринт

«Ари им сохак…» — раздалось вдруг в десяти шагах.

Карина едва удержалась на насесте. В шести метрах от нее стоял человек, а она не услышала его приближения. Она! И не услышала! Это могло значить либо то, что Карина с этим своим недосыпом и дикой жаждой потихоньку сошла с ума, или же то, что девушка с тоненьким нежным голоском умеет двигаться по лабиринту не хуже, чем она сама.

Карина замерла, стараясь не дышать. К ее удивлению, замер и Пахак, перестал сопеть и перебирать лапами, словно взял да и заснул. Отрубился за полсекунды.

Карина беззвучно подвинулась к краю каменной «полки».

— Я слышу, как ты пахнешь. Ну-ка там! Не шевелись. Сиди, где сидишь, — голосок зазвенел совсем близко. Внизу. Там, где еще минуту назад слышалось пыхтение демона. — Знаю, что ты жива. И что ранена, тоже знаю. От тебя кровью за версту несет.

— Да. Я тут. Тут. Жива, ранена и смертельно хочу пить и спать.

Прятаться действительно не имело смысла. За три бессонных дня, после беготни по лабиринту, после плаванья в грязной воде… В общем, как ни стыдно было в этом признаваться, Карину мог бы учуять кто угодно, даже мама с ее вечным насморком. Тем более обученный с детства смотритель… точнее, смотрительница лабиринта.

Карина ничуть не сомневалась, что сейчас разговаривает с самой бабкой Ануш. Перехватило дыхание, хотелось разрыдаться с облегчением, но, во-первых, она не собиралась демонстрировать бабке слабость, во-вторых, из-за обезвоживания со слезами было не очень, а в-третьих, судя по голосу, Ануш было немногим больше, чем Карине… И что? Бросаться незнакомой девчонке на шею и кричать «бабушка, я приехала»? Как бы не так!

— Меня Пахак наверх загнал. Я уже трое суток жду, когда кто-нибудь спустится и меня отсюда вытащит. Вот только никого нету!

— Кто такая будешь? Откуда Пахака знаешь? — насторожилась Ануш и, кажется (Карина не была в этом уверена), подалась чуть назад.

— Я? Я Карина Ангурян. Смотрительница ростовского лабиринта…

Чиркнула спичка. Вспыхнул самодельный светильник. Повернулся так, чтобы свет попал туда, где в узкой каменной нише скрючилась «гостья из будущего». Карина не стала прятаться, только прикрыла ладонью глаза, чтобы не резало так сильно.

— Откуда будешь? — Ануш Ангурян старалась выглядеть важной и уверенной в себе, но ее выдал голос. Сорвался. Дрогнул. И тогда она, сообразив, что притворяться, в общем, бессмысленно, выдохнула, мешая восторг с испугом: — Ой! Ведь и правда… И на меня как похожая! Ой…

— Из две тысячи двенадцатого. — Карина, убедившись, что Пахак действительно спит, начала сползать вниз. — И, бабушка родненькая, пожалуйста, дай чего-нибудь попить…

Через полчаса они сидели возле ручья, вытаращившись друг на друга. Мерцал огонек светильника, выхватывая из темноты удивленные девичьи лица. Карина глубоко и часто дышала, потихоньку приходя в себя. Она вымылась в ручье, не обращая внимания на холод, и с благодарностью взяла у бабки сменные штаны с рубахой, которые та держала под камнем возле ручья на случай, если обход займет больше суток. Переодевшись, Карина почувствовала себя значительно лучше, но все еще никак не могла напиться и то и дело приникала пересохшим ртом к прохладной сладкой струе. Ануш терпеливо ждала, притулившись на краешке каменной глыбы и сложив руки на худых коленях.

Они сразу понравились друг другу. Сразу и навсегда. Так очень редко, но случается. Видишь незнакомца и понимаешь: да ведь это свой! Цепляешься за что-то неуловимое в мимике, жестах, интонациях, что-то подсказывающее тебе, что этот конкретный человек с тобой на одной волне. Он — не дополнение твое. Не твоя копия. Он просто твой человек. Друг.

— Спрашивай, — предложила Карина, во-первых, потому, что Ануш все-таки была старше (лет эдак на сто), во-вторых, потому, что еще не знала толком, можно ли пояснить прапрабабке, зачем она здесь, в-третьих, потому, что рот у нее был занят сухарем, который Ануш извлекла из торбы.

— Боюсь, — прошептала Ануш. А потом, подумав, добавила уже спокойно: — Не надо этого мне ничего. Не хочу знать про себя. Инч тарберутйун, Анушджан. Какая теперь разница? Как будет, так и будет. Бог даст, хорошо будет. Правильно будет. Не даст, тоже справимся.

— Ага! Я бы про себя тоже ничего знать не хотела. — Карина стряхнула крошки на пол. И подумала, что она сейчас врет — еще как хотела бы. Не просто знать — еще и переделать.

— Три дня назад ох как поспрашивала бы тебя… — Ануш не слушала, продолжала говорить о своем. — Душу бы продала, чтоб знать наверняка, где нам с любимым будет счастливей всего. А сейчас… Инч тарберутйун. Все равно. Вазгена — брата моего старшего — нет больше. А Макар…

Встала, чуть наклонившись вперед, уставив руки в боки. Вылупилась на Карину глазами огромными и страшными.

— Вот это ты мне скажи! Это хочу знать! Шороховы живы еще? В Ростове ли? Знаешь таких?

Карина кивнула. И тут же пожалела об этом.

— Ты! — Ануш ткнула в Карину пальцем так, что чуть не продырявила насквозь. — Запомни на всю жизнь! Шороховы нам враги! На века враги! Смертельные! Увидишь кого из них — зарежь, загрызи, разорви руками! Что угодно делай, лишь бы гниль эта не ходила по земле! Поняла?

Карину замутило. Такая смертельная, такая тусклая тоска вперемешку со злобой дребезжала в голосе этой черноволосой девушки. А еще ей стало сразу ясно, что рассказывать про своего Макара бабке Ануш лучше не надо. Вот совсем не надо.

— Что-то случилось? Да? — спросила Карина, когда Ануш немного успокоилась и снова вернулась на свой камень.

— Случилось. Три дня назад мой жених брата моего зарезал.

Семья, род, долг, честь — с одной стороны. Любовь — с другой.

Если ты девочка-дюймовочка, с руками-веточками, с сердечком пылким и чистым, влюбленная и любимая, то что ты выберешь? Что? Ты заказала у лучшей в городе портнихи подвенечный наряд и нашла в святцах имена для будущих сыновей.

Семья, род, долг, честь или любовь? Ну?

— А ты бы что выбрала, Каринэ… Разве простила бы убийцу брата? — Ануш не спрашивала у Карины совета. Просто нужно было чем-то закончить свой печальный рассказ. Поставить точку.

— Я не знаю, — честно ответила Карина. — Мне дедушку Вазгена ужасно жалко. Ты даже не представляешь, как сильно. А он… он точно из-за этого… из-за Шорохова умер? Ты уверена? Прости! Прости! Не плачь!

Вот так. И ничего у них не получилось! Вазген Ангурян погиб в драке. Началась и покатилась вперед в будущее вражда, похожая на каменный шар-убийцу — такая же безмозглая. Все осталось по-прежнему. Только вдобавок еще и Макар застрял неизвестно где. Еще Карине было смертельно жаль сидящую напротив, потерянную, измученную девчушку. Жаль, что вот так нелепо, страшно закончилась ее коротенькая любовь и что она так и не найдет в себе силы простить любимого и забыть не сумеет. Проволочится всю жизнь бобылихой, до смерти будет предана одному лишь лабиринту. Похоронит себя в нем заживо.

Карина поежилась. Надо же. Ведь она так завидовала бабке Ануш. Теперь же зависть исчезла, сменившись состраданием. Она пересела поближе к новой своей подруге, обняла за худые плечи и прижала к себе. Как будто хотела защитить от того, что ее ждет. А еще поняла, что ничего Анушке не расскажет, даже если та вдруг передумает и все же спросит, что дальше. Не расскажет! Ну, или соврет. Что-нибудь красивое соврет. Например, что у Ануш Ангурян случилась новая любовь, что сыграли свадьбу, нарожали детей и что в доме их были самые большие в городе рождественские елки и самая вкусная хашлама.

— Полно грустить, Каринэ. Признайся лучше, у тебя самой любимый есть? Как зовут? Красивый ли? Добрый?

— Красивый и добрый. Я же ради него сюда и пришла! Он же дурак… В линзу сунулся и пропал. И вот он где-то здесь, я здесь, только мы ни встретиться, ни выбраться обратно не можем…

— Как так? Да ты плачешь? Да что же это ты… Не плачь! Ну не плачь.