Потерявшийся во времени

— Да, второй раз в жизни, — машинально произнес я, и тут же осекся, поскольку понял, что брякнул лишнее.

— Второй раз женат?

— Вроде того, — и подумал, что опять говорю не то. Никто из тех, с кем я работал, кроме Зацепина, не знали о той роли, которую я сыграл в происходящих событиях. К слову сказать, я давно замечал, что все, особенно Рюмин, не могли понять, почему я и Ирина принимаем участие в работе, да еще в столь серьезном деле, как подбор кадров, и потому нет, нет, да пытались прощупать меня и Ирину, каким образом мы попали в отдел. Рюмин, с присущей ему журналисткой интуицией, понимал, что я и Ирина неспроста попали на работу в отдел, но почему, никак не мог понять, а спросить в лоб, стеснялся. У меня даже возникло подозрение, что он подвозил меня на работу именно с целью хоть что-то выяснить по этому поводу. Поэтому, когда я обмолвился насчет второй женитьбы, я почувствовал, как он насторожился, и неожиданно спросил:

— Ты давно знаком с Зацепиным?

— Нет, с весны этого года.

— Еще до начала ГКЧП выходит?

— Да.

— Извини, что спрашиваю, все же вместе работаем, я все никак не могу в толк взять, почему Зацепин привлек вас на работу в отдел? Это, конечно, не мое дело, просто интересно. Вы не психолог, не аналитик, не историк, как Петр Петрович.

Мне вдруг стало интересно, что по этому поводу думают остальные члены команды, и поэтому спросил, повернувшись в сторону Рюмина:

— А что, это вызывает какой-то интерес? Или, просто любопытство?

— Да как, сказать. И то и другое.

— Считают нас темной лошадкой?

— Не без этого.

— Можно узнать, и какие по этому поводу суждения?

— Народ вначале считал, что вы оба просто комитетчики и вас, для отвода глаз, как семейную пару посадили нас пасти. Вроде того, что мы подбираем кадры, а вы смотрите за тем, как мы это делаем.

От такого ответа, я вдруг рассмеялся, поскольку ожидал чего угодно, только не такого, чтобы нас с Ириной считали вроде штатных стукачей.

— Это как серьезно и до сих пор так считают?

— Нет, я же говорю, это было первоначальным предположением. Потом, когда вы стали активно работать, мотаться, как и все остальные по городам и весям, короче работать наравне с остальными, отношение изменилось.

— И стало совсем непонятно, каким боком нас вдруг определили на эту работу, — продолжил я его мысль.

— Вроде того.

— Может мы инопланетяне? — в шутку ответил я.

— Это конечно оригинально, но маловероятно.

— Значит, народ никак не может понять, с какой стати, двух молодых сотрудников госбезопасности, имеющих чисто инженерные навыки, направили на кадровую работу, где нужны не знания сопромата или теоретической механики, а психологии, или на худой конец, канцелярского дела. Не так ли?

— Я так не говорил. Просто интересно, чем руководствовался Зацепин, приглашая вас на работу в свой отдел, и если так можно выразиться, какие заслуги или знания с вашей стороны, мотивировали это решение?

— Знаете, Виктор Викторович, я понимаю ваше любопытство в отношении меня и моей жены, но скажу, что если вы узнаете истинные мотивы моего участия во всем этом, у вас будет гораздо больше вопросов, чем было до этого.

— Вот как? Любопытно. Значит вполне вероятно, что я в чем-то прав относительно тех догадок, которые у меня были в отношении вас.

— Правда, интересно, и каковы они, эти догадки?

Машина сделала круг и остановилась у подъезда здания, в котором мы работали. Мы продолжали сидеть в машине, и Рюмин, положив обе руки на руль, произнес:

— Мне кажется, что ко всему, что происходит в стране, включая авиакатастрофу, ГКЧП, и весь последующий процесс преобразований в стране, вы причастны, пожалуй, в большей степени, чем кто-либо еще, — сказав это, он посмотрел в мою сторону и добавил, — я прав или нет?

— Как знать, но разве это что-то меняет?

— Абсолютно ничего, просто хотел проверить свою интуицию.

— Скажите, а так считают все в нашем отделе, или только вы?

— Нет только я и Гладышев.

— Петр Петрович, ну как же, психолог. Можно сказать, дело профессиональной чести определить, чем обусловлено появление двух темных лошадок столь юного возраста в таком коллективе. Разве что для осредненного баланса в возрасте. Хотя, было бы интересно узнать, какую роль во всем этом он отводит мне, если придерживается такой оригинальной теории?

— Самую главную.

— Даже так, совсем интересно, — я чувствовал, что пора заканчивать разговор, но не мог остановиться. Нет, мне не хотелось стать в позу и громко заявить, — да, это я открыл ящик Пандоры и запустил механизм перемен, но мне отчаянно хотелось узнать, о чем они догадываются и что думают в отношении меня и того, что происходит, поэтому спросил:

— А можно хоть чуть-чуть конкретнее?

— Что именно?

— Что понимать, под столь объемным выражением — главная роль?

— Не знаю, что Петр Петрович понимает под этим словом, но в беседе со мной, он высказался в ваш адрес весьма своеобразно, заявив:

— Этот юноша, — он имел в виду вас, — заварил такую кашу, что одному Богу известно, чем это кончится.

— Что он имел в виду?

— Ничего, только то, что сказал.

— А почему вы решили, что это относилось именно ко мне, мало ли, кого он имел в виду?

— Нет, он имел в виду именно вас.

— В таком случае, остается только ждать и надеяться, что каша окажется съедобной.

Рюмин ухмыльнулся и ответил:

— Знаете, то же самое я ответил Гладышеву, — потом, подумал о чем-то своем и добавил, впервые обратившись ко мне на вы, — а вы правы, сказав, что у меня возникло гораздо больше вопросов, чем раньше.

— Это оттого, что вы паппараци.

— Кто?

— Я хотел сказать журналист, — и, открыв дверь, вышел из машины и направился в отдел.

В конце августа, когда вернувшись из очередной двухдневной командировки в Красноярск, я уселся в кабинете, просматривать записи, который сделал за это время, раздался телефонный звонок. Я поднял трубку.

— Алло, Алеша, это ты? — звонила Ирина.

— Да.

— Ты к ужину приедешь или нет?

— Мне надо задержаться. Необходимо подготовить материалы по командировке. Как только буду выезжать домой, обязательно позвоню. Ты как?

— Нормально, Была у врача, он сказал, что я вполне могу пойти на работу.

— Даже так?

— Да, так что готовь место.

— Хорошо, целую.

— И я тебя, — она положила трубку.

Я вздохнул и сделал то же самое, бросив взгляд на часы. Было начало седьмого. Перелистав записи, я стал готовить отчет к утреннему совещанию. Заработавшись, я не заметил, как пролетело время. В комнату, заглянул Гладышев. Увидев меня, он произнес:

— Вы знаете, который час?

— Что? — не расслышав вопроса, спросил я.

— Я говорю, вы знаете, который час?

— А да, начало седьмого.

— Начало десятого. Мне кажется, что вам давно пора домой. Запомните, молодость только раз бывает в жизни, а вы хотите провести её на работе. Она быстротечна, как порыв ветра, раз, и вы уже старик. А потом удивляетесь, как быстро пролетела жизнь. Работать надо, но не надо забывать, что жизнь, это не только работа, но и семья, жена, дети, родители, друзья, наконец. Вы, кажется, ждете ребенка, так уделите внимание супруге, сходите в театр или к друзьям.

— Но ведь и вы на работе в столь поздний час?

— Я другое дело. Мне некуда спешить и дома меня никто не ждет. Лучшее что я могу сделать, это посвятить остаток своих дней работе.

Я посмотрел на него, и вспомнил разговор месячной давности с Рюминым, и мне вдруг захотелось спросить у Петра Петровича, на чем основаны его догадки по поводу моей роли во всем происходящем, впрочем, не исключено, что Кирилл Сергеевич рассказал ему что-то, и все же я спросил:

— Петр Петрович, скажите, почему вы считаете, что я причастен ко всему происходящему в большей степени, чем другие?

— А разве это не так?

— И все же.