Шестая книга судьбы

— Что вы думаете о наших делах на востоке? — спросил однажды Клауса профессор.

— Трудно сказать. Судя по нашим киножурналам и газетам, русские уже должны бы сдаться.

— Они просто не читают наших газет, — рассмеялся профессор.

— Если они проявят стойкость, как в прошлом году англичане, — серьезно заметил Клаус, — нас ожидают большие разочарования.

— Вы так считаете?

— Видите ли, профессор, за последние 128 лет после Наполеона русские не выиграли ни одной крупной войны. Но всякий раз, терпя поражение, они отделывались минимальными потерями. Возьмите Крымскую кампанию. Проиграв, они не потеряли ничего. Японцам в 1905 году царь отдал незначительные территории в Китае и часть островов, им же и принадлежавших. И это после сокрушительного поражения русского флота в Японском море. В семнадцатом году их империя и вовсе распалась, что было, пожалуй, самым положительным итогом мировой войны для всех стран Запада. Но прошло несколько лет, и они возрождаются в еще более зловещем образе. Наконец, они с трудом побеждают несчастных финнов, еще раз показывая всем непригодность своих генералов и военной доктрины. Но не создается ли у вас впечатление, что Россия — это та страна, которую можно победить и принудить подписать невыгодный для себя мир, но нельзя разгромить? И все это чувствуют. Одержав первую крупную победу, никто не хочет идти дальше и развивать успех. У всех еще на памяти печальная участь Наполеона. А ведь он тоже хотел закончить миром без предъявления царю территориальных претензий. Но тот уперся, и в результате Московского похода — уж будем между собой откровенны, — императорская Франция пала. Вот почему я опасаюсь больше всего их упорства Тем более что у них просто может не остаться другого пути. Судя по всему, фюрер не предложит мира большевикам, а англичане всячески будут поддерживать в них желание бороться до конца. Вегеций Ренат правильно подметил в свое время: «У загнанного в ловушку врага отчаяние порождает смелость, и, когда уже нет надежды, страх берется за оружие».

— То, что вы сказали, Клаус, очень тревожно, — вздохнул профессор, — и прежде всего потому, что все это очень убедительно. Затяжная война уже раз стоила нам победы.

Наступил день расставания. Эрна стояла возле мягкого вагона поезда Берлин — Париж. Она ожидала, когда Клаус отнесет свой багаж в купе и выйдет на перрон. «Что сказать ему на прощание? — думала она. — Что я люблю его? Но это будет неправда. Почему я не такая, как все? Другая бы давно уже втрескалась по уши».

Она хотела полюбить и даже была готова к последующим разочарованиям. Но то ли им не хватило времени, то ли чего-то еще. Она вспомнила одну из фресок Микеланджело с плафона Сикстинской капеллы. Кажется, она называется «Искра жизни»: Творец, прикасаясь к протянутой Адамом руке, передает ему эту самую искру. Без этого акта созданное им совершенное тело человека безжизненно. Так и их красивая пара. Осталось лишь прикоснуться божественным перстом и вдохнуть в нее любовь. Но Создатель чего-то ждет. Быть может, он хочет ещё раз убедиться в гармонии своего творения, а может эта искра пробежит между ними в разлуке. Или она просто не может разобраться в самой себе.

Они стоят и смотрят друг другу в глаза.

— Мы так и не сказали главного, Эрна.

— Да, — соглашается она, — оставим это на потом. Пусть впереди нас еще ожидают эти слова. А пока сохраним их в сердце.

— Боже, Эрна, тем самым ты говоришь, что не любишь меня, но так, что не причиняешь мне боли. Но я-то должен сказать тебе…

Она прикасается пальцами к его губам.

— Потом. Мы сделаем это одновременно. Но сначала пусть пройдет время.

— Но это неправильно! Ведь идет война…

Кондуктор просит пассажиров пройти в вагон. Она приникает к нему и целует в губы, обвив его шею руками, а когда отстраняется, он видит в ее глазах слезы. Поезд трогается. Клаус встает на подножку рядом с кондуктором.

— Твои глаза сказали больше, чем ты сама. А что касается меня, то я люблю тебя с того самого первого нашего дня. Я, Клаус фон Тротта! Запомни это! Я повторю эти слова еще тысячу раз!

Поезд уже набирал ход. Он снял фуражку и поднял ее в вытянутой руке.

Снова одна. Как ни настраивала она себя, подготавливая к расставанию, ей уже в третий раз пришлось испытать это чувство разлуки и одиночества. Первый раз, когда уехал Мартин, второй — Петер и, наконец, теперь.

Эрна сидела в большой аудитории и рассеянно слушала текст недавнего радиообращения Гитлера в исполнении одной из студенток их факультета. По всему университету отменили текущие лекции и зачитывали эту речь, произнесенную фюрером третьего октября. Она была посвящена открываемой по всей стране кампаний «Зимней помощи», хотя Эрна ни разу так и не услышала в ней упоминания слова «зима». Гитлер снова объяснял немцам, почему он решил атаковать Советский Союз, как трудно ему было решиться на эту войну, как он ее не желал. Он долго объяснял, как тяжело ему было сохранить в тайне от немцев свои намерения, чтобы ударить внезапно.

Звонкий голос Аннемарии, той самой девушки, что играла Брунгильду в их спектакле, клеймил словами фюрера этих ненавистных большевиков. Они, эти варвары, доведшие свой народ до нищеты и рабства, угрожали не только Германии, но и всей Европе. Именно поэтому на пути «нового нашествия Чингисхана» встал героический немецкий солдат, спасая мир от угрозы, о которой он, этот беспечный мир, не имел ни малейшего понятия.

Потом пошло перечисление успехов и побед.

Аудитория восхищенно загудела, еще раз пораженная величием той мощи, которую им удалось сломить.

Эрна толкнула локтем своего соседа и прошептала:

— Эй, Феликс, где, ты говорил, твой отец?

— В 58-й пехотной.

— Где это?

— В северной группировке. А твой брат?

— Мартин в Финляндии. У них уже начинается полярная ночь. В последнем письме он говорит, что солнце уже не восходит, хотя к полудню еще ненадолго рассветает. Как думаешь, скоро мы разобьем русских?