Операция «Танк времени». Из компьютерной игры — на Великую Отечественную

Два залпа сливаются в один. Кто именно выстрелил, Кирилл сообразить не успевает, сознание словно отключается на какое-то мгновение, но самоходка вдруг вспыхивает, а следом — и еще одна, не замеченная им, но взятая на прицел кем-то из товарищей. Испугались ребята или нет, но не растерялся никто. Кроме него, Кирилла. Хорошо еще, что в танке темно и никто не видит его физиономии. Впрочем, а какая должна быть физия, когда температура под сорок?..

Танки — свои, родимые, — движутся рядом, и вдруг на одном из них… Да нет, не может такого быть! На броне башни — грубо намалеванный карикатурный «медвед», смешно растопыривший верхние лапы. Тот самый, который из будущего. И надпись корявыми печатными буквами, даже сквозь триплекс видны потеки белой краски: «ПРЕВЕД, МЕДВЕД!»

Охренеть. Так, стоп! Откуда в этом времени может появиться этот самый «медвед», да еще и с подобной надписью? А если появился, то это означает, что там, в этом танке, такой же, как и он, Кирилл, «попаданец», выбравший, самостоятельно или по подсказке разработчиков игры, именно это сражение, именно этот бой…

Помнится, в инфопакете были сведения о том, что какая-то девчонка с ником «Филька» сражается здесь же, под Харьковом — может, это она и есть? Но она вроде воевала в южной группировке…

Что ж, если они смогут прорваться, если все окончится хорошо, он обязательно разыщет этот танк. И сумеет найти земляка… или землячку. Тьфу ты, блин, не земляка, конечно, а одновременца. Жуткое словечко, конечно, но как хочется верить, что он здесь не одинок… Узнать его — или ее — будет легко — с помощью всего-то парочки простеньких наводящих вопросов, которые не поймут люди сороковых годов.

Вот только для этого нужно сделать самую малость — выжить…

…Механик-водитель раздраженно — и самому, между прочим, спать хочется! — пихнул придремавшего рядом радиста. Тот вскинулся, готовый то ли драться, то ли мчаться куда-то спросонья, но, моментально проснувшись, тут же виновато кивнул головой. Правильно толкнул, но мало, нужно было со всей дури… А вот не хрен спать рядом с мехводом! Это вообще почти преступление — заснуть рядом с водителем. Тому и так не сахар, да еще когда кто-нибудь придремлет в экипаже, например, справа от тебя, вдвойне спать хочется.

Полуторка с ранеными впереди частенько буксует, но опытный водитель к помощи танкистов не прибегает, справляясь своими силами. Пожалуй, можно прикрыть глаза и подумать о чем-то отвлеченном. Прижаться пылающим лбом — а ведь температура снова подскочила, и аспирин еще вечером закончился! — к прохладной шершавой броне и подумать. Да вот хоть о Лене, например, подумать. Ведь кто их, разработчиков «Слияния», знает, вполне возможно, что они с любимой больше и не увидятся. Останется он тут навсегда — и амба. Блин, голова просто раскалывается! Полцарства за пару таблеток анальгина. Кстати, интересно, его уже изобрели в реальности сорок второго года?

Танк резко дернулся, и Кирилл чувствительно приложился и без того гудящей головой о борт башни.

— Ты чего…

Хотелось сказать «офигел», но, кажется, в сорок втором такого выражения еще не употребляли.

— …охренел, что ли?

— Извини, командир, не смог я, — бормочет себе под нос Федор, и проснувшийся радист, язва языкатая, немедля уточнил:

— Чего не смог-то, Федь? Танк разучился водить?

— Не смог по покойнику проехать. Аккурат под правую гусеницу б попал… — чуть смущенно ответил механик, после чего весь экипаж ненадолго замолкает. Ага, именно экипаж. Поскольку на прорыв Кирилл пошел в составе полностью укомплектованной «тридцатьчетверки», подобрав себе новый — и, скорее всего, последний — экипаж. Даже рация на борту имелась. Вполне работоспособная. Правда, он сразу же приказал ее временно отключить…

Короткая реплика механика вызвала в памяти парня намертво врезавшуюся картину, виденную им во время одного из боев-погружений: лежащий точно в колее, раскатанный в блин труп, по которому уже не раз проехались и гусеницами, и колесами, и прошлись ногами. Определить, кем он был до смерти, фрицем ли, нашим, уже просто физически невозможно, даже каска превратилась в нечто абсолютно неузнаваемое…

В танке трудно дышать — а может, это просто температура?

Кирилл выбирается наверх. Стрелок-радист — даром что язык без костей, зато сердце — доброе, — протягивает ему засаленный ватник, и Кирилл удобно устраивается на краю люка, подложив импровизированную подушку под зад и покрепче ухватившись рукой за край застопоренной крышки — свалиться под гусеницы родного танка ох, как не хочется. Кажется, все это уже когда-то было — в одном из погружений… нет, не погружений, боев… Люк старый бушлат под задницей, ночь, постепенно уступающая рассвету свои права… Воронеж, кажется…

Парень повернул голову, разглядывая сброшенную с дороги, чтобы не мешала движению, технику. Ой, е… Сколько ж вас тут — черных, закопченных, покореженных. Со свернутыми набок башнями, с вырванными катками, с дырами в бортах, с сорванными, встопорщенными бронелистами. И сколько ж ребят полегло внутри?..

…Все, момент истины, как говорится. В полутора километрах впереди — крохотная деревенька, где именно в эту ночь временно остановился на ночлег штаб Шестидесятой мотодивизии. Сведения точные, поскольку получены оттуда, из родного будущего. Если их не сожгут на подходе, то все получится, просто не может не получиться. А вот удастся ли уйти — это да, это вопрос. Что ж, чему суждено случиться, пусть то и случится…

Все, начало атаки. Вот теперь, когда точка невозвращения пройдена, как говорится, хорошо бы все-таки связаться со штабом — помешать уже не смогут, а вот поддержать… Но не сложилось, пробовали, да в наушниках только треск помех.

Отмашка рукой, и — пошли!

Впереди он на своей «тридцатьчетверке», или, как тут порой говорят — «три-четыре», следом еще несколько, а дальше — более легкие танки. Долго оставаться незамеченными не получилось, хотя так хотелось… Череда желтоватых вспышек, визг рикошетов от брони, не слышимый в реве дизеля вскрик, когда танк с ходу таранит, подминая под себя немецкий пулеметный расчет, выставленный в охранение на окраине деревушки. А вот это уже серьезнее — всполох орудийного выстрела, легкое журчание пронесшегося мимо снаряда. Ох, как же они быстро оклемались! Даже одеться не успели, так в кальсонах к орудию и рванули. Хорошо еще, что промазали. Впрочем, на подобное «хорошо» рассчитывать не приходится. Не бывает такое «хорошо» долго, проверено уже…

Пехота рассыпалась и залегла, открыв огонь. Правильно, он так и приказывал, не лезть на рожон. Танки на то и существуют, чтобы огневые точки подавлять.

— Есть! Засек!

Хорошие ему попались ребята. И экипаж, и пехота, все эти, готовые идти за ним люди, верящие ему просто потому, что не желают отдавать родимую землю на растерзание немецким стервятникам…

— Засек, товарищ майор!

Выстрел. Все, нет у фрицев больше пушки на въезде в деревню. Вперед!..

С пленными не срослось, хотя так хотелось прихватить с собой какого-нибудь генерала или хотя б полковника… Поторопились ребятки с идущего следом танка, уложив осколочно-фугасный прямехонько в окно хаты, где разместился штаб. Вон они рядочком лежат, пехотинцы подсуетились, вытащили, пока дом всерьез не разгорелся. И командир дивизии, и заместитель его. Зато кое-какие бумаги удалось спасти из огня, что радует…

Ну, вот и все, пора уходить. Ага, сейчас: немцы всполошились уже всерьез, и уйти, очень на то похоже, будет труднее, нежели представлялось…

И снова — набор отдельных картинок, кадров прокручиваемого в голове Кирилла документального фильма…

— Беглый огонь! Стрелять без команды!

Следуя его примеру, танки открывают огонь — с такой скоростью, с какой заряжающие могут загонять в казенник очередной унитар, но Кириллу кажется: медленно, редко…

Орудия — сколько до них? Полкилометра или все-таки больше? Суетятся, сволочи, выкатывают на прямую наводку. Сейчас будут стрелять. Ну, что же… Они-то будут, конечно, зато мы — уже стреляем!