Мы всякую жалость оставим в бою…

…Пьяная луна, пьяная ночь, пьяная весна. Я лежу на отельной кушетке. Шарфюрер СС Марта Лейдт лежит рядом, тихо подремывая у меня на плече. В не зашторенное окно я вижу, как уходит далеко в небо луна, и, увидев вдруг на горизонте бледную розовую полоску, точно растерявшись в своей высоте, сразу утрачивает весь свой волшебный блеск.

Еще тише становится кругом. Полоска краснеет и точно сильнее темнеет город.

Я вглядываюсь в лицо Марты. Куда девался ее задор, хотя все так же прекрасна она. Мне хочется насмотреться на нее, запомнить, но сон сильнее, и не одна, а две уже Марты передо мной, и обе такие же красивые, нежные…

— Спишь совсем…

Нежный голос ласково проникает в мое сознание. Я тянусь обнять ее, но она тоскливо, чужим уже голосом говорит:

— Пора…

Мягко и плавно катится вагон. Я тщетно пытаюсь понять: что меня мучит? Какая грусть закрадывается в сердце? Что за человек Марта?… А сон все сильнее охватывает меня, легкий ветерок гладит лицо и волосы… голова качается в такт вагонным колесам. Слышится ласковый голос Марты, или это певучий голосок жены напевает какие-то добрые, нежные песни.

«Марта» — проносится где-то, и звенит над дорогой, и несется над просторами Германии, России, всего мира…

Майор Макс Шрамм. Москва. Август 1940 года

После боя того во мне что-то сдвинулось. Первое время без снотворного уснуть не мог, всё мне те рожи оскаленные по ночам снились. И не только по ночам… Я себе тоже руки припалил капитально, когда Севу вытаскивал, просто в горячке боя не обратил внимания, и когда всё закончилось в госпиталь не только его повезли, но и меня отправили. Попрощался я с ребятами своими из экипажа. И сразу меня в «Бюссинг» санитарный запихнули и повезли в Ургу. Там я весь июль пролежал, операции мне делали, кожу пересаживали, сам Филатов делал. Он хоть и окулист, но и такие операции умел, в общем, нормально починил мои конечности. В госпитале меня и награда нашла, получил я «За Отвагу». С бантом. И значок участника рукопашного боя. А танкисты из Севиной бригады мне сувенир прислали — меч самурайский, настоящий старинный. Того офицера, что я из бронебойки снял, говорят, что восемнадцатого века, не та штамповка, что они сейчас на своих заводах делают. Словом, месяц меня в порядок приводили: руки лечили, нервы мои пошатнувшиеся. Наконец время выписки пришло, и направили меня назад, в Рейх. Оказывается, сразу после вылета вызов в часть пришёл — выяснилось, что в Рейхе острая нужда в лётчиках с боевым опытом, а таким, как у меня тем более… Мало кто из наших подобными подразделениями командовал… Ну, самолётом в Москву прибыл, явился в Штаб Авиации, там предписание получил — срочно явиться в Берлин, в Управление Люфтваффе за назначением. Я полковнику — кадровику, мол, выпиши мне документы через Малороссию, я хоть жену повидаю, только женился, два месяца назад. А он на меня волком — НЕМЕДЛЕННО в Берлин, майор! Туда свою благоверную вызовешь, сам ФЮРЕР тебя требует… Ну, что делать, даже к супруге Всеволода Львовича не зашёл, сразу из Штаба на машину и на аэродром, а там «Сикорским» в Берлин, прямым рейсом… Вечером на Темпельхоффе приземлились, из самолёта вышли, а меня уже встречают — стоит «Опель-капитан», а при нём штабс-ефрейтор при полном параде, весь сияет в своей форме белой. Посадил меня в машину, чемодан кинул в багажник, за руль и помчал в Управление… Приезжаем — меня сразу наверх. Не в смысле этажа, а в смысле начальства: сам Удет принял, в кресло усадил и давай расспрашивать. О здоровье, о боях, о тактике нами применяемой. Сам сидит, слушает внимательно. Ну, выложил я ему что он хотел, а фельдмаршал мне и говорит, что хочет меня при штабе оставить, мол слишком всё это ценно, требуется чтобы я опытом с остальными поделился, да и раны пока подживут получше. Не выдержал я, поднялся и говорю ему прямым текстом:

— Герр генерал-фельдмаршал, я боевой офицер и хочу сражаться. Не рождён я в штабах штаны протирать. Требую либо отпустить меня на Восточный Фронт обратно, либо направить в части первой линии. Там я гораздо больше пользы принести смогу для нашего Рейха.

Фыркнул он зло, потом справился с собой, отвечает ровным тоном:

— Герр оберст-лейтенант, я уважаю ваше желание, но не кажется ли вам, что всё-таки вы ОБЯЗАНЫ изложить ваш опыт использования смешанных подразделений для широкого круга лиц, а не держать его в секрете?

Я уже хотел было потребовать личной встречи с Фюрером, но спохватился — прав ведь он, чёрт его дери! Ну, я своих спасу, в смысле подчинённых, а другие?…

— Прошу прощения, герр генерал-фельдмаршал. Я не сдержался. Готов изложить всё на бумаге, только писать мне утомительно после ранения. Но настаиваю на отправке меня после этого в боевые части.

Смотрю, подобрело у старика лицо сразу, головой кивнул в знак согласия. А я продолжаю:

— Только, герр генерал-фельмаршал, я майор, а не оберст-лейтенант.

Тут у него улыбка шире ушей стала:

— Ошибаетесь, герр Шрамм. Вчера Фюрер германского народа Адольф Гитлер подписал приказ о присвоении вам очередного звания. Теперь вы оберст-лейтенант. Так сколько вам необходимо времени для выполнения этого задания?

Прикинул я, подумал:

— Две недели, герр генерал-фельдмаршал.

— Отлично. Сейчас вы направляетесь в Куммерсдорф. Там неплохой санаторий, отдохнёте, заодно и напишите свой труд. Вы недавно женились?

— Да. Герр генерал-фельдмаршал.

— Разрешаю вызвать жену туда. После сдачи работы вы будете направлены в распоряжение командующего четвёртым воздушным флотом. Идите, герр оберст-лейтенант, вы свободны, машина вас ждёт. Водитель знает, куда вас везти…

Вышел я на улицу, там давешний «Опель» стоит, водитель козыряет.

— Господин майор, куда вас отвезти: сначала по личным делам или сразу в Кумменсдорф?

Подумал я немного и спрашиваю:

— Полигон далеко?

— Двадцать шесть километров от Берлина, герр майор.

— Тогда туда.

Сел назад и задремал… Приехали, разбудил он меня и как я вылез, сразу назад умчался. Я осмотрелся, чемоданчик свой подхватил и к часовому у КПП, мол, доложи по инстанции что оберст-лейтенант Шрамм прибыл согласно предписанию, и документы ему протянул. Глянул он в них, по стойке смирно вытянулся, честь отдал и на телефоне повис. Потарахтел в трубу, гляжу — с той стороны машина пылит, ну, точно за мной. И не ошибся… Выделили мне коттедж шикарный, денщика, унтер из цейхгауза новые погоны принёс петлицами, я денщика их пришивать нарядил. А сам за телефон и давай до супруги своей дозваниваться через половину Европы. Связался, объяснил ей всё, Света конечно обрадовалась, словом, договорились, что она завтра же выедет. А что? До Киева от нас четыре часа поездом, а там прямой рейс самолётом до Берлина. На Темпельхоффе я её встречу… Утром, правда, сначала меня стенографистки пытали — дали мне сборник вопросов, а ответы на них я вслух зачитывал. Так вот до обеда и говорил, во рту пересохло как в пустыне. А после обеда телеграмму принесли, показал я её руководству, «Майбах» вытребовал из гаража и за женой в Берлин. Еле-еле успел ей цветы по дороге купить, ну в пробку попал, наши ребята к французской границе направлялись… Эти две недели я потом долго вспоминал, особенно когда в передряги попадал… С утра работа, потом с супругой, либо в Берлин, в оперу там или музей, либо просто дома. К Фюреру в гости ездили, Света ему понравилась… А когда срок пришёл, отвёз я жену на аэродром, в самолёт посадил и домой отправил. Сам же последний раз комиссию прошёл и на фронт…