Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 4. (СИ)

Бывший секретарь из укрытия не вылез, и я приказал его не искать. Прокормится. Тюлений жир и чаячьи яйца на вкус - редкая мерзость, но питательны и доступны в изобилии. Коли помрет - так разве с тоски, что некого предавать или пытать. "Савватий" взял курс на Капштадт. Словно освободившись от бремени, он ходко шел в полный бакштаг, делая по двести миль в сутки. Не более, чем через неделю, вдали показался африканский берег. Ренье, вновь извлеченный по такому случаю из бывшей штурманской (а ныне арестантской) каюты, местность опознал и, хоть не принес формальных извинений, впредь выказывал нам с Тихоном искреннее уважение. Было за что: не всякий ост-индский капитан способен выйти к назначенной цели настолько точно, да еще с таким примитивным навигационным снаряжением. В предвкушении близкой свободы, подшкипер по-французски экспансивно выражал свои чувства:

- Видите ту ровную горизонталь? Это Тафельберг, Столовая гора! Город стоит у ее подножия. Ночью входить в гавань не следует, но уже завтра утром...

- Жаль, но я вынужден вас разочаровать, cher ami. Капитан!

- Да, Ваше Сиятельство!

- Отведите корабль на такое расстояние от берега, чтобы его нельзя было заметить, и станьте в дрейф. Пошлите на салинг самых глазастых матросов. Мы не войдем в порт, пока не передадим почту на судно, идущее в Европу.

Пришлось подождать. Капштадт лежит на важнейшем морском пути, но здесь не бывает такого оживления, как в Зунде или Ла-Манше, где порой случается видеть по нескольку кораблей в один момент. Каждый год чуть более полусотни судов огибает южную оконечность Африки с запада на восток, и немного меньше (за вычетом погибших и оставшихся в Азии) возвращается обратно. К счастью, поток их неравномерен. Сезон с декабря по март считается наиболее подходящим для плавания в Европу, и путешественники спешат воспользоваться благоприятными ветрами. Уже на третий день ожидания парусиновый мешок с депешами удалось переправить на французское судно, следующее из Пондишери в Сен-Мало.

- Александр Иваныч, а большая у здешнего начальника губерния?

- Да не шибко. Помимо этого порта, три-четыре укрепленных деревни, да несколько сотен ферм. Хуторов, по-русски. Степь верст на двести вроде как завоевана, только границ в ней не проведено. Туземцы тут квелые: сюда бы наших крымцев или калмыков хоть с полтыщи, они бы всем показали, где раки зимуют! Не пугайся, Харька: никто не собирается на самом деле кочевников переселять и ханства основывать. Просто мечтаю, как бы здорово было запустить голландцам ежа в штаны.

- А в городе много жителей?

- Белых - тысячи полторы или две. Всяких народов: голландцы, французы, немцы... Даже евреи есть: вон их синагога, Ренье показывал. Черных или смешанной крови - думаю, в несколько раз больше. Обычно слуг больше, чем господ.

- Все равно маловато, чтобы губернатором величать. Может, комендантом правильней? Как он по-голландски именуется? Opperhoofd? Верхняя голова?

- Ха-ха-ха! Верховный глава, дурень! Кстати, не он ли там в шлюпку садится? Скоро узнаем, какая это голова: верхняя или нижняя.

Нагло вклинившись между голландских судов, "Савватий" стоял на якоре против маленькой пятибастионной крепости, обращенной воротами к морю. Стены из валунов на известковом растворе, высотою в три человеческих роста; длина куртины восемьдесят или девяносто шагов. Фасы бастионов, правда, просторные: шагов около пятидесяти. По европейским меркам - мелочь, едва ли достойная правильной осады, по колониальным - сойдет. Компания жалела денег на фортификацию, и это убожество строили лет двадцать. Потом вошли во вкус, посчитали укрепления недостаточными и добавили еще пару береговых батарей, способных не только палить по кораблям, но и обстреливать с флангов вражеский десант, буде он высадится прямо в бухте. А где ему еще высаживаться? За пределами бухты прибой таков, что уцелеть в нем... Ну, может, и есть шансы, но очень слабые.

Портовый чиновник, подплывший на баркасе, чтобы спросить, какого черта нам, собственно, нужно в чужих владениях, был уведомлен, что губернатору надлежит немедленно прибыть на борт судна, дабы принять голландских подданных, волею обстоятельств на нем оказавшихся, узнать о преступлениях, совершенных одним из капитанов Компании и решить вопрос о сатисфакции, следующей за нанесенный им ущерб и оскорбление, причиненное Священной Римской империи в лице имперского графа Александра Читтано. Соответствующее послание для главы колонии было передано в запечатанном конверте.

Де ла Фонтен не заставил себя ждать. Принятый с подобающими рангу почестями, он внимательно выслушал меня, переговорил с выпущенными на волю соотечественниками. Пока шлюпка, в два рейса, переправляла их на берег, он продемонстрировал виртуозное мастерство крючкотвора.

- Граф, вы имеете полное право жаловаться на действия капитана ван Винкеля; однако властям колонии, и мне в том числе, он неподсуден. Надлежит обращаться в головную контору Компании в Амстердаме, в чем я, со своей стороны, готов оказать всяческое содействие и переслать вашу жалобу с ближайшей почтой. Либо, если угодно, можете подать ее по прибытии в Европу, лично или через своего адвоката.

- Я это непременно сделаю, но время! Полгода на пересылку документов туда и обратно, и Бог знает сколько на разбор дела, причем ответчик должен присутствовать - не будут же его судить заочно?! Ван Винкель тоже отправится в Амстердам?

- К сожалению, я не вправе менять капитанов: он должен вести корабль в Батавию.

- И когда же вернется оттуда? Если вернется?! Меня ограбили: навигационных приборов нет, корабельная казна расхищена, провианта осталось меньше, чем на месяц. Заведомо на обратный путь в Европу не хватит. Что делать? Пустить команду побираться или идти к ростовщикам?

- Уважаемый граф, карантинные правила не дают мне возможности позволить кому бы то ни было с вашего корабля высадиться на берег. Если угодно, я пришлю одного из местных банкиров прямо сюда.

- Помилуйте, хеер: вы только что свезли на землю почти два десятка человек с этого же самого судна!

- Они служители Компании, и для содержания их в карантине выстроены специальные помещения. Строжайше запрещено допускать туда посторонних. Кстати, одному из наших людей причинено тяжелое ранение головы, повлекшее серьезное расстройство ума...

- Сержант Бильдер? Вы заблуждаетесь: там нечему было расстраиваться. А вот один из моих матросов в результате нападения умер. Загноилась сломанная рука. За это, по-вашему, тоже никто не ответит?! Виновники рядом: вот он, "Платтенбург", в сотне фатомов! Они так и уйдут в Батавию, безнаказанно и с награбленным на борту?! Или мои деньги уже спустили в борделях и кабаках вашего города?

- Не горячитесь, граф. Да, уйдут - и не далее, как послезавтра. А вас я настоятельно прошу не покидать порт до этого времени, чтобы возмущение не подтолкнуло вас к необдуманным действиям. Мне совершенно не нужны какие-либо неприятности на пути следования каравана. В случае нарушения сих указаний, береговым батареям будет приказано открыть огонь. Равным образом, попрошу не спускать шлюпки. Примите искренние уверения в глубоком к вам почтении и пожелания удачи в отстаивании ваших прав перед Амстердамским жюри. Честь имею, Ваше Сиятельство.

Приподняв шляпу и слегка поклонившись, гугенот ловко перебрался по веревочному трапу в свой баркас и отбыл на берег. Спутники мои глядели в ожидании. Я вздохнул:

- Учитесь, братцы. Европа! Высокий класс: всё вежливо, всё по закону, и сидишь, как обосранный!

- Что делать будем, Ваше Сиятельство? В долг брать?

- Хрен им! Нет, Тихон. Не хочу. Один раз попросту, разбоем, ограбили. Теперь еще дважды собираются: сначала через своего еврея на процентах, потом - при закупке провианта. Возможно, наши же деньги нам и ссудят!

- А куда мы денемся?!

- Найдем, куда. Пришли-ка мне в каюту Ефима Никонова и Архипа.

- Старшего канонира?