Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости

Настоящий бразильский кофе, полученный через Швецию, в Германии пьют только «партай». И то не все, а только самые-самые, особо «партейные»… Ну, вот это нам куда более знакомо…

Пользуясь моментом, младший лейтенант Мохнач пытается выдворить в город гражданку Никанорову…

— Не пойду! Я комсомолка! Я на перевязочном пункте работаю! У меня здесь раненые! Я за них отвечаю! У меня здесь ты! За тебя — я тоже отвечаю!

От такого заявления Мохнач слегка опешил, выкатив глаза так, что стал похож на миногу.

— Это в каком смысле? — только и сумел выдавить он.

— В прямом! Без меня ты здесь пропадешь…

— Да… да что ты себе позволяешь… Да кто ты вообще такая?!

— Как это кто? Жена твоя.

— Как-к-кая жена-аа?

— Гражданская. А через полгода нам можно и расписаться. По Семейному кодексу Беларуси можно регистрировать брак с шестнадцати лет. При наличии достаточно серьезных обстоятельств.

— Каких обстоятельств? — остолбенел Мохнач.

— Ну… там… беременности невесты, например… — чуть покраснев, ответила гражданка Никанорова.

— Как-к-кой беременности?! — с ужасом прошептал Мохнач.

— Такой. В губы меня целовал? Целовал. Ты что, не знаешь, от чего дети получаются?

И гражданка Никанорова посмотрела на Мохнача невинными голубыми глазками…

— Да ты не пугайся, домик у нас хоть маленький, да свой, садик есть, маме ты непременно понравишься…

Бедный Мохнач онемел окончательно…

23 июня 1941 года. 08 часов 15 минут.

Дорога между Высоким и Видомлей

Есть в Беларуси тихая речка с негромким названием Правая Лесная…

Берет она свое начало и вправду под густыми кронами заповедной Беловежской Пущи. А потом, приняв под свое зеленое крыло другую речку — Левую Лесную, — становится просто Лесной. И тихо струится она на встречу с Западным Бугом, как юная невеста, стеснительная и скромная, на встречу с молодым женихом. Вот на этой-то речке и стоит мост…

Обычный, построенный еще при Николае Последнем, мосток, который с момента постройки регулярно ремонтировало то местное земство, то польская управа, то райисполком… Причем ремонтировало с одинаковым успехом.

— Но, но, Зорька! — дядька в обтруханной сеном гимнастерке напрасно потряхивает вожжами…

Бедняга Зорька, всю свою лошадиную жизнь возившая молочные бидоны на сепараторный пункт, только зря рвет жилы…

Колесо фуры, окованное железом, провалилось в сломавшуюся доску настила и застряло… Надо лошадь распрягать, фуру разгружать да поднимать…

А не хотелось бы, потому что на колхозном сене вповалку лежат красноармейцы с пятнами крови на посеревших от пыли бинтах. Растревожишь товарищей, лучше им от этого не будет…

Дядька повозочный — старый солдат, и знает — чем меньше двигаешься, тем меньше рана кровит…

Младший военфельдшер Ермилова дергает возницу за рукав:

— Дядько Колещук, ну что там?

— Да, холера ясная… Сколько раз, бывало, по этому чертовому мосточку (прости дочка, за грубое слово) езжу — никаких тебе забот, а тут вот ведь как на грех… И ведь дорога пустая, скажи — никого ни туда, ни обратно… Как вымерло. За час, поди, никто нас не обогнал. Пособить нам некому…

В этот момент, как на заказ, со стороны Высокого наконец слышится рокот мотора и к мосту подъезжает ГаЗ-АА, в кузове которого рядком сидят на лавочках красноармейцы в новенькой, еще не обмятой, форме…

— Стойте, погодите! — кинулась девушка навстречу машине.

Скрипнув тормозами, грузовик останавливается перед въездом на мост.

Вышедший из кабины командир, вежливо отдав честь, внимательно выслушивает просьбу о помощи и, разумеется, не может отказать столь прелестной фройляйн…

Спрыгнувшие из кузова красноармейцы весело, перекидываясь прибауточками на каком-то незнакомом Ермиловой языке, окружают фуру, мигом обрубают тесаками постромки, отгоняют, хлопнув по крупу, Зорьку. Потом, мимоходом, с небрежной лихостью, зарезав Колещука, дружно — «Айн-цвай-драй» сбрасывают с моста фуру с беспомощными ранеными в тихие воды Лесной…

Поскольку их командир торопился, он не позволил зольдатен поразвлекаться с Ермиловой, а просто бросил ее, как сломанную куклу, в придорожную канаву, предварительно распоров ей живот и отрезав груди фамильным клинком отличной золингеновской стали. Видите ли, майне херрен, ему все время хотелось попробовать это сделать, в виде опыта, набраться, так сказать, новых впечатлений. А русская комиссарша — это и не человек ведь, правда?

Оставив на мосту пару часовых, они помчались дальше. А к мосту уже приближалась колонна Панцер-вагенов.

И мчится вдоль берега перепуганная их звериным ревом Зорька…

23 июня 1941 года. 08 часов 20 минут.

Дорога между Высоким и Каменцом

Выше по течению от места разыгравшейся трагедии река Лесная совсем уже похожа на широкий ручей… Только вот берега у этого ручья довольно-таки топкие, и вода аж черна, знать, течет через торфяные болотца…

Поэтому и мосток через реку — довольно длинный, да и высокий, в рассуждении о вешних разливах…

У моста стоят два бойца в зеленых фуражках, внимательно, по-пограничному, проверяют документы у всех проезжающих. Задержка никому не нравится, и в адрес невозмутимых бойцов несутся то нетерпеливые гудки, а то и хриплая брань… Впрочем, последняя — вполголоса и в сторону. Дразнить НКВД никто не решается…

Со стороны Высокого приближается небольшая колонна. Впереди легковушка М-1, за ней — несколько танков незнакомой конструкции. Явно не БТ и не Т-26. Впрочем, на башнях красуются огромные красные звезды. А поскольку в последнее время в Округ поступало много новой техники, так и не мудрено всего не знать… Может, это новые… Как их… А-34?

Передний танк легко догоняет машину и, поравнявшись с ней, тормозит перед въездом на мост. Из машины выходит командир и протягивает одному из пограничников лист бумаги. Тот с недоумением его рассматривает. В этот момент танк газует, просто прыгает вперед и сминает пограничника. Второй часовой только успевает вскинуть СВТ-40, как в бок ему стреляет прямо через карман подавший бумагу командир. Путь через мост открыт!

…Зенитная автоматическая пушка 61-К, честно говоря, была лицензионным изделием, которым Рейхсвер, тайно возрождающийся после Великой Войны, окончившейся для Германии Великим Шайзе, щедро поделился со своим восточным партнером, помогавшим по мере сил его восстановлению из унижений Версаля…

Как ни старался генеральный конструктор товарищ Логинов М. Н. пушку испортить, то есть усовершенствовать («Товарищ Сталин, мы сделаем ее гораздо лучше! — Нэ надо лучше. Сделайте хотя бы точно такую же!»), однако у человеческого разума все же есть пределы…

Раз есть полный пакет ИКД, да технологические карты, да фирменная оснастка, то помешать изготовить работоспособное изделие может только Новый год, или Октябрьские, или 23 февраля, или 8 марта, а там и до майских — не далече… Опять же, два раза в месяц — то аванс, то получка…

Но все-таки бывали, бывали дни — когда не так сильно дрожала пролетарская рука в механо-сборочном цеху (цеху, для въедливого читателя) завода № 8…

…393-й Отдельный зенитный артиллерийский дивизион 42-й стрелковой дивизии перед началом событий находился на Брестском артиллерийском полигоне. Вовремя поднятый по тревоге, он начал выполнять боевую задачу по прикрытию частей дивизии в районе Смятиче — Брест. Но, увы, не в полном составе.

Два орудия остались в Крепости, четырехствольный зенитный пулемет отныкал начштаба дивизии для собственного прикрытия, а одно орудие второй батареи сейчас безнадежно застряло у мостика через Лесную. Причина банальная — уснувший за баранкой водитель обнял капотом столб. Кроме этого долболюба, к счастью, никто не пострадал (если не считать пострадавшим командира расчета сержанта Мухаметшина, откусившего себе кусок щеки). Отплевавшийся кровью сержант был ужасно зол на весь свет. И на молодого, неопытного водителя, и на себя, что не усмотрел за салабоном, и на начальство, которое обещало прислать за ними свободный тягач и вроде как бы про них уже и забыло…