Тени надежд (СИ)

Андроклид закрыл глаза.

Он смог встать с постели, когда среди ветвей уже вовсю пропархивали мокрые пушистые хлопья, мгновенно исчезающие в соприкосновении с, чуть дрожащей, гладью Кафиса. Зима выдалась многоснежной, редкость в этих краях. Дороги и перевалы замело, здоровый не пройдет, а тут костыль при хромой ноге. Да и куда вообще податься? Что в Ойкумене-то происходит? Спас ли Кратер остатки войска? Как подумаешь, чем разгром при Фермопилах мог обернуться...

Когда он уже сносно ходил (с палкой, но все еще не оставляя надежды, что хромота со временем уйдет), вместе с Поликсеном они побывали в Китинии, что в Дориде, ближайшем городе. Там, посидев в таверне, потолкавшись на агоре, последние новости узнали. Нерадостные новости. Не было теперь у Андроклида родины. А что было? Говорят, Кратер ушел в Эпир, к царю, которому все они присягали.

Куда еще идти? Некуда.

Не знал македонянин, как спасителя отблагодарить, карманы пусты, да и не взял бы тот денег. Допытывался Андроклид:

"Какую службу сослужить тебе, дед?"

Тот только отнекивался.

"Какую службу? Иди уж, парень, живи лучше, чем я. Не прячься в нору, до последнего за родину бейся".

Андроклид открыл глаза и потянулся. Отдохнул малость, пора и дальше путь держать.

Не найдя другого способа выразить признательность, он, как смог, помог старику подлатать обветшавшую хижину. Измучившись за зиму ожиданием, он рванулся в дорогу, едва началось таяние снегов. Отговаривал его Поликсен обождать, да без толку. Махнул рукой, благословил. Выбранил дурака, рассыпающегося в благодарностях, за пустословие. Простились.

Ушел Андроклид в Эпир. В сущности – куда глаза глядят. В антестерионе пересек всю Этолию, дошел до реки Ахелой, ее берегом спустился до устья Инаха и пошел вверх по течению. Незаметно пересек эпирскую границу. Собственно, не было ее, границы-то. Просто местные племена знали, что гора, под которой живут эвританы – это Этолия. А следующая принадлежит долопам – там Эпир. Размытый рубеж.

Поликсен дал македонянину в дорогу кое-каких припасов, но тот берег их, рыбу ловил, силки ставил. Временами встречал Андроклид местных. Они не пытались вредить ему, кто станет опасаться хромого. В некоторых селениях даже встречали, как гостя, доброжелательно, узнав, что он македонянин. От воинского снаряжения у него остался льняной панцирь со вшитой бронзовая бляхой, звездой Аргеадов. Кормили, плату не спрашивая. Заметил Андроклид, что к македонянам здесь отношение сочувственное. Никакого злорадства. Филипп уж точно доброго слова от эпиротов не заслужил, но то дело царей, а простой люд наслышан, что македоняне теперь союзники, привели войско, присягнули и Александру, и наследнику его. Царь многих в стражи границ определил. Не погнушались, служат.

Вот эту стражу и посчастливилось встретить Андроклиду. Он некоторое время колебался, куда идти. Берег Инаха привел бы его в эпирскую Халкиду, но сердце подсказывало, что встреча со своими более вероятна в Додоне. Пошел в Додону. Добрые люди путь указали.

До столицы царства по прямой уже не далеко было, орел за пару часов долетит, если не меньше, но человеку ползти по дороге, петляющей в ногах гор – два дня. Хромому Андроклиду – все три.

Из-за ближайшего поворота донеслось лошадиное фырканье. Андроклид не удивился. Здесь, в срединных долинах, довольно многолюдно, селений побольше, чем в Долопии. На дороге показались люди. Десятка два. Вьючная невысокая лошадка, ведомая в поводу, пара мулов. Все люди с оружием, с походным скарбом. Щиты на плечах или за спинами, шлемы на ремнях подвешены к поясам, на головах македонские береты-каусии.

Давно уже ждал Андроклид этой встречи, а как случилась, так и встал столбом, дар речи потерял. Откинул полу плаща, прикрывавшую голову.

Передний из македонян озадаченно замедлился, пристально всматриваясь в бородатое лицо Андроклида. Тот стоял и улыбался, дурень дурнем. Предводитель воинов вдруг столкнул с плеча на землю щит, выпустил копье. Неуверенно шагнул вперед, раз, другой. И, вдруг, побежал.

– Брат! – Неандр орал, как умалишенный, – Андроклид! Живо-о-о-й!

Хрустнули кости. Воскресшего мертвеца мигом окружили радостно гомонящие товарищи, среди которых знакомцев почти половина. Андроклид уже не мог сдерживать чувств и беззастенчиво размазывал слезы и сопли по плечу Неандра.

– Смотри, смотри, кто здесь прогуливается! Зевс-Вседержитель, да это же Лисипп! Эй, Лисипп, радуйся! Какими судьбами ты здесь?

Высокий, солидного вида муж, одетый в белоснежный гиматий, украшенным черным меандром по краю, повернулся на зов.

– Ба! Кого я вижу! Апеллес! Ты что же, только сошел с корабля?

Лисипп из Сикиона, известный скульптор, неспешной походкой шествовал по пирсу, праздно разглядывая купеческие суда, а окликнувший его человек, художник, знаменитый на всю Элладу, следил за тем, как пара дюжих рабов стаскивала по сходням внушительный сундук. Узнав и приветствовав знакомца, он мигом забыл про свои дела.

– Как видишь. Но вот уж никак не мог ожидать, что первым человеком, кого я встречу в Эфесе, окажешься ты, почтенный Лисипп! Я слышал, ты на Эвбее.

– Кто мог такое выдумать? И в мыслях не было ехать на Эвбею, что я там забыл?

– Значит, ты остался с Антигоном? Признаться, я удивлен. Тебя же столько связывало с македонским двором.

– Верно, с двором Филиппа и Александра. А Парменион, Антипатр... До них мне не было дела и тогда, теперь же, когда оба они лишь тени в Аиде – и подавно.

– А знаешь, что говорят в Афинах про поход Антигона?

– Уж догадываюсь, что ничего хорошего.

– "Разбойничий набег шайки авантюристов".

– Что, до сих пор так говорят?

– До сих пор.

– Остается лишь посочувствовать Демосфену. Полагаю, ему все труднее дурить головы гражданам афинским столь неумной пропагандой. Нет, дорогой друг, Антигон вовсе не главарь шайки разбойников. Он – истинный вождь! Я несказанно благодарен богам, что мне выпал жребий жить в это славное время. Мы живем в эпоху титанов! Череда несчастливых событий пресекла нить судьбы многих славных мужей, способных вырвать Элладу из болота междоусобиц и повести к великой цели. Ификрат, Филипп, Александр мертвы, но смотри, поход продолжается! Другие люди мгновенно занимают место павших, а это значит, нет никакой случайности в успехах македонян. Случайностью было возвышение Фив при Эпаминонде, но сейчас любой из друзей покойного царя способен продолжить его дело. И продолжает. Как мне не быть в такой момент в первых рядах тех, кто несет свободу эллинам? Как не запомнить их лица, не запечатлеть на века в бронзе? Иметь возможность и пренебречь ею – кощунство. Поэтому я здесь. Что же привело тебя?

Апеллес улыбнулся.

– Ты, верно, не знал – я ведь родился в Эфесе. Много лет назад уехал в Афины, сейчас же, когда моя родина сбросила с себя оковы персидского рабства, я поспешил увидеть ее, обновленную. Признаться, я тоже хотел было ехать в войско Александра, но горестные вести с Граника, последовавшая война с Антипатром, остановили меня.

– Неужели ты расстался с Фриной? Или она все же последовала за тобой?

– Увы, Мнесарет стала слишком капризной и совершенно невыносимой. Она не пожелала путешествовать со мной. Мы расстались. Но я приехал не один, – Апеллес повернулся и поманил невысокую девушку в длинном ионийском хитоне и тонком шерстяном плаще-хлене, наброшенном на голову, скромно стоявшую поодаль.

Девушка приблизилась, бесчисленные складки хлены мягко качнулись в такт ее движению.

– Позволь представить тебе, почтенный Лисипп, приемную дочь Мнесарет, Таис.

– Таис? – поднял бровь скульптор, – я наслышан о тебе. Не только в Афинах говорят, что в танце ты способна посрамить Харит.

– Ее и называют четвертой Харитой, – улыбнулся Апеллес.