Крест и меч

Создание трибуналов инквизиции означало введение предварительной цензуры на книги, что нанесло непоправимый урон духовному развитию колоний. Инквизиторы с таким же ожесточением преследовали "крамольные" книги, как и самих еретиков. Архивы свидетельствуют, отмечает Ричард Гринлаф, что большая часть переписки между трибуналом инквизиции в Мехико и его провинциальными уполномоченными (комиссариями) касается охоты за "крамольными" книгами (Ibid., p. 184). Строжайший контроль был установлен за кораблями, прибывавшими в мексиканские порты. Комиссарии инквизиции тщательно проверяли грузы, изымая любую печатную продукцию, которую направляли на контроль трибуналу в Мехико. Только после обыска корабля комиссарием пассажирам разрешалось ступить на землю.

В порыве высокомерия

Колониальная инквизиция была более придирчивой к книгам. чем испанская. Часто запрещались книги, свободно циркулировавшие в метрополии. Типографы также находились под бдительным контролем инквизиции, а так как почти все они были иностранцами – немцами или голландцами, то для "святой" службы они являлись тайными "лютеранами", самое подходящее место которым – на костре. И в Мехико, и в других испанских колониях типографы и торговцы книгами немало времени проводили в застенках инквизиции, а некоторые из них закончили свои дни на кемадеро.

Процедура колониальной инквизиции мало чем отличалась от практиковавшейся в Испании. Основой для ареста, как правило, служил донос, вслед за поступлением которого о предполагаемом преступнике собирали показания других лиц и прочие компрометирующие его материалы. Свидетелей строго предупреждали, что за разглашение следственной тайны их ждет суровая кара. Имен свидетелей заключенному не сообщали, очных ставок им не устраивали. Арестованного заключали в один из казематов инквизиционной тюрьмы, где до вынесения приговора он содержался в полной изоляции. При наличии двух доносчиков обвиняемый считался виновным. Спасти его от смерти в таком случае могло только полное "добровольное" признание в инкриминируемых ему преступлениях и "отречение", если же узник "сознавался" под пыткой, то это считалось отягчающим его вину обстоятельством.

Но кроме признания от обвиняемого еще требовалось сотрудничество в выдаче сообщников, а также обязательство впредь служить инквизиции осведомителем, как следует из "Текста отречения", который по требованию инквизиторов подписывала их жертва:

"Я, имярек, проживающий там-то, находясь здесь перед вашими милостями инквизиторами, которым поручено волею апостолической церкви в этом городе бороться с еретической скверной и отступничеством в этой местности, перед крестом и священными евангелиями, которых физически касаюсь руками, признавая подлинную католическую и апостолическую веру, отрекаюсь, предаю осуждению и анафеме всякую ересь, которая восстает против святой католической веры и евангельского закона нашего благодетеля и спасителя Иисуса Христа, против святой католической и римской церкви, в особенности против той, в которой я перед вашими милостями был обвинен и являюсь со всей силой подозреваемым. Клянусь и обещаю всегда исповедовать и сохранять эту святую веру, которую исповедует, сохраняет и учит святая матерь римско-католическая церковь, и что всегда сохраню послушание нашему господину папе и его преемникам, которые канонически будут наследовать ему на апостолическом троне, и их указаниям. И провозглашаю, что любой, кто выступит против этой святой католической веры, достоин осуждения, и обещаю, что никогда не примкну к ним и по мере моих сил буду их преследовать и об их ересях, ставших мне известными, сообщу и доложу ближайшему инквизитору против еретической скверны и прелату святой матери церкви, где бы я ни находился. И я клянусь и обещаю, что со всей покорностью и терпением, со всей моей силой и властью приму наказание, мне назначенное, или то, которое будет назначено, и выполню все и подчинюсь во всем, не сопротивляясь этому ни всему, ни в частностях. И хочу, и согласен, и рад заявить это, что если когда-либо (да не пожелает того бог!) я выступил бы против вышеназванных наказаний, против целого или части их, то пусть меня считают вновь впавшим в ересь.

Я подчиняюсь приговору и строгим святым канонам, дабы в моей персоне, которая решительно отрекается от ереси, были бы осуществлены все наказания, в оных содержащиеся. И согласен принять их и понести их в случае, если будет доказано, что я нарушил данное отречение" (Medina J. Т. Historia del Tribunal de la Inquisition de Lima (1569-1820), v. I, p. 119).

Кульминационным моментом инквизиционного процесса являлось аутодафе, на котором инквизиторы перед народом и властями оглашали приговор своим жертвам и подвергали их наказаниям. Аутодафе совершались по мере накопления осужденных и приурочивались к большим праздникам. Например, в аутодафе 25 марта 1601 г. в Мехико участвовали 143 "еретика", из них 32 были обвинены в кальвинизме и лютеранстве, 4 подвергнуты сожжению (Greenleaf R. E. Op. cit., p. 209).

Эти "акты веры" означали, как учила церковь, торжество истинной веры над силами зла, олицетворяемого дьяволом в его многочисленных и разнообразных проявлениях. Аутодафе обставлялось празднично, торжественно. В день его проведения город принимал вид веселой фиесты: балконы украшались коврами, всюду вывешивались флаги, женщины одевали свои лучшие наряды. На центральной площади сооружался больших размеров помост с балдахином, под которыми восседали вице-король и инквизиторы, а ступеньками ниже – остальные власти.

С не меньшей тщательностью и усердием готовилось и кемадеро. Заблаговременно завозились сухие дрова, хворост, веревки, вкапывались столбы, к которым привязывали осужденных на костер. Расходы по устройству помоста и кемадеро, разумеется, оплачивались самими жертвами инквизиции, имущество которых ею конфисковывалось. С полным основанием поэтому мог заявить один из смертников – Томас Бревиньо де Собремонте своим палачам, когда его готовили 11 апреля 1649 г. в г. Мехико к костру: "Не скупитесь на дрова, они мне обошлись слишком дорого, чтобы мне их еще жалели" (Lea H. Ch. Op. cit, p. 288).

О том, как происходило аутодафе в Мексике, рассказал англичанин Майлс Филиппе в своих воспоминаниях, опубликованных в Лондоне в 1589 г.

Филиппе принадлежал к группе пленных английских и французских корсаров (или пиратов, как их называли испанцы), осужденных инквизицией в Новой Испании в 1571 г. Корсарам было предъявлено обвинение в принадлежности к лютеранской и другим "отвратительным сектам". Следствие по их делу велось около трех лет. Все они были подвергнуты пыткам, которые продолжались три месяца, и все, за исключением двух – англичанина Джорджа Раблея, матроса, и француза Марина Корню, брадобрея, "сознались", раскаялись, приняли католическую веру и были приговорены к порке и каторжным работам на галерах пни к длительным срокам тюремного заключения. Раблей и Корню за проявленное во время следствия упрямство закончили свои дни на кемадеро. Сначала их гарротировали, затем сожгли. Такая же участь постигла другого корсара – англичанина Роберта Баррета. Его отослали в Испанию на доследование и сожгли в Севилье. Годом позже был лишен жизни ирландец Уильям Корнелиус, скрывавшийся в Гватемале и пойманный уже после аутодафе 1574 г. Его повесили, а потом сожгли. Так же погиб француз Пьер Монфри.

Майлс Филиппе оставил следующее описание аутодафе в Мехико, через которое прошли он и его товарищи по несчастью: "После того как инквизиторы смогли таким образом (при помощи пыток. – И. Г.) получить от нас самих заявления, дававшие им основания осудить нас, они приказали построить в центре рыночной площади напротив кафедрального собора огромный помост. За 14 или 15 дней до аутодафе они призвали всех жителей при помощи труб и барабанов явиться на базарную площадь в день аутодафе с тем, чтобы присутствовать при оглашении приговора священной инквизиции против английских еретиков – лютеран и при его исполнении. Ночью накануне жестокого события инквизиторы пришли в тюрьму, где мы находились, и принесли одежду сумасшедших, которая была нам предназначена. Это были санбенито – рубашки из желтой материи с пришитыми к ним спереди и сзади красными крестами. Инквизиторы с таким энтузиазмом примеряли нам эти рубашки и учили нас, как мы должны вести себя на аутодафе, что не дали нам всю ночь заснуть.