Фройляйн Штирлиц

Глава 1.

Всётаки за край дыры я почти смогла уцепиться. Недостаточно крепко для того, чтобы остановить падение, но вполне достаточно для того, чтобы существенно его замедлить. Так что я не ушиблась. Я даже на ногах устояла. И вот я стою на большом столе, под ногами у меня расстелена карта, а прямо передо мной, на расстоянии чуть больше метра, настоящий, живой Гитлер.

Да уж. На мне всё ещё моя школьная форма. На шее красный пионерский галстук, а на груди пионерский значок с изображением Ленина. И ещё розовые домашние тапочки на ногах. Как говорится, "сегодня Штирлиц, как никогда, был близок к провалу".

Немая сцена. Все вокруг стоят, выпучив на меня глаза. В комнате народу, кроме Гитлера, ещё человек десять. И чего делать? Первое желание – обратно! Домой. Только вот, подняв руку, никакой дыры я над собой не обнаружила. Просто воздух, обычный воздух. В этот момент из этого воздуха материализовался небольшой предмет, пролетел немного, слегка шмякнул меня по голове и упал рядом со мной на стол. Все заворожено проследили глазами за полётом предмета. А предмет я сразу узнала, много раз видела его. Это был правый Петькин тапочек. Получается, окно проходимо, но только оттуда сюда, но не обратно. Приплыли.

Первыми действовать начали двое молодых мужчин в эсесовской форме, которые до этого молча стояли у стены. Один из них быстро встал между мной и Гитлером, а другой грубо схватил меня, вывернул мне правую руку, умело уложил на стол, носом в карту, а затем лёг на меня сверху, придавив весом собственного тела. Ай! Больно же!

Народ постепенно стал приходить в себя от изумления. Зазвучали первые голоса. А мне больно вывернутую руку и нечем дышать. Этот кабан придавил меня.

Тут из воздуха надо мной выпал свёрнутый клочок бумаги. Опять упал мне на голову. Ктото из генералов подобрал его, развернул, после чего сказал, что это записка. Причём написано, похоже, порусски. Другой генерал вякнул, что понимает порусски и записку отобрал. А затем вслух прочитал её уже понемецки. И както народ вдруг загрустил после прочтения. Потому что написано там было следующее: "Если обидите Наташу, козлы, в следующий раз прилетит граната!".

Поняв, что нужно срочно чтото сделать, я громко заорала понемецки, что имею особо срочное сообщение небывалой важности для Адольфа Гитлера. Секунд пять ожидания, и следует резкая команда фюрера поднять и обыскать меня. Кабан слез с моей спины и, не отпуская мою руку, поставил на пол. А другой, за которым Гитлер прятался, подошёл и тщательно обыскал меня, бесцеремонно обшарив руками всё тело.

Снова повторяю, что у меня сверхсрочное сообщение Гитлеру. Но передать его я могу лишь наедине. Вижу, Гитлер колеблется. Видно, ему и любопытно, что я ему скажу, и опасается он меня. Мало ли, что я могу учудить наедине. Чтобы его дожать, говорю, что если они боятся, я могу снять одежду. Пусть мне местную одежду дадут. Если они думают, что одежда может быть какнибудь отравлена.

Удивительно, но Гитлер согласился. Что он, правда, одежды боится? Меня вывели за дверь. Там было чтото вроде тамбура, а за небольшим столом сидели два эсесовца. Через пару минут появился один из генералов и вынес мне одежду – эсесовскую форму. Штаны и гимнастёрку (ну, или как там она у них называется). Никакой обуви не было. Белья тоже не было. Только штаны и гимнастёрка. Переодевайся, говорит.

Чёрт! И никто из четверых стоявших рядом со мной мужиков даже и не подумал отвернуться, когда я торопливо сдирала с себя школьную форму. Извращенцы. А что мне делать? Не скандал же тут устраивать? Сейчас действительно необходимо как можно быстрее поговорить с Гитлером. В Москве уже почти два часа ночи. Но, может быть, ещё можно остановить приближающийся кошмар? Может быть, удастся уговорить Гитлера? Обмануть, напугать, сблефовать?

Петька всё бредил идеей предупредить товарища Сталина. Только вот предупредить товарища Сталина отсюда мне никак не удастся. Блин, почему я в Москве не провалилась, на стол к товарищу Сталину? Насколько проще всё было бы! А отсюда… Да даже если Гитлер какимто невероятным чудом разрешит мне позвонить и даже сам прикажет организовать для меня связь со Сталиным. Всё равно. Естественно, товарищ Сталин пошлёт меня в пешее эротическое путешествие, а на Гитлера обидится за тупые шутки. Впрочем, на Гитлера он и так очень скоро сильно обидится.

Путаясь в непривычных пуговицах, я торопливо застёгиваю мундир. Судя по тому, что ткань ещё тёплая, его только что с когото сняли. Ух, как неприятно надевать штаны прямо на голое тело. Хоть бы трусы мне разрешили оставить. Нет, забрали всё. И уже унесли кудато. Даже тапочки унесли. Ишь, смотрят. А я, между прочим, и их жизни тоже сейчас спасать буду. Если мне не удастся, то в 45м им тут мало не покажется. Ну, неужели трудно было отвернуться, когда я переодевалась?

Впрочем, гораздо больше, чем эти извращенцы, меня волновало поведение Петьки. Надеюсь, хоть у него хватило совести отвернуться и не смотреть на меня. Конечно, мы уже целый год живём в одной квартире, хоть и в разных комнатах. И за этот год Петька не раз видел меня одетой более чем малость легко. А я так вообще однажды видела его совершенно голым, так как этот обалдуй забыл закрыть защёлку в ванной. Но всё равно. Не хочу, чтобы он смотрел на меня, когда я без одежды.

Наконец, я справилась. Штанины пришлось подвернуть, иначе они волочились по полу. Гимнастёрка висела на мне, как на вешалке, а длиной она почти не уступала моему школьному платью. Обуви нет, а потому я в сопровождении одного эсесовца кудато шлёпаю босиком.

Что ж. Предупредить товарища Сталина не получилось. Попробуем тогда предупредить господина Гитлера…

Глава 2.

– Ну, и что ты хотела мне сообщить?

– Сейчас, – говорю я и громко добавляю порусски: "Петька, если ты тут, подай знак".

В воздухе появляется левый Петькин тапочек и падает мне на голову. Петька идиот. Кричу брату: "Быстро, готовь доказательства. Только ничего высокотехнологичного и никаких дат. Придумай чтонибудь". И продолжаю уже понемецки:

– Господин Гитлер, то, что я сейчас скажу, имеет невообразимую важность. Прошу отнестись к моим словам крайне серьёзно. Разумеется, Вам будут предоставлены все необходимые доказательства. Но сейчас на это нет времени. И потому пока я прошу Вас поверить мне на слово. Косвенным доказательством можете считать способ моего прибытия к Вам. Согласитесь, способ необычный, верно?

– Верно, необычный. Считай вступительную речь законченной. Говори по существу.

– Рейх стоит на пороге великих побед. В предстоящей войне немецкому оружию не будет равных. Немецкие солдаты покроют себя неувядаемой славой и совершат массу героических подвигов.

– И это твое срочное сообщение? Это всё я знаю и без тебя.

– А я ещё не закончила. Рейх стоит на пороге великих побед. За которыми последует грандиозная военная катастрофа. Мир ещё не знал таких поражений. Германия будет уничтожена, раздавлена и прекратит своё существование, как независимое государство. А лично для Вас, господин Гитлер, война закончится позорной смертью. И вместе с Вами умрёт каждый пятый немец, считая детей и стариков.

– Кассандра, ты ведь понимаешь, что после таких слов у тебя не осталось шансов на жизнь. Как ты вообще осмелилась сказать такое мне? И я не верю в эту чушь.

– Вот это, на полу. Что это такое?

– Детский тапочек.

– Как он тут оказался?

– Упал с… эээ…

– Вот именно. И вспомните, откуда я тут взялась. А вместо тапочка ведь действительно может прилететь граната.

– Ты пытаешься мне угрожать? Мне??

– Стоп! Не надо злиться. Господин Гитлер, я пытаюсь помочь Вам. Помочь сохранить Рейх и жизнь. И раз уж Вам не дорога жизнь собственная, подумайте о миллионах немцев, которых Вы толкаете в могилу. Миллионах!

– А что ты хочешь от меня?