Бесконечное лето: Не чужие (СИ)

— Паршиво, — прошептала Лена. Эмоции у нее все еще не получались как следует, но сам факт участия в разговоре говорил, что ситуация задела и ее. — А так все… хорошо шло.

— Мне тоже нравилось, — поддержала разговор Алиса. Голос в шлемофоне плыл и смазывался, но было ощущение, что девушка ухмыляется. — Компания приятная, работа интересная… черт, вот только с Сашкой так и не успела потрахаться. Саш, посмотри там на себя сейчас критически и скажи — много я потеряла или как?

Я посмотрел.

— Думаю, за возможность потрогать меня Маша Калинина выцарапала бы глаза Барбаре Паласиос, вот только тебе-то что за печаль? *** Как там в детской считалочке говорят: кто с водкой дружен, тому известный орган не нужен. Ты же каждый вечер в говно, какие с тобой высокие отношения?

— Да пошел бы ты, маньяк несексуальный, — решила Алиса, фыркнув. — Нужны мне твои высокие отношения, тут бы с половыми потребностями разобраться.

Прошелестел электронным ветром в наушниках смех Мику.

— Мне вот интересно, — вслух размышляла Ульяна, — а зарплату нашу за этот месяц куда денут? Себе отнимут, или что, раз уж нас заранее зачислили в героические потери? Блин, а я как раз хотела себе нормальные ботинки на зиму прикупить, в Дом Обуви на Октябрьской как раз из Чехословакии завезли…

— Сразу себе будет сложно провести через бухгалтерию, — задумалась Алиса. — Наверное, сделают проще — переведут деньги в фонд помощи родственникам погибших при исполнении. А оттуда уже начислят себе через время — благо у всех, кто здесь работает, кто-то погиб в боях.

— Очень вероятный исход, как я думаю, — аппарат искусственной речи у Мику все еще работал с ошибками, и она старалась не строить длинные предложения. — Поэтому я три месяца назад написала завещание.

— Написала? — поддела ее Алиса.

— Ну, надиктовала. Хрен они теперь в фонд помощи что-то из моих кровных переведут.

— А кому тогда?

Мику проскрипела что-то уже совсем неразборчивое, но развивать эту тему не стала.

— А мне вот кажется, что нельзя терять надежду, — вступила в беседу Славя. — Позитивное мышление — великая сила и залог здоровой психики. И из целого ряда неприятностей поможет выйти — я думаю, у нас вполне есть шансы выкрутиться.

— Ага, — сказал я. — Уля, солнце мое, глянь там, как дела с тряпочками?

— На радаре пусто, — сообщила через секунду девочка-ураган. — Можем разговаривать.

— Страшно рад, что ты разрешила… Так вот, к твоей реплике, славянское чудо. Должен сказать, я огорчен и даже в чем-то разочарован. Ты прямо сейчас, в прямом эфире, при всех, официально несешь ахинею. Стыдно должно быть.

— Поясни, — своим всегдашним холодным тоном попросила Славя, но было понятно, что и ей интересно. Всего полгода прошло, а как ловко я научился определять оттенки эмоций нашей Снежной Королевы, прямо удивительно.

— Для тебя — все, что угодно, родное сердце, — охотно согласился я. — Вот стоишь ты, скажем, на склоне горы и видишь — сходит лавина. Прямо на тебя. Что сделает нормальный человек? Нормальный кинется в сторону, будет пытаться уйти, выжить, извернуться… Но не так поведет себя позитивно мыслящий дебил. Он останется на месте, приговаривая: «Я должен смотреть на все с положительной стороны, возможно, эта лавина — возможность вырасти над собой и улучшить свои навыки. Я хочу, чтобы Вселенная сжалась и помогла мне в решении этого сильного вызова. Нужно быть настроенным на успех и щедрым на похвалу». Ну, или любой другой бред в духе Дейла Карнеги и доктора Спока.

— А потом?

— Потом? Лавина сходит, и на месте позитивно мыслящего гражданина остается небольшой холмик. Конец. Безумие — стоять на пути стихии и обращаться к ней с мотивирующими лозунгами. Стихии насрать. Она идет вперед не потому, что имеет что-то против тебя, и не потому, что ищет выгоду, просто она — стихия, тупая и очень, очень сильная, и ты ничего не можешь с этим сделать. Потому что ты всего лишь человек, и твои возможности ограничены.

— Множественные цели, — неожиданно сказала Ульяна. Я практически видел, как в ее синих глазах отражаются тревожные огоньки с экранов радара. — Штурмовики противника вошли в атмосферу.

Было слышно, как снаружи, на всей немалой территории комплекса взвыли сирены воздушной тревоги. Топот ног по влажному бетону там сейчас, наверное, и древние табло «ОПАСНО!» мигают. Через тридцать секунд снаружи не должно остаться ни одного человека.

Ну, вот, собственно, и все. Способности Блока ЗП-1 я знал, и они не утешали — через две минуты боя из строя выйдет тридцать процентов пушек и половина электроники. Через пять минут — минимум один из расчета получит ранение, а в строю останется половина пушек и двадцать пять процентов железа. А через пятнадцать минут треть расчета будет истекать кровью, а работать будет хорошо если одна десятая часть оборудования.

Поэтому, кстати, сюда и ставили преимущественно калек — то есть людей с альтернативным строением тела. Когда постоянно живешь посреди боли, очередное ранение ощущается просто как легкое неудобство — а это дает нам некоторое преимущество в бою. Минус к шансам выжить, зато немалый плюс к продолжительности ведения оборонительных действий. Сплошной расчет и прагматика, я уже говорил.

Я лишний раз проверил готовность боевого модуля — что-то не давало покоя, но я списал это на мандраж — и по привычке представил, как в глубине, совсем рядом с каменным ложем, по которому катил воды неторопливый Днепр, бегут по кабелям от обмотанных медной проволокой статоров шустрые электроны, образуя ток, и течет в распахнутые пасти водозаборников вода для охлаждения раскаленных стволов, и выплевывают горячее дыхание комплекса мрачные раструбы вентиляции. До начала работы оставались секунды — максимум, пара десятков.

— Но ведь ограничены — не значит отсутствуют, — раздался в наушниках задумчивый голос Слави. — Я все еще размышляю о возможностях. Теперь мы точно знаем свои рамки и пределы. И должны уложиться в них.

Рамки у нас были, это да. Стальные такие, по бокам носилок, чтобы, когда будем здесь гореть заживо, можно было руками держаться. Психологи говорят — очень мощный терапевтический эффект.