Наступление

Пассажиров в вертолете было двое. Один — среднего роста, коренастый, в военной форме без знаков различия. Второй — на голову выше него, с благообразным молодым лицом, длинной седой бородой и в арабской, несколько неуместной здесь галабии, поверх которой для тепла был накинут ватник из зимнего комплекта униформы, которую здесь используют пакистанские горные стрелки. Первый весь полет молчал — или смотрел на проносящиеся совсем рядом горные склоны или делал какие-то записи в небольшой, аккуратный блокнотик, второй тоже молчал и нервно перебирал своим четки, старинные, сделанные из янтаря и по виду очень дорогие. Когда вертолет пошел вниз — он нервно тряхнул четками и поднял вверх глаза, по видимому вознося молитву Аллаху и прося у него удачного приземления.

Когда вертолет приземлился, первый, в военной форме выпрыгнул из винтокрылой машины первым, помог открыть дверь с другой стороны второму, который замешкался — видимо ему не часто приходилось летать.

— Субхана Ллаху!**** — сказал он

— Аллаху Акбар! — моментально отозвался араб приятным, чуть напевным голосом, проводя руками по лицу в символическом омовении.

Первым был бригадир пакистанской армии Мохаммад Юсеф, один из самых опасных разведчиков региона, доверенное лицо генерала Ахтар Абдул Рахман Хана, начальника пакистанской межведомственной разведки, координатор операции Тигр — проводимой американскими и пакистанскими спецслужбами операции по дестабилизации всего юга СССР и возрождения басмачества. Вторым — был один из питомцев его многочисленных школ, приехавший на джихад из Саудовской Аравии сын мультимиллионера, командир сформированного на его собственные деньги отряда Тор Лаглак***** — Осама Бен Ладен.

Завтра этому отряду предстояло уйти в бой — впервые в полном составе.

Навстречу гостям уже спешил, неловко придерживая болтающийся на боку германский пистолет — пулемет — подарок разведчиков ЦРУ, посетивших лагерь в прошлом году — полковник пакистанской армии и комендант лагеря Саяф Килани. Он тоже был доверенным лицом генерала Рахмана, командуя полком попался на том, что использовал труд солдат и все деньги забирал себе, ничего не отдавая начальству — но генерал Рахман спас его от расправы разъяренного армейского генералитета и перевел сюда. Раскаявшийся грешник все равно служит вернее… а тут он был нужен чтобы списывать поступающую военную и гуманитарную помощь. В лагере было по меньше й мере триста мертвых душ — на них поступали все виды довольствия, но поступали они сюда лишь на бумаге, на самом же деле они поступали на базар. Тем, кто здесь находился, довольствие доводилось тоже не в полном объеме — это было уже личное воровство самого полковника. Пока это можно было терпеть…

— Аль-Хамду Ллахи******, как долетели?

Юсеф уклонился от объятий

— Воздавать славицы Аллаху не время. Все готово?

— Так точно, господин бригадир, все люди готовы и рвутся в бой!

— Можно сто раз говорить "халва" — но от этого во рту не станет сладко. Пойдем и посмотрим, что ты нам покажешь…

— Выходите!

Все знали голос Али — его все так звали — но никто не знал его истинного имени, Али так Али. Свирепый бородатый надсмотрщик, он потерял ногу и глаз во время боя с шурави, еще давно, в восемьдесят первом. Про него ходили легенды — говорили, что осколок ударил его в голову, когда он был у мечети и глаз вывалился из глазницы и повис на нерве. Тогда он под огнем шурави взял из стены мечети немного глины, размочил ее собственной слюной, рукой оторвал глаз и проложил к кровоточащей ране глину — а потом снова стал убивать шурави и делал это, пока снаряд КПВТ не оторвал ему ногу ниже колена. Сейчас он передвигался на протезе — а протезировали его в ФРГ так, что никто несведущий и не думал, что у него только одна нога. Пустую глазницу закрывала черная повязка, можно было сделать и искусственный глаз — но он отказался, наверное потому, что с черной повязкой было страшнее.

Али был их командиром — и каждый это признавал, потому что в первый же день, когда их привезли сюда, и кто-то осмелился сказать ему дерзость — он достал пистолет и убил дерзнувшего. Больше никто не осмеливался ему перечить.

Выстроив их в некое подобие строя, он прошелся мимо них, словно выбирая кого еще сейчас казнить.

— В лагерь приехали большие эмиры — наконец сказал он — а завтра начнется. Всех, в том числе и вас, перебросят в Афганистан, где вы получите шанс. Многих из вас Аллах заберет к себе — но не стоит бояться этого, ведь шахада — лучшая награда для того, кто идет по пути джихада.

Он помолчал, снова прошелся перед строем.

— Те же из вас, кого Аллах не пожелает забрать к себе, в сад где не иссякает райская пища и где вас ждут семьдесят непорочных…те снова станут моджахедами, одними из нас. Но горе тому кто струсит — пуля все равно найдет его, а Аллах отвернется и плюнет, увидев его. Помните, что сказано — для отступивших приготовлен огонь!

Они прошли на смотровую площадку, выстроенную на крыше двухэтажного дома, служившего в качестве штаба и госпиталя. Для высоких гостей натянули тент — ветер был просто ужасным, от него нее помогало даже теплое обмундирование

— Полковник — негромко сказал Юсеф — на минуточку…

Вместе с полковником они отошли в сторону, вышли из-за прикрытия плотной парусины — и ветер с воем набросился на них как голодный зверь, сыпанул в лица песком вперемешку с ледяными крупинками…

— Генерал Рахман передает вам привет, полковник. Он помнит вас — негромко сказал Юсеф

— Да продлит Аллах годы жизни генерала Рахмана — отозвался комендант

— Генерал послал меня, чтобы задать вам один вопрос. Генерал помнит про вас — но помните ли вы про генерала?

— Аллах свидетель, я помню добро и до конца жизни буду верным рабом генерала.

Клятвы преданности подхватывал ветер, уносил их прочь, разбивая о выстуженные камни горных склонов — но тот кто надо — все это слышал. И надо сказать — это были не только бригадир Юсеф и полковник Килани

— Это хорошо. Готовы ли вы верить генералу и тому, что он скажет?

— Слово генерала — закон для меня я всего лишь его раб.

— Это хорошо. Генерал говорит вам моими устами — американцы предатели и те, у кого начальником служит генерал Гуль — тоже предатели. Они предают Пакистан, а американцы ведут тайные переговоры с афганцами и с шурави чтобы предать нас!

Полковник всплеснул руками

— Аллах свидетель, я давно это знал! Нельзя доверять американцам, это те же англизы только еще хуже!

— Говорите тише! Генералу Ахтару нужны сейчас не столько ваша преданность, полковник — сколько ваш ум, хитрость и проницательность.

К сожалению, все это были лишь слова — хоть и приятные, но лишь слова. Если с преданностью у полковника было все в порядке — то вот с умом и проницательностью… Но, тем не менее — он с готовностью сказал:

— Мои глаза и уши в распоряжении генерала, и клянусь не утаить все что мною услышано и увидено, и да покарает меня Аллах, если я нарушу эту клятву.

— Воистину, Аллах скор на расплату, но еще быстрее расправляется с клятвоотступниками генерал. Ты знаешь, кто у тебя в лагере работает на проклятого предателя Гуля?

— Да, знаю, эта проклятая змея давно ползает по лагерю. Это майор Мехшуд, да покарает его Аллах во имя справедливости!

Понять, почему полковник ненавидел майора Мехшуда было несложно — ни в одной армии мира не любят особистов.

— А ты знаешь, кто наушничает Мехшуду?

— Возможно, я не знаю про всех, эфенди, но кое-кого я могу назвать, это…

— Тихо! Не надо произносить вслух то, что могут услышать чужие и недобрые уши. Возьми всех людей, про которых ты знаешь, и пошли из вместе с майором Мехшудом на операцию, которая начнется завтра. На операцию против русских шурави. Пусть шурави избавят нас от предателей. А если… если шурави промахнутся… то мы сделаем вот как. Сейчас перед нами будут те, кто должен своей кровью искупить вину перед Аллахом и перед умой. Ты знаешь что-либо про этих людей?