Иное небо (Чужое небо)

Турбаза "Тушино-Центр"

– А здесь и был аэродром. До войны и немного после. А когда заключили Дрезденское соглашение и иметь авиацию стало нельзя, на месте аэродрома разбили парк. Так и осталось.

– Очень неуютно без гор, – княжна приподнялась на локте. Подсознательно: чего-то не хватает, отсюда – постоянная тревога... Зато какие роскошные сумерки – этого мы лишены. Какие закаты!..

– А в Петербурге вы были?

– Да, но только зимой, к сожалению. Пойдемте еще в воду, там хорошо...

– Будет холоднее – не простыть бы вам.

– Никто не простывает на войне.

– Это правда. Пойдем купаться, старый, – я ткнул Командора пяткой в бок.

– Нет, я тут полежу, – сказал Командор. – Я, наверное, и правда старый...

– Я пойду, – из-под покрывала вылезла Валечка. Единственная из всех нас, она сохранила верность натуральному стилю. Мы с Командором, ренегаты, в присутствии гостьи со строгого нравами Востока облачились в плавки; на самой же гостье был черный глухой купальник с короткими рукавами и штанишками – в таком можно гулять по городу, и никто не оглянется. У лавочника выпали глаза, когда он понял, что эту реликвию мы действительно хотим взять и даже отдать за нее какие-то деньги. Так мы и поплыли, живая диаграмма прироста трикотажа на душу населения: слева голая Валечка, в центре я – в очень экономной, но уже одежде, справа княжна как символ грядущих достижений. Дно ушло из-под ног, но впереди, метрах в сорока, была песчаная отмель, где можно будет постоять и передохнуть: княжна плавала плохо, по-собачьи.

– Странно, – сказала она, – мы жили так близко от моря... два часа на машине... и так редко бывали там... три раза всего. Не понимаю, клянусь...

– Не надо разговаривать в воде, – сказал я. – Потеряете дыхание.

Валечке надоело плестись наравне с нами, она молча нырнула и через минуту вынырнула далеко впереди, прямо в лунной дорожке. Там уже шла отмель, и Валечка стала, приседая, выпрыгивать из воды – почти вся целиком.

– Вы все так... хорошо плаваете...

– У нас отличные реки. У нас океан. У нас столько озер.

– У нас море... в двух часах... Папе просто... не хотелось... не любил моря... и нам не давал...

– Давайте руку.

На короткий миг она потеряла контроль над собой: судорожно вцепилась мне в кисть. Но тут же расслабила пальцы и дальше держалась почти спокойно. – Расслабьтесь, Кето, расслабьтесь, – сказал я. – Не держите так высоко голову, не прогибайтесь так сильно, свободнее, свободнее... – я греб одной левой, и так, гребков в двадцать, мы добрались до Валечки. Почувствовав песок под ногами, княжна отпустила мою руку и приложила ладони к щекам.

– Я вдруг испугалась, – сказала она. – Я вдруг чего-то испугалась. Не боялась ничего, и вот, пожалуйста...

– Постоим, отдышимся, а потом обратно мы отвезем вас на буксире, сказал я.

– Нет, я поплыву сама... рядом, но сама... надо же учиться плавать. Я уже поняла, что неправильно делаю. И... вот... – она стояла по шею в воде, и я видел только ее лицо с виноватой улыбкой, но понял – она выбирается из своего костюма. – О-о, я и не знала... не знала вовсе... мы всегда так запираемся от природы, от Бога... это же – как лететь, лететь самому...

Валечка скользнула к ней и за руку потянула ее от глубины, на мелководье, а я лег на спину, раскинув руки крестом, и поплыл по течению, чуть шевеля ногами, и позади остались две девы в лунном свете, а слева висела сама госпожа луна, голубоватая, как свежий снег, а справа проступали крупные и мелкие звезды, и под всем этим великолепием плыл я, раскинув руки, и уже не плыл, а висел, висел без опоры – это было упоительно. Не знаю, сколько времени я провисел так. Наверное, долго, потому что отнесло меня довольно далеко. Я возвращался тихим брассом, глядя вперед, потому что там было на что посмотреть: Валечка и Кето, взявшись за руки, взмывали над водой, как молодые дельфины, и плюхались обратно, поднимая фонтаны серебряных искр. Девочки, сказал я, наконец, выныривая позади них и приобнимая обеих за плечи, нам пора. Командор стоял на берегу и махал рукой. Не хочу уходить, сказала княжна, просто не хочу... Ее колотила легкая дрожь. Еще пять минут. Еще пять, согласился я. Но из веселья уже вышел пар, мы попрыгали, побрызгались и поныряли – без былого восторга – потом шагнули на глубину и поплыли.

– Никогда не думала, что может... быть такое наслаждение... – сказала княжна. – Наверное, когда всегда так... это не так остро... а когда первый раз... и последний... очень остро... очень сильно... спасибо...

На берегу княжна с Валечкой забрались под одно покрывало и вздрагивали там, согреваясь. Вода была куда теплее воздуха. Я насухо протер себя полотенцем и натянул футболку.

– Панин идет, – сказал Командор.

Вдали, действительно, кто-то шуршал по песку.

– Нюхом учуял? – не поверил я.

– Говорю – Панин...

Это действительно оказался Панин.

– Вот вы где, – сказал он, подходя. – А я ищу на обычном месте.

Обычным было место на траверзе затопленного контейнера со снаряжением. Мы ушли оттуда на случай, если Панину понадобится что-нибудь спрятать или взять. Не понадобилось: Панин был сух.

– Командор тебя метров с двухсот опознал, – сказал я.

– А у него в левый глаз ноктоскоп вставлен, – сказал Панин. – Это чтоб ты знал.

– Княжна, – сказал я, – позвольте представить: Сергей Панин, наш лучший актер. Княжна Дадешкелиани.

– Можно просто Кето, – высвободив из-под покрывала руку, княжна подала ее Панину. Панин тут же продемонстрировал, что он актер и в старом смысле этого слова: пал на колени и приложился к ручке так, как не снилось и д`Артаньяну.

– Как работа? – спросил я его, когда он, наконец, оторвался – вернее сказать, отвалился – от руки.

– Более-менее, – сказал Панин. – Но это нужно видеть глазами. Гера там сейчас кипятком брызжет.

– Гера? Интересно... Княжна, оставляю вас на Командора, извините...

– Она что, настоящая княжна? – спросил Панин, когда мы отошли метров на двести.

– Да, вполне.

– Странные вещи творятся на этом свете... Так вот, о деле. Мальчика мы взяли очень тихо, хорошо взяли... но подержаться нам за него не удалось.