Малой кровью, могучим ударом!

А гости и хозяин уже ведут неспешную беседу о ценах на лошадей и о победе в войне, об уважении младших к старшим и о любви мужчины к женщине. О предательстве и справедливости. О жизни. Рядом неохотно отдают тепло, накопленное за день, покрытые ночной испариной боевые машины. Бродит меж ними часовой, но скорее для порядка, чем опасаясь врага.

Русские люди, в отличие от западных, не страдают комплексом «полноценности», поэтому их всегда тянуло и будет тянуть к общению с представителями других культур. А если еще представители эти говорят по-русски! Как привести к одному знаменателю свободу по-русски и свободу по-цыгански? Что такое воля и вольность? Почему нужно и почему невозможно иметь свои, проросшие в землю корни? Что важнее: пространство (для тех, кто движется) или время (для тех, кто живет в доме, построенном прадедом, пашет раскорчеванную им землю)?

В середине ночи издалека послышался приглушенный мягкой почвой топот лошади. Встрепенулся часовой, напрягся Стариков. Прямо к костру подлетел всадник. По-цыгански поприветствовал, но, увидев солдат, а потом и разглядев танки, сразу замялся.

– Ты извини, – сказал Сандро, – он по-русски, чудак, не понимает. Я ему объясню на своем.

Быстро переговорив, пояснил:

– Сейчас ты и видишь работу цыганской почты. Плохие вести принес гонец... Чарку ему! Не врал ты, Игорь, когда говорил, что немцы с цыганами делают. Но почему, что мы им сделали? Чем не угодили?

– Они пытались строить тысячелетний Рейх, и им, наверное, не по себе, что есть народы, которые их намного старше. Вот и выбивают цыган, славян, евреев.

– Но почему тогда радиостанции всего мира кричат о геноциде только евреев?

– Свое тело всегда ближе, даже чем рубашка. У евреев есть свои радиостанции, газеты и деньги. У цыган их нет. А зачем евреям кричать о трагедии цыган? Ведь когда мы их победим, немцев-то, евреи наверняка запросят контрибуцию. Зачем им с цыганами делиться? А тем более – со славянами. А здесь нормальный НЭП. Вложил деньги – получил их обратно с прибылью. Все по Марксу: деньги – товар – деньги. Правда, товар-то – жизнь людей.

– Кто получит? Те, кто в газовых камерах?

– Нет. Те, кто в Америке и в Англии. Я ж тебе говорю: те, кто в лагерях, и есть товар. И деньги за них уже получены. Или будут получены? Короче, запутался я с тобой.

– Возьми меня с собой.

– Это зачем еще?

– Тебе переводчик нужен? Румынский знаю, венгерский, немецкий. Без языка нам нельзя никак.

– Зачем тебе это?

– Хочу сейчас, после того, что узнал, в глаза немцам посмотреть.

– Ну, есть у меня во взводе немец. Хороший парень.

– Советский?!

– Конечно, какой же еще!

– Нет, это не то.

– А что «то»?

– Ну, не знаю, нацист, что ли...

– Вот так и говори – нацист. Немецкая нация, знаешь ли, большая. Маркс, Тельман, Клара Цеткин...

– Да это евреи!

– Какие евреи, дурак. Немцы. Евреи у нас были.

– Во!!! А ты говоришь: мы, мол, оседлые.... А правят вами торгаши и кочевники без кола, без двора.

– Правили. В 37-м все переменилось.

– Надолго ли?

– А это сейчас, в этой войне, и решается. Победим всех врагов – значит, надолго. Нет – значит, и нам конец.

– И ты в такую битву меня брать не хочешь? Ты! Я тебя как самого дорогого гостя принял, барашка зарезал, а ты...

– Да пойми, не большой я начальник. Ну, довезу я тебя до ближайшей части. Там тебя в шею, меня под трибунал. Вот и повоюем.

– Слушай, я любого начальника приболтать сумею. Возьми ты, а там – не твое дело. А, может быть, я Первую цыганскую Бессарабскую конную дивизию организую!

– Первая конная уже есть, Буденный ты хренов.

– Ну, тогда просто переводчиком. Я в партию вступлю!

– Ага, возьмут тебя щас, в партию-то. Меня уже год как в кандидаты не берут, а ты в партию!

– Возьми, а? А я Азу попрошу тебе погадать...

– Ну, не знаю...

– Давай, возьми. Аза, поди сюда! Берешь?

– Ну, хорошо. Давай. Едем до места, а там сам договаривайся...

Работа летчика прифронтовой разведки оказалась намного сложнее, чем это представлялось Женьке раньше. Полеты весь световой день (а он ох какой длинный летом!). Прочесывание с воздуха огромных территорий. Бескрайние, правда, мелко нарезанные на наделы, поля. Перелески. Сеть горных речушек. Горы, горы, покрытые лесом... И нередкие пулеметные очереди из этих лесов.

А в последнее время, говорят соседки из бомбардировочной эскадрильи, появились немецкие истребители. Рыскают как волки, нападают на одиночные, отставшие или подбитые самолеты. Что для истребителя У-2? Одной очередью собьет. И не поможет Светка со своим УБТ.

Девчонки закрашивали заплатки на пробоинах, полученных накануне, и болтали.

– Свет, а как тебе этот орелик? Ну, Павел, что ли, или как его там?

– А, этот-то, истребитель? Да нормально. Нас, правда, задирает слегка. А так ничего. А что?

– Не слышала? Они нас сегодня к себе в эскадрилью вечером зовут. На танцы.

– Женька! А ты, прямо, не знаешь, что имеют в виду мужчины, когда приглашают девушку на танцы?

– Секса, Светка, у нас нет! И до свадьбы не будет.

– Ага. Ты точно, подруга, мужиков не знаешь! Мужики – это такие сволочи... хуже них только бабы!

Девчонки дружно рассмеялись. Под Светланой качнулось крыло, и она, не удержав равновесия, спрыгнула на землю.

– Женька, немцы... – услышала подруга севший от страха Светкин голос.

По поляне, которая по совместительству служила взлетно-посадочной полосой (а в свободное от основной работы время – самолетной стоянкой, на которой находились сейчас одноэтажные строения, отданные под жилье, командный пункт и другие тыловые помещения), бежало несколько десятков человек. С винтовками прошлого века, в грязных, мышиного цвета мундирах, они бежали, изредка стреляли, останавливаясь и припадая на одно колено, а то и стоя. В их атаке было отчаяние, какая-то безысходность. На убой. Просто, чтоб не сдохнуть по лесам от голода. На миру и смерть красна.

Техники, чумазые мужики, копавшиеся в самолетах СУ-2, без лишней суеты попрыгали по кабинам. Задвигались пулеметные установки. Один за другим затрещали пулеметы, выбрасывая струи трассирующих пуль. Бежавшие в атаку немцы были на летном поле, в прицелах мощных крупнокалиберных пулеметов, как на ладони. Пули резали людей, рвали на части. Исчезали, мелькнув красным трассером, в земле, рикошетили, разлетаясь причудливыми веерами. Сбоку прогрохотала спаренная 20-мм зенитная пушечная установка и поставила точку в этом неожиданном неравном бою.

Завывая мотором, из-за КП выскочила полуторка, набитая солдатами комендантской роты. Преодолев несколько сотен метров, подкатила к месту побоища. Охране пришлось лишь связать сдавшихся да перевязать раненых. Впрочем, и тех и других было немного.

– Слышь, я даже понять ничего не успела, – с дрожью в голосе призналась Женька.

– Тебе хорошо, а я вообще ночью теперь спать не смогу, – ответила Светка. – Испугалась до смерти...

– Ладно, пошли на КП. А то потеряют нас.

Когда они уже подходили к расположению эскадрильи, к ним подбежала связная из штаба:

– Саламатова, к комэску!

– Лен, а что там?

– Сама узнаешь.

Евгения торопливо направилась к командному пункту.

– Жень, ну, что Марина говорит? Не дают нам «сушку» [1]?

– Ага, размечталась! Передислоцируют нас с тобой. Приписывают к штабу танкового корпуса. Помнишь тех, которым мы помогли немцев раздолбить? Ну, танковую колонну-то? Мы их еще «коробками» называли.

– Это когда хохотали в полете, а потом выговор получили за болтовню в эфире?

– Значит, помнишь. Вот, будем «глазами» их корпусной разведки. Так сказать, оком недремлющим!

– А разве у них нет самолетов-разведчиков? Я думала, у корпуса должна быть целая эскадрилья разведывательная.