Зазеркальная Империя. Трилогия

Я просыпаюсь. Только-только светает. Сердце колотится. Обычно плохие сны снятся, когда спишь на левом боку, но, так как я переворачиваюсь на него, значит, сон мне приснился на правом. Я стараюсь уснуть снова, но все равно, хоть и затуманенным сознанием, пытаюсь анализировать сон. Приходит не догадка, а какое-то знание, что странный парк — райский сад, девочка — мой ангел, бассейн — река Иордан (не знаю почему, но это уверенность), а грязь на рукаве — мои грехи. Я отказался ступить в воду и очиститься, значит, не видать мне райского сада, и я стану добычей могильных червей. Это очень плохо. Мне кажется, что я скоро умру или случится что-то плохое с кем-то из моих близких. Муторно продолжать.

Духовник долго молчал, а потом произнес, опустив глаза:

— Грехи наши тяжкие, сын мой. Молись, молись…

Задумавшись, Александр не заметил, как кто-то вошел в кабинет, и поднял голову от бумаг, только услышав какой-то вопрос. Какой, не расслышал.

— Да?

Перед ротмистром стояла секретарша нового шефа, миловидная полька средних лет Гражина Стоковская.

— Что вы сказали, мадам?

Пани Стоковская снова что-то начала говорить, но вдруг ее глаза, и без того огромные, округлились до невозможных пределов, она, охнув, зажала рот ладошкой и отшатнулась к двери. Александр проследил за взглядом дамы и с изумлением увидел в своей руке, сжатой так, что побелели костяшки пальцев, собственный револьвер со взведенным курком…

С трудом успокоив рыдающую женщину и напоив ее сердечными каплями из аптечки, предусмотрительно устроенной в шкафу, Бежецкий выдворил Стоковскую за порог, убедив ее, что просто чистил оружие и задумался над одним важным текущим делом. Поверила ли секретарша в эту легенду и сколько человек через пятнадцать минут будут посвящены в страшную тайну о чуть было не застрелившемся ротмистре, сейчас было не важно. Главное было собраться с мыслями.

Александр накапал себе того же снадобья в стакан, не разводя водой, залпом выпил и, чувствуя во рту приятную мятную горечь, взглянул на мирно лежащий в ящике стола револьвер.

Протянутая к нему рука заметно дрожала…

Володька вел автомобиль, как всегда, на предельной скорости. На одном из перекрестков их чуть не протаранил допотопный “мерседес” с гельсингфорскими номерами. Разъяренный красномордый чухонец, мешая русские и финские слова, обвинял Володьку чуть ли не в покушении на свою драгоценную жизнь, но синие “корочки” оказались сильнее национальной солидарности, и полицейский, оказавшийся земляком гельсингфорсца, вздохнув, вынужден был взять под козырек. Для Бежецкого, погруженного в свои переживания, данный инцидент прошел практически незамеченным. Он вообще очнулся только тогда, когда увидел промелькнувшую за окном Персидскую мечеть, расположенную, как известно, на Второй Каменноостровской.

— Слушай, Володька, ты же говорил, что твой хивинец на Лиговке живет.

За два дня размолвка как-то сама собой забылась, и друзья болтали по-прежнему непринужденно.

— А что вам, господин граф, обязательно азиат-с необходим? — Володька знакомо скалил зубы. — Уж не неравнодушны ли вы…

Александр смутился:

— Да нет, мне лично все равно. Но я — то думал…

— Мне тут более приличного знахаря порекомендовали. Никакой азиатчины — истинный друид. Знаешь, эти ирландские колдуны… Древесные гороскопы, белые балахоны, жертвоприношения… Стоунхендж…

— Стоунхендж — в Англии.

— Что-что?

— Я говорю: Стоунхендж находится в Англии.

— А какая разница?

Александр неопределенно пожал плечами:

— Надеюсь, хоть в жертву он меня не принесет?…

— Трус! — фыркнул штаб-ротмистр. — Ага, вроде бы приехали.

“Вятка” плавно свернула под арку, в замусоренный дворик-колодец, безликий, как и большинство питерских дворов, и остановилась у неприметного подъезда. Александр потянул ручку двери.

— Третий этаж, квартира номер двадцать семь.

Уже совсем было покинувший машину Александр плюхнулся обратно на сиденье и повернулся всем телом к Бекбулатову:

— А ты что, со мной не пойдешь?

Володька зашелся хохотом:

— А за ручку тебя не подержать? Ты что, к венерологу идешь, что ли?

Александр снова пожал плечами:

— Нет, но я думал, ты меня представишь этому знахарю.

— Да я его знаю столько же, сколько и ты. Я же тебе только что объяснял: мне его самому только вчера посоветовали. По знакомству. Понял?

— Странные же у тебя знакомства, — заявил Бежецкий, обиженно хлопая дверью.

Дверь с потемневшей медной табличкой “Алсенс Карл Готфридович. Доктор медицины” открыла симпатичная горничная в коротеньком платьице с передником и в кружевной наколке на белокурых стриженых волосах. Выслушав Александра, она приветливо улыбнулась и, отступив в глубину прихожей, игриво поманила его за собой.

Следуя за своей прелестной проводницей в глубину неожиданно огромной квартиры, ротмистр поймал себя на мысли, что не может отвести взгляд от обтянутых черными сетчатыми чулками точеных ножек и крепких, как яблоки, ягодиц, играющих под чисто символическим подолом, едва их прикрывающим. Да, что ни говори, горничная у старого хрыча, как говорится, что надо! А с чего, собственно, он взял, что господин Алсенс — старик? Может быть, это мужчина в самом соку, сердцеед и прочая, и прочая, и прочая.

За этими размышлениями Бежецкий не заметил, как они с провожатой миновали пару дверей и остановились у третьей. Горничная почтительно постучала, выслушала докторский рык из-за двери и что-то прощебетала на совершенно незнакомом Александру языке, подобно финскому, изобиловавшем протяжными гласными. Выслушав ответ, кивнула и, отворив дверь, снова одарила ротмистра ослепительной улыбкой:

— Пррошу-у-у!

Александр в непонятно какой за сегодняшний день раз пожал плечами и, дав себе клятву больше этого не делать, решительно шагнул через порог.

Вопреки ожиданиям, дверь вела вовсе не в пещеру колдуна или капище языческого идола, а в обычную, довольно просторную, светлую и хорошо обставленную комнату. Хозяин тоже мало напоминал друидского жреца, как их себе представлял Александр. Высокий стройный мужчина в хорошо, по самой последней моде сшитом, явно недешевом костюме, сделав три шага в сторону вошедшего, четко, потвоенному, впечатал квадратный подбородок в грудь, тряхнув не то седыми, не то пепельными от природы волосами, и тут же, словно устыдившись, протянул сильную и шершавую, как у лесоруба, ладонь.

— Доктор медицины, Алсенс Карл Готфридович, — четко, как на плацу, представился он, нажимая на гласные.

Пожимая руку доктора, Александр почему-то подумал про себя:

“Такой лапой автомат держать, а не стетоскоп какой-нибудь”.

— На что жалуетесь, Александр Павлович? — поинтересовался тем временем доктор, усадив гостя в удобное кресло и прочирикав горничной какие-то распоряжения на своем птичьем языке.

За появившимся вскоре крепко заваренным чаем с круассанами и немаленьким графинчиком коньяка Александр, вначале смущаясь, но под действием обеих благородных жидкостей, смешанных в соответствующей пропорции, постепенно приободрившись, вкратце поведал доктору, поощрительно, как китайский болванчик, кивавшему головой, свои проблемы.

Внимательно все выслушав, смахивающий на военного лекарь встал из-за стола, прошелся по комнате, постоял у окна и зачем-то поправил и без того безукоризненный воротничок у высокого зеркала в углу. Ротмистр, пытаясь унять разошедшееся не то от волнения, не то после чая с коньяком сердце, терпеливо ждал приговора. Размеренные движения эскулапа, а может быть, легкое воздействие вышеперечисленных жидкостей навевали сон. Подождав пять минут, Александр не выдержал:

— Господин доктор…

Карл Готфридович решительно повернулся на каблуках и сообщил:

— Случай ваш, Александр Павлович, довольно сложный и необычный. Знаете ли, я не совсем уловил суть происходящего с вами… Вы не будете против, граф, если я задам вам несколько вопросов, погрузив вас, так сказать, в гипнотическое состояние? Не боитесь?