Я, подельник Сталина (СИ)

Добраться до места боя задворками не получилось. Уперся в переулочек, будь он неладен. Осторожно отодвинув высоченные заросли бурьяна, Габдулла глянул, что там и как. А там совершенно неожиданно нарисовалась круглая физиономия парня, с кем уже доводилось раньше встречаться на конференции райкома ВЛКСМ. Вроде Сахипгареем зовут, из Миндяка. Свой, комсомолец! Будто гора начала сползать с плеч Габдуллы, вот сейчас товарищ все разъяснит. Но по какому-то наитию юноша не стал сразу окликать. Бесшумно переместился назад и чуть в сторону, с другого места глянул на переулок . Никого больше нет побдизости. Только Сахигарей с блаженным и глуповатым видом справляет малую нужду. Зачем-то перевязал правую руку белой тряпкой. Так он еще и с винтовкой! Вот растяпа, разве можно с оружием так обращаться, будто палку прислонил к забору. Габдулла тихо перепрыгнул через жердины забора. Негромким приветствием обозначил свое присутствие:

-Привет, Сахипгарей! Кто там с кем воюет?

Тот уставился на него ошалевшими глазами.

-Ты? Из ширката «Урал»?

-Я, я, можешь ощупать, если не веришь! Председатель комитета курсантов Гильманов. Только сейчас прискакал в Учалы и не могу разобраться, что тут творится. Доложи обстановку, товарищ!

Против ожидания, в глазах Сахипгарея явственно мелькнула искра злорадства. Что там искра, целое пламя. Враз осевшим голосом прохрипел:

-Кончилось ваше время, отродье шайтана!

Габдулла ничего еще не понял, но на всякий случай плавно переместился чуть вправо, перегораживая собой винтовку. А тот и не заметил, не до того было.. Сузив глаза, от чего они превратились в узенькие щели, продолжал яростно шипеть.

-Всех вырежем, хватит, покомандовали.

И совсем неожиданно визгливо заверещал:

-Господин десятник, идите сюда! Я поймал главного...

Кого он поймал, да еще главного, прояснить не успел. Оказалось, совсем не зря учил товарищ Васнецов курсантов военному делу, делился своим опытом. А может инстинкт самосохранения так сработал? Юноша действовал автоматически, даже сам не успевая осознать собственные действия. Коротким и жестким ударом правого кулака заткнул рот крикуну, тот опрокинулся навзничь. Стремительным движением схватил винтовку, вскинул ствол в сторону ближайшего угла. Вовремя. Оттуда загрохотали сапоги, кто-то тревожно поинтересовался:

-Эй, ты, молокосос, чего там орешь?

Габдулла выстрелил в ту сторону, не целясь, чтобы только отпугнуть. Сам одним прыжком преодолел переулок, перемахнул через оградку и побежал что есть духу. Слава Всевышнему, учалинцы не были примерными огородниками, ближе к оградам бурьяна хватало по всему маршруту. Юноша ломился через заросли, будто лось. Сзади два-три раза грохнул ружейный выстрел, но не смог разобрать, по нему целятся или нет, так как пальба спереди заглушала все остальные звуки. На всякий случай бросился навзничь, отполз в сторонку, как и учил Сергей Петрович, наставил с фланга винтовку. Стал наблюдать - не идут ли следом? Терпения хватило минут на пять. Никого нет, ну, и слава Богу. Крадучись, а то и на четвереньках продвинулся вперед еще метров на сто. Опять уперся в проулок. И там, совсем рядом, кто-то стонал и грязно ругался, мешая башкирские и русские слова. “Ранен что-ли? -подумал Габдулла, - меня не заметил, и ладно. Пес его знает, свой или враг”. Встреча с Сахипгареем заставила опасаться каждого. Стрельба впереди чуть притихла. Временами грохотал пулемет короткими очередями. Бомбы, видать, кончились. А подставлять голову под пулемет стрелкам из винтовок не хочется. Присев среди спасительного бурьяна, внимательно осмотрелся по сторонам. А ведь дом, на задворках которого он спрятался, стоит на перекрестке, за которым здание отдела милиции! Юноша осторожно пробрался в хлев, всмотрелся в щель между досками. Ворота и двери дома нараспашку, но никого во дворе не обнаружил. Только на улице иногда мелькают тени, и не углядеть толком, кто и куда бежит - там густой пеленой стелился дым. Может от стрельбы, а может от пожара - здесь гарь чувствовалась особенно сильно. “Так, главное не суетиться, говорил нам Сергей Петрович, главное - своевременно углядеть врага и при этом не дать обнаружить свою позицию”, - прошептал про себя Габдулла. Повертев головой, пришел к мнению лучшее для этого место - слуховое окно крыши дома. Смотрит как-раз на перекресток. Обмирая от ужаса, когда некстати начинали поскрипывать половицы под ногами, Габдулла пробрался в сени, затем вскарабкался на чердак. Сквозь грохот выстрелов чутко вслушался в шорохи поблизости, убедился, никому до него дела нет, никто следом не крадется. Дотошно осмотрел трофей - вроде все в порядке. Только вот патронов всего два. Юноша осторожно пробрался к окошку. Да, не зря рисковал, отсюда все видно как на ладони. На перекрестке валяется много тел. А из разбитого окна отела милиции горозно уставился пулемет Максима. Водит по сторонам, временами изрыгая огонь - в ответ на одиночные выстрелы из винтовок. А стрелков с той стороны не видать, залегли в соседних домах и за заборами. Пожар же, полыхает не в отделе милиции, горит конюшня. “С какой стороны свои, с какой - чужие?- внезапно озадачился Габдулла, - Наши обороняют или, наоборот, пытаются штурмовать отдел?” Ответ пришел незамедлительно: заприметил, некто в казацких штанах с лампасами согнувшись в три погибели пробирается к тому боку здания, где нет окон; в руке - жестянка. “С керосином, хочет запалить! - панически мелькнуло в голове у наблюдателя. Ясен день, наши свое поджигать не станут, неведомые враги те, кто идет на приступ. Лихорадочно вскинул оружие, выстрелил. Только слишком резко дернул спусковой крючок. Промахнулся. Зло выругавшись, последним патроном таки достал поджигателя. Только ликовать по случаю меткого выстрела или впадать в истерику из-за первого в жизни убийства не пришлось - в чердак будто огненный вихрь ворвался, тяжелые пули стали насквозь прошивать хлипкое укрытие. Оглохший, весь в пыли и щепках, юноша перестал понимать - жив он еще или уже нет. Так страшно еще никогда не было. Пролежал распластавшись минуту, может и целый час. Почти в беспамятстве, все же краем сознания уловил - внизу снова стучит пулемет, раздался цокот копыт и послышались крики “Ур-ра!” Затем, совсем скоро, в сенях, заслышались шаги. Кто-то звонко прокричал:

-А ну, контра недорезанная, слазь оттудова! А то подпалю избенку, сам спрыгнешь!

Габдулла начал приходить в себя, понял - приказывают именно ему. Вздохнул с облегчением, враги, кем бы они ни были, не стали бы обзывать “контрой”.

-Эй, товариш, я свой! Направлен начальником ширката “Урал” в отдел внутренних дел со срочным заданием!

Внизу отнеслись к заявлению со скепсисом.

-Ты слазь, слазь! Там и посмотрим, кто свой, кто -нет. Винтовку оставь, баловать начнешь, стреляем без предупреждения, по законам военного времени! Спускайся с поднятыми руками.

Юношу начала обуревать злость. Столько страху перетерпел, едва не погиб, а тут еще свои пугают.

-Вы что, совсем там очумели, как я могу спуститься с поднятыми руками!?

В сенях оценили беспочвенность своих требований и, видимо, комизм ситуации. С веселым гоготком дозволили цепляться руками - лестницы-то не было.

-Только не балуй, мы ныне дюже злые!