Третья Мировая война: нерасказанная история (ЛП)

План вторжения в Западную Европу силами Варшавского договора, окончательно принятый в Кремле, предполагал быструю оккупацию Федеративной Республики Германия в течении десяти дней, затем фронт должен был сомкнуться на Рейне, а затем должны были начаться переговоры с США с позиции силы.

Существовало несколько очень важных причин, по которым СССР должен был достигнуть Рейна максимально возможно быстро. Первая заключалась в необходимости достижения решающего военного успеха, чтобы мощно и четко определить политическую базу прежде, чем в Европу смогут быть переброшены подкрепления из США и создать действительно опасное положение. Вторая заключалась в том, чтобы дать Западу как можно меньше времени на то, чтобы разрешить сомнения и колебания относительно применения ядерного оружия — для них было естественно предположить, что применения ядерного оружия прежде всего будет необходимо Западу, чтобы компенсировать превосходство в обычных вооружениях, развернутых против них странами Варшавского договора. Третья и едва ли менее важная причина заключалась в необходимости свести к минимуму напряжение, которое длительная военная операция создаст на Варшавский договор, особенно стран, которые до войны обозначались как «Северная часть договора» — Германскую Демократическую Республику, Польшу и Чехословакию. Первые две из этих причин мы рассмотрим в следующей главе. Третья заслуживает быть рассмотренной здесь.

Вооруженные силы каждой из этих трех стран, хотя все они были созданы (с нуля в ГДР, восстановлены в Польше и Чехословакии) под тщательным контролем СССР, различались коренным образом. Даже в навязанных извне смирительных рубашках, они отражали дух и мировоззрение собственных народов. Роль, которую сыграли в Третьей Мировой войне армии «Северной части», как видаться теперь, в ретроспективе, вряд ли была удивительной.

Этим трем армиям была определена своя роль и поставлены задачи в рамках операции по быстрому и сокрушительному вторжению в Западную Европу, которая должна была быть молниеносной и успешной. Это план был лишь одним из многих оперативных планов, хранившихся и постоянно обновляемых в Кремле, но теперь он приобрел самое высокое значение. Это был план, неизбежно затрагивающих эти три страны больше, чем любой другой.

Каждая из трех этих армий была организована, оснащена, подготовлена и ориентирована на совместные с советской армией крупномасштабные наступательные действия. Каждая должна была быть интегрирована в структуру советской армии настолько, насколько это было возможно. Совет обороны Политбюро понимал раздражение некоторых старших и наиболее оторванных от реальной практики офицеров Советского Верховного Командования относительно очевидной невозможности такой интеграции, но это раздражение должно было сдерживаться. Армии этих трех стран, как показали последующие события, были принципиально разными, каждая имела свои отличительные особенности, происходящие из различной истории и различной культуры.

В Польше ситуация была иной. Польские вооруженные силы, отказавшиеся в 1970 выступить против почти дошедшего до мятежа гражданского населения, были вынуждены взять полный контроль над страной. До сих не ясно, ввел ли генерал Ярузельский военное положение потому, что был польским патриотом, а единственной альтернативой установлению прямой советской администрации, или потому, что как коммунист искренне верил в то, что власть «Солидарности» несовместима с порядком в государстве. Каким был не был ответ на данный вопрос, приход к власти оказал воздействие на польскую армию. Во-первых, ее силы были так привержены делу обеспечения внутренней безопасности, что вряд ли могли внести значимый вклад во внешнюю военную операцию. С другой стороны, война с западной Германией была для многих польских солдат лучшим делом, чем подавление «Солидарности». В реальности, вскоре они получили наихудший вариант, так как польская армия могла бы сыграть более важную роль в войне, предотвратив нападения польских партизан на советские линии снабжения, ведущие через Польшу в ФРГ. Армия ГДР (Национальная Народная Армия или ННА) была создана с нуля в 1960 году. Она была самой малочисленной из трех, имея не многим более 120 000 солдат к началу войны, половина которых являлась призывниками, служившими восемнадцать месяцев. У нее не была своих собственных военных традиций (некоторое воссоздание в 1970-х саксонских традиций в противовес Прусским не имело большого значения) и она была полностью подчинена партийному режиму, имеющему тесные связи с Советским Союзом. Страх перед угрозой, исходящей от Западной Германии, тщательно культивируемый СССР, оказался полезен в период формирования армии, но «остполитик» и разрядка международной напряженности значительно снизили значение этой угрозы как связующей силы, и дезертирства военнослужащих ННА на Запад в 1970-х было значительным. Надо сказать, оно было довольно редким среди офицеров в звании выше подполковника, что свидетельствовало о там, какие награды и поощрения обеспечивались военным Партией. Несмотря на то, что две танковые и четыре мотострелковые дивизии ННА были приданы для полноценного участия в наступлении Группе Советский Войск в Германии (ГСВГ) в августе 1985, надежность ННА (не столько офицеров, особенно старших, сколько рядового состава) всегда была для Советского верховного командования поводом для беспокойства. Когда надежды на достижение молниеносного успеха в операции стран Варшавского договора против НАТО, от которого более чем от чего-либо зависела лояльность ГДР не оправдались и начались народные волнения, включая акты саботажа и открытые выступления, прежде всего, в Дрездене 11 августа было явно неразумно использовать ННА, по крайней мере, в первую очередь, для их подавления. В первую очередь, против них были направлены отряды Берайтчафтсполицай [50], а затем, когда беспорядки 14 августа охватили Лейпциг, дежурный полк под командованием министерства государственной безопасности. Когда беспорядки распространились еще больше, Советы с превеликим нежелание дали разрешение ГДР отвести регулярные силы с линии фронта и неохотно дали разрешение на использование их для подавления беспорядков. Три мотострелковых полка, отведенные с фронта с этой целью 17–18 августа, вышли из-под контроля, приказы оказались проигнорированы, офицеры — расстреляны, дезертиров было хоть отбавляй, партия все еще была главной силой в ГДР, но теперь была все менее и менее в состоянии управлять страной.

В Польше ситуация была иной. Польские вооруженные силы, отказавшиеся в 1970 выступить против почти дошедшего до мятежа гражданского населения, были вынуждены взять полный контроль над страной. До сих не ясно, ввел ли генерал Ярузельский военное положение потому, что был польским патриотом, а единственной альтернативой установлению прямой советской администрации, или потому, что как коммунист искренне верил в то, что власть «Солидарности» несовместима с порядком в государстве. Каким был не был ответ на данный вопрос, приход к власти оказал воздействие на польскую армию. Во-первых, ее силы были так привержены делу обеспечения внутренней безопасности, что вряд ли могли внести значимый вклад во внешнюю военную операцию. С другой стороны, война с западной Германией была для многих польских солдат лучшим делом, чем подавление «Солидарности». В реальности, вскоре они получили наихудший вариант, так как польская армия могла бы сыграть более важную роль в войне, предотвратив нападения польских партизан на советские линии снабжения, ведущие через Польшу в ФРГ.

Без устали подчеркиваемая Советами угроза национальной безопасности Польши, исходящая от ФРГ, к 1970-м становилась все менее убедительной. Существовало еще меньше факторов, способных связать военные интересы Польши со слепой враждебностью к НАТО, которой был одержим СССР. Нежелание советских военных воспринимать польских офицеров как столь же высоких профессионалов как и они сами (что, несомненно, соответствовало действительности) и нежелание Москвы обеспечивать Польскую армию современной техникой давало мало возможностей для преодоления неизбежного разрыва между странами, которые были скорее врагами, чем союзниками. Кроме того, беспокойство советской стороны вызывало стремление польских военных к приоритету военного профессионализма над идеологическими соображениями, наблюдавшееся в конце 1970-х [51].