Смоленский поход (СИ)

Во время привала заинтересовавшийся таинственным монахом Федька стал приставать с расспросами к дядьке Ефиму, но тот обычно словоохотливый почему-то отмалчивался, а что бы новик ему не надоедал нагрузил его всякой работой. Федькино любопытство от этого только раззуделось, и он зашел с другого бока. Рубя лапник вместе с дядиным холопом Истомой, он стал одолевать уже его. Старый ратник таиться не стал и рассказал новику, что Мелентий в былые времена был, ни много ни мало, вторым воеводой в полку, где служили Ефим и Федькин отец. Что потом случилось, и отчего воевода оказался в монастыре он не знал, да и парню посоветовал не выспрашивать. Дескать, много будешь знать — скоро состаришься. Дальнейшее путешествие проходило без приключений. Чем ближе к Москве, тем больше увеличивался их обоз от едущих на смотр боярских детей. Отряд получился большой и тут уже не только тати, но и сам гетман Ходкевич, случись ему оказаться рядом, десять раз подумал бы, прежде чем напасть. Федька все время оживленно вертел головой, то разглядывая новоприбывших, то желая рассмотреть величественные храмы и богатые боярские хоромы, о коих он был наслышан. Однако как прибывающие отовсюду ратники мало чем отличались от дядьки Ефима, так и пригороды Москвы не поражали воображения. Деревня она и есть деревня, разве что побольше чем Панино или Лемешевка. В саму столицу, впрочем, въехать сразу не получилось. Еще на заставе дворянам и детям боярским объявили государеву волю встать на Поганом поле и готовиться к смотру. Именно туда бояре с дьяками из разрядного приказа приедут смотреть, как помещики к службе государевой изготовились. Еще велено было на скудость и разорение не жаловаться, а показать себя лицом, великий государь де, знает о бедах земли русской и паче меры ни с кого не спросит, а исправно справляющих службу пожалует.

Готовясь ко сну новик спросил у дядьки Ефима отчего поле где они собрались называют поганым.

— Немчина тут какого-то собирались казнить, — отвечал ему он, запахиваясь плотнее в шубу, — сказывают грех он совершил великий, а какой неведомо. А в ту пору как раз ляхи в кремле сдались и немчина того на радостях помиловали, так он сам не смог с такой тягостью на душе жить и удавился. С той поры поле здешнее Поганым и зовут.

— Дядька Ефим, а ты царя видел? — продолжал расспрашивать неугомонный Федька.

— И ты завтра поглядишь, сказывают, как богомолья вернется, заедет на поместную конницу поглядеть. Спи давай, неслух!

На следующее после прибытия утро затрубили трубы и дворяне и дети боярские помолясь богу и, снарядившись, выехали на смотр. Вот тут Федору было на что посмотреть, многие помещики, еще вчера выглядевшие не лучше любого крестьянина, вытащили из сундуков богатые одежды и блестящие брони, сели на чистокровных аргамаков и красовались пред своими товарищами пышным видом. Другие напротив остались в чем были, надев поверх драных зипунов худые тягиляи оседлали неказистых лошаденок, а то и вовсе стояли пешими потупив взоры от стыда за свое убожество. Таких как дядька Ефим и Федька середняков было явное меньшинство. То есть не мало было тех, кто беднее и значительно больше таких, что выглядели куда богаче.

Тут еще раз прогудели трубы, и на поле выехали несколько богато одетых бояр верхом в сопровождении закованных в железо ратников.

— Гляди ка, — пихнул Федьку кулаком в бок Ефим, — князь Пожарский сам приехал! Сказывали недужится ему, а вишь-ты не утерпел.

Новик во все глаза уставился на прославленного воеводу, но тот быстро проскакал мимо, окруженный со всех сторон свитой. Тем временем начался смотр, несколько бояр с дьяками, держащими в руках списки помещиков, стали по очереди выкликать проверяемых. Услышав свое имя, помещик выезжал вместе с холопами и предъявлял себя и свое снаряжение боярину, а дьяки записывали, все ли выставил государев ратник, что от него полагалось. Не вызванные еще, обратились в слух, пытаясь по обрывкам долетающих до них фраз определить строги ли проверяющие бояре и нельзя ли их разжалобить.

— Гляди-ка Федор, — скрипнул зубами дядька Ефим, — вон красуется сосед наш Телятевский, и сам оборужен справно и холопов привел в двое от положенного. А вот в ополчении я его что-то не упомню, всю смуту дома просидел и всегда так, как смотр, так он из первых, а как поход или еще что, так вечно или больным скажется или еще чего удумает! Поклонится аспид полковому боярину поминком справным, тут его служба и кончилась. Мнится мне, что вели ему боярин саблю достать, так не сможет, ибо приржавела!

После Телятевского выкликнули какого-то убогого боярского сына на худой крестьянской лошадке бездоспешного и с рогатиной. Хотя из-за дальнего расстояния слов его не было слышно, сразу стало понятно, что помещик жалуется на скудость и разорение, унижено кланяясь при этом.

— Вот еще чучело! — сплюнул Ефим, — оно конечно всякое бывает, но до такого разора дойти это еще постараться надо! К тому же помещиков на смотр не всех зараз вызывают, так что можно хоть у соседей или родни было сброю занять, чтобы показать себя. А там может война или поход какой, глядишь и разживешься.

Тут пришел черед дядьки Ефима и он велел Федьке с Лукьяном не отставать. Подъехав и поклонившись боярину они стали слушать дьяка нараспев читающего что он должен выставить на службу.

— А сыну боярскому Ефиму Лемешеву быть на службе на коне в кольчуге и при саадаке и сабле, а с ним трем холопам в тягиляях и шапках железных при саадаках и саблями.

— Эва как, да ты Ефим паче положенного привел, — одобрительно прогудел боярин.

— Нет, боярин, — почтительно отвечал ему помещик, — я привел сколько мне расписано, однако сам видишь вои мои в кольчугах, да и помимо саадаков еще и огненный бой есть. А отрок сей дружка моего Семки Панина, в ополчении живот положившего, сын. Приехал верстаться на службу снаряженный и с холопом.

— Погоди сын боярский! — перебил дядьку Ефима дьяк. — Семке Панину надлежит быть в железной броне с саадаком и саблей и тремя холопами.

— А новик тебе в чем? — окрысился вдруг на дьяка боярин, разве полубойдана тебе не бронь? А что холоп у него только один, так Семка и холопы его погибли, я сам в том деле был и все видел. А отрок, несмотря на скудость и сам снарядился и холопа привел.

— Нельзя государеву делу проруху допускать, — продолжал упорствовать дьяк, а ну как поход, а у Панина боевых холопов недостача?

— Это у тебя, чернильная твоя душа, недостача! А мы свои долги кровью платим, — строго глядя на не уступающего дьяка проговорил боярин.

Неизвестно сколько бы еще они проспорили, но вдруг раздался какой-то шум и по рядам пронеслось: — «Государь пожаловал»! Прямо напротив Федьки остановился небольшой возок разукрашенный узорами и письменами в окружении нарядных воинов в белых кафтанах, на белых же скакунах. Несколько бояр наперегонки кинулись к возку и, открыв дверцу, вывели под руки из него какого-то молодого человека в богатой шубе.

— Кланяйся, дурья твоя башка, царь! — почти прошипел на новика дядька Ефим и вместе со всеми повалился в ноги.

Говорят, некоторым людям снятся хорошие добрые сны. Посмотрев эти сны, они просыпаются в прекрасном настроении и всем улыбаются. У меня иное дело, сны мне снятся всегда со значением, причем значение это не всегда понятно. Помню как-то матушка-герцогиня привиделась перед встречей и я смог ее узнать, а то бы конфуз приключился. Последнее время мне снится исключительно земский собор. Знать бы еще к чему? Может быть, чтобы намекнуть что все сделал не так? Не знаю. Но как говорится, делай что должно, и будь что будет!

Вообще-то я и так прекрасно помню все, что происходило на том соборе, но сны показывают мне все происходившее как бы со стороны. Вот Вельяминов тащит меня за руку к насмерть перепуганным боярам и митрополиту. Есть, конечно, люди и попроще, но они стараются жаться по краям и не отсвечивать. Вот дьяк объявляет собравшимся, что тянуть далее не получится и надо что-то решать. Бояре жмутся друг к другу и стараются сделать вид что их тут нет. Наконец Иван Никитич Романов не выдерживает и начинает говорить, постепенно возвышая голос почти до крика.