Прикамская попытка – 1

— Здравствуйте, — обнажили головы все мужчины, обозначив поклон, — куда путь держите, господа хорошие?

Вот это номер, господа! Похоже, здесь и о советской власти не слыхали. Я повернулся к ребятам и, незаметно для селян, показал кулак, молчать, господа офицеры, молчать! Судя по всему, на тайное селение староверов набрели, вот это номер. Тем временем, егерь продолжал разговор с крестьянами ни о чём, присматриваясь, друг к другу. Аборигены окружили его, обсуждая виды на урожай и будущую зиму, а мы остались в стороне, скинув рюкзаки. Курить пока опасались, вдруг попали к староверам, могут обидеться. Мальчишки, тем временем, подкрались к нам, пытаясь потрогать блестящие алюминиевые каркасы рюкзаков, Никита этим воспользовался, присев напротив одного из парнишек, лет десяти.

— Считать умеешь?

— А то, — гордо приосанился пацан, в свою очередь, показывая на «Сайгу» — это что у тебя за штука?

— Ружьё моё, — нашего бизнесмена не так просто сбить с толку, — правильно назовёшь год, месяц и день сегодняшний, дам подержать.

— Семидесятый, октября двадцать девятое число, — парнишка протянул руку к карабину.

— Ответ неверный, год назови полностью, — Никита встал, встречаясь с нашими напряжёнными взглядами.

— Семьсот семидесятый, нет, одна тысяча семьсот семидесятый от Рождества Христова, — выпалил мальчишка, забирая из рук нашего бизнесмена карабин без магазина. Несмотря на шоковое состояние, затвор Никита передёрнул, убедившись в отсутствии патрона в патроннике. Приглядывая за мальчишками, облепившими счастливчика, мы молчали, по-новому рассматривая одежду крестьян и их хозяйства. Мысли о подставе не возникло, в наших краях устроить подобный театр невозможно, да и незачем. Судя по русскому языку и местности, мы в России екатерининских времён, причём, в родном Прикамье. Первым отреагировал Вова,

— Зеркало это подкузьмило, больше некому, оно услышало наш разговор о золотой эпохе.

— Мистика, у нас глюки, — Никита не верил до последнего.

— Это гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят, — голосом кота Матроскина попытался схохмить я, хотя мне было также тоскливо. Сердце заныло, предчувствуя разлуку с женой и детьми, любимыми сыном и дочерью. Господи, подумал я, как они там без меня, на зарплату жены протянут. Уж если ты закинул меня в прошлое, помоги, для компенсации, моим детям выучиться и стать людьми. Сам я похоронил отца рано, на первом курсе института, потому не желал подобной судьбы своим детям, но, увы. Судя по всему, им придётся сложнее, да ничего, успокаивал я себя, вспоминая все материальные ресурсы семьи. Так, мама поможет из своей пенсии, одну квартиру можно будет продать. К счастью, зарабатывает жена неплохо, кабы не больше меня, жить смогут, особенно, после продажи бабкиного наследного домика. Я понемногу успокаивался, возвращаясь в реальность, нас окружавшую.

Егерь успел поговорить с крестьянами и вернулся к нам, подтверждая наше положение в 1769 году, где правит Екатерина Вторая, более того, он успел создать нам легенду. В ходе беседы с крестьянами, жителями выселка Нижний Лып, он услышал вопрос, не литвины ли баре? Надо сказать, что наш акцент заметно отличался от яркого оканья аборигенов, как и словарный запас. Потому и подхватил егерь подсказку крестьянина, назваться барами из Литвы, которая недавно стала частью Российской Империи. Бритые щеки не оставляли нам шансов прикинуться простыми работягами, тем более, что все окрестные жители, как нетрудно догадаться, были приписаны к заводу. А становиться крепостными добровольно никто из нас не собирался. Однако все подобные вопросы оставили на вечер, поскольку Палыч договорился на ночлег и столование наше до завтрашнего утра, когда мы дружно отправимся в сторону Прикамского заводского посёлка.

— Столоваться будем у хозяев, свои припасы не доставать, — предупредил нас Палыч, — завтра с утра двинем до Осиновки, по дороге поговорим.

— Погоди, а чем ты расплатился? — практично заметил Никита, — у нас нет ни копейки местных денег.

— Народ здесь не избалованный, переночевать пустят и накормят бесплатно, я сказал, что все припасы утонули, а в рюкзаках научные инструменты, потому и прошу не открывать их. Всё, заканчивайте базар, пока за шпионов не приняли.

Так и получилось, хозяева одного из домов отвели нам огороженную жердями комнатку на одно окно, за большой русской печью, где мы разделись и сложили вещи. Пол в доме был некрашеный, но, чисто выскобленный, а стекло в небольшом окошке заменяли четыре куска слюды, настолько прозрачные, что сквозь них можно было разглядеть человеческую фигуру на улице. Убедившись, что в доме чисто и нет признаков тараканов или клопов, мы с Вовой улеглись на рюкзаках дремать, в ожидании обеда, неугомонный Никита отправился во двор, продолжать осторожные расспросы ребятишек. Палыч вернулся к разговору с хозяином, Прокопием Малым, действительно, невысокого роста, не выше ста пятидесяти сантиметров. Усталость от непривычной нагрузки взяла своё, скоро мы с Володей задремали, к счастью, оба не храпим. Разоспаться нам не дал егерь, разбудивший нас уже в сумерках,

— Вставайте, обедать зовут, после обеда выйдем на улицу, поговорим.

Нам четверым хозяева поставили отдельную посудину, с интересом глядя на наши разнокалиберные ложки. Перед обедом хозяин громко прочитал «Отче наш», эту самую короткую молитву знал и я, поддерживая негромко, но внятно Прокопия. Мне помогал Палыч, судя по уверенности, не впервые читавший молитву за столом, ну, да он побывал в Сербии. Никита и Вова бормотали что-то под нос, но перекреститься ума хватило у всех нас. Кое-как выдержав проверку, мы приступили к обеду, сдерживая урчание в животах. Уха была великолепной, даже без картошки, настолько наваристой и жирной оказалась рыба. Саму рыбу подала хозяйка на второе, когда мы сыто откинулись от опустевшей чашки. Из шести рыбин, проданных нам на плоском деревянном лотке, я узнал только две стерлядки, да одного судака. Остальные были для меня в новинку. Из негромкого разговора Прокопия с егерем, услышал позднее, что это знаменитая белорыбица.

Хозяин, поддерживая разговор о рыбе, степенно обсуждал гастрономические тонкости разных видов рыбы, жалуясь, что с постройкой плотины на Прикамском заводе, вода в низовье реки Сивы, куда впадали все местные речушки, стала хуже, грязнее. Судя по жалобам, проблемы с экологией начались не в двадцатом веке. Хотя, Кама, по-прежнему оставалась чистой полноводной рекой, поставлявшей множество крупной рыбы, заготовляемой на зиму. А в речке Лып и Сиве ловили всякую мелочь, от пары фунтов до полупуда. Нас приятно удивило определение мелкой рыбы, наводя на греховные мысли, какой тогда бывает крупная рыба? Постепенно разговор перешёл на Прикамский завод, вокруг которого рос посёлок несколько тысяч жителей. Из истории родного города, в краеведческий музей нас водили, слава богу, каждый учебный год, мы знали, что строительство завода началось осенью 1759 года. Вряд ли за десять лет завод успел развернуться на полную мощность. Однако, нам хотелось побывать на родном заводе, возможно, именно там, в провинции, удастся легализоваться.

Никита постепенно втягивался в разговор, уточняя дорогу до Прикамского завода, условия найма работников. Сославшись на утрату документов, за которыми придётся ехать в Екатеринбург, поинтересовался, как туда проще добраться зимой. Ответ был стандартный — по камскому льду, в обозе торговцев, проходящих туда каждую неделю. Или по нашему берегу Камы, по знаменитому Сибирскому тракту, через Очёр.

— Под Оханском, говорят, пошаливают, — понизив голос, сообщил Прокопий, — весной двух купчин обобрали, да летом слухи ходили разные. Ещё на частинских мужиков грешат, но, там, на островах, правды не найти. Обманут и обдерут, как липку. Потому, барин, провожатых бери из села Галёво, или степановских мужиков. Они, конечно, с характером, прижимистые, но, грех на душу не возьмут. И без разбоя живут богато, почитай, самые зажиточные сёла на Каме.

— А вотяки как, не балуют? — подключился Палыч, сытно вытирая руки о свой платок. Интересный егерь, с носовым платком, я прежде подобных ему не встречал.