Держава под зверем

Припев подхватили мы все вместе. В комнату нашего звена начали протискиваться другие пилоты.

Несколько минут просидели в тишине. Вот интересно, почему здесь, в этом мире мало песен Высоцкого? Я привычно, как в восьмидесятые в том мире, продул мундштук «беломорины», промял, прикурил и решительно отобрал гитару у Ивана.

Николай посмотрел мне прямо в глаза. Он, похоже, примеривал эту ситуацию на нашу летную пару.

А вот здесь меня, кажется, не совсем поняли. Антирелигиозная пропаганда еще сильна, хотя за последние годы значительно ослабела.

Когда прозвучал последний аккорд, ребята не сразу поняли, что песня кончилась.

– А почему Серега? – обиделся Колька. Ведь моим ведомым был он.

– Ну, – я задумался, – так автор написал.

– Кто? – тут же требовательно спросил Ваня Голубев.

– Не скажу! – усмехнулся я. Н-да, прячусь за фамилией. С другой стороны… Наступят ли здесь такие времена, когда друзьям можно будет говорить все? А ведь это и от меня зависит.

Офицеры, а в комнату уже набилось человек десять, дружно потребовали:

– Тогда давай еще! У него, этого твоего секретного автора, наверняка еще что-нибудь такое есть.

До моего десантирования Васька был, конечно, рубахой-парнем, но вот знатоком редких авторов он явно не являлся. Можно ли воровать песни из того мира? Интересный вопрос. Нужно! Здесь Володя Высоцкий другие напишет, никак не хуже. И будет этот Советский Союз вдвое богаче на его песни! Я выкинул погасшую папиросу в пепельницу и стал «давать». Первой, соответственно, на «ура» пошла «Я – „Як"-истребитель». Затем, посмотрев на особиста, неизвестно когда появившегося в нашей переполненной комнате, я исполнил «песню расстрелянного» – «Тот, который не стрелял». А потом понеслось. Память услужливо поставляла мне тексты и аккорды. Я пел и вспоминал собственную встречу с великим поэтом и бардом в том мире. Заглянул в гости к хорошему знакомому – очень крутому специалисту по передатчикам авиационных прицелов. Заглянул и встретил там Высоцкого. Мы тогда познакомились, тоже пили водку, и он пел. Репертуар тогда был вначале, увы, в основном блатной. Но потом Володя начал выдавать свое задушевное. Сейчас я пытался хоть как-то подражать, исполняя только лирику и военное.

И чего я распелся? Вроде не перед девчонками выступаю. А действительно, с чего вдруг? И только задавшись этим вопросом, я понял то, что мое подсознание распознало само. Этим ребятам я должен отдать все. Потому что завтра пойду с ними в бой…

В час ночи пришел замполит и разогнал нас. Но еще одну песню я все-таки спел.

Почему Викентьев не выходит со мной на связь?

Другая война. Ну а как это еще можно назвать? Там она была Великой Отечественной. А здесь… Заводы и фабрики работали шесть дней в неделю. В воскресенье люди отдыхали. Ходили в кино и театры там, где они были. Выбирались на свои садовые участки. Еще в тридцать восьмом всем желающим стали давать по десять соток. Студенты, а их в стране стало очень много, подтягивали «хвосты» или весело отмечали окончание сессии. С одной стороны, война с фашистской коалицией, а с другой – как жили, так и живем. Война – она где-то там, на западе. Даже отпуска не отменили. У кого-то две недели, а на вредных производствах – месяц. Подъем патриотических настроений во всех слоях общества огромный. Добровольцев в армию – полно. Вот только мало кого берут. Ну кому нужен необученный солдат? А если этот доброволец – квалифицированный рабочий? Вот и давай на производстве свои сто-сто три процента нормы. Сто десять? Вот тут уже разбираться начнут. Если ты такой способный и трудолюбивый, что действительно можешь больше других сделать, так получи за это премию. А если технологию нарушаешь и гонишь количество за счет качества? Так за это еще в том же тридцать восьмом начали давать на первый раз условные сроки с поражением в гражданских правах. Молод и силы девать некуда? С работы не отпускают? Учись! Партия и правительство все для этого сделали! Не очень квалифицированный, талантов особых и семьи нет, в армию не берут, а на месте не сидится? Так вон повсюду объявления, «требуются на стройки народного хозяйства». Страна как будто и не замечала войны. Прокладывались новые дороги, старые расширялись и покрывались слоем черного асфальта. Снимались новые фильмы, в театрах ставились новые спектакли. Люди любили друг друга и рожали детей.

А войска работали строго по планам. Я просматривал свежие сводки с фронта. На душе было и радостно и горько одновременно. Радостно, потому что, несмотря на ожесточенные бои, потери были минимальны. Горько… Очень горько было за ту, мою первую Родину. Столько народа погибло в той Великой Отечественной войне!

В двери опять показался Поскребышев: