Бесконечное лето: Не чужие (СИ)

Я посмотрел искоса в ту сторону, где в кресле лежала рыжая причина, но ничего говорить не стал. То есть стал, но не то. У меня это запросто.

— Пока ты тут отвлекалась на мои нижние болезни, Двачевская, у тебя там один тряпочный штурмовик все же прорвался. Неужто застарелый алкоголизм дал метастазы в мозг?

— Симуляция завершена. Вторжение отбито. Военно-космические силы СССР успели закончить перегруппировку и уничтожили вражеский плацдарм. Обращаю ваше внимание на недопустимо высокий процент гражданских потерь…

— Ясно-понятно, — фыркнула рыжая и, судя по звуку, выпрямилась на кресле. — Пойду тогда на воздухе курну. Никто не желает составить даме компанию и, культурно выражаясь, пробздеться после долгого трудового дня?

В углу беспомощно шипел телевизор, ловя пустой эфир.

— Скучные, — пожала плечами девушка.

— Она тебя даже не спросила насчет твоих причин, — уронил я, снимая шлем, когда за дверью затих шорох ее стоптанных кроссовок. В наступившей тишине было слышно, что где-то дальше по коридору работало настенное радио, выступала группа «Скорпионс» с песней «Все еще люблю тебя». — Только про меня поинтересовалась.

Славя не улыбнулась, всю ее душевность, кажется, снова смыло холодным ветром.

— Это же ваша история, не моя, — она свесила ноги, поболтала ими воздухе, дожидаясь притока крови, легко и гибко спрыгнула. — И она постоянно нападает, а ты обороняешься, хотя должно быть наоборот… Только смотришь украдкой, когда думаешь, что она не видит…

— Кто? Я?

— Да неважно, — девушка вздохнула. — Не мои представления, и не для меня предназначенные — зачем их обсуждать?

Я осторожно размял шею, хрустнул позвонками — затекли они за почти четыре часа симуляции.

— Раз она не спросила, это сделаю я. Зачем ты пошла в специнт?

— Отвечать обязательно?

— Было бы неплохо. Если завтра купол исчезнет, и снова пойдут трудовые будни, откуда я буду знать, что ты внезапно не решишь нажать в своей капсуле кнопку самоликвидации, и не прихватишь в подземный мир еще и меня? Видишь ли, у меня немного другие планы на эту жизнь, так что интересуюсь с сугубо практическими целями.

— Достаточно честно, — подумав, признала Славя. — Хорошо, я отвечу. До специнта, как вам говорил начштаба, я служила в десантной разведроте. Знаешь, что это такое?

— Сбор на земле разбитых тряпочных штурмовиков, захват пилотов живыми или мертвыми…

— Верно. И повышенная пайка за это. Плюс премиальные. Родители у меня были неработающие, по инвалидности. Ну и вот, однажды, вернувшись домой, я обнаружила, что родителей у меня больше нет. Мы жили рядом с моторостроительным, знаешь, на Красной — родители еще радовались, пока могли ходить, что до работы недалеко… Но был налет, и тряпки промахнулись. То есть промахнулись по заводу.

— Славя…

— И тогда я поняла, что мне больше не нужны премиальные. И что долг перед родиной и однополчанами я уже отдала в достаточной мере. Я стала искать возможности более прямого взаимодействия с тряпками. И нашла — вас.

— Но ведь лицо…

— Да, верно, лицо… — Славя откинула прядь волос, под ним еще все было нехорошего розового цвета, но куда лучше, чем когда я увидел ее впервые. — Это уже совсем другая история. Расскажу как-нибудь потом. А сейчас только закончу насчет причины.

— Ты…

— Я здесь не для себя или тебя, — ее губы плотно сжались. — Не ради Наливаныча, этой тихопомешанной Лены, юной клептоманки в красном или безголосой Мику с ее чертовым раком горла. И мне плевать на остальных мирных жителей, пусть они хоть все завтра сгорят в огне. Я здесь ради родителей. Расплачиваюсь за них. Мщу за них, если хочешь. Они бы этого хотели, я уверена.

Она замолчала. Я вдруг сообразил, что мы сейчас были одни-одинешеньки в этой части комплекса. Только мы, да эхо по долгим коридорам, да темнота, да ночь без конца…

— Думаю, ты ошибаешься с этим своим подходом «ради родителей», — как мог мягко сказал я.

Синие глаза будто подернулись инеем.

— Правда?

— Я никого не хочу обидеть и, прошу, пойми меня правильно, но… я не верю в переселение душ, призраков и прочую спиритическую фигню, а это значит, что дорогих тебе людей больше нет. Физически. Они не могут радоваться, хотеть и испытывать какие-либо другие эмоции.

В глазах Слави уже не было инея, там застыл темный, холодный лед.

— Ты закончил?

— Почти, — сказал я. — Заботиться нужно о живых. Только им нужна помощь, и только они могут поблагодарить тебя после. Не мертвые, нет. А живые и теплые. Те, кто рядом.

Девушка напротив меня не произнесла ни слова, но мне почудилось… только почудилось, что в выстроенной ею ледяной стене отчуждения только что наметилась маленькая трещинка. Или потек тоненький ручеек талой воды, я не знаю. Но что-то в этом духе случилось, я был почти уверен.

***

В специнте после позднего ужина было тихо и пустынно — можно было даже представить, что мы вернулись в модные до недавнего времени американские фильмы ужасов. Пустые коридоры, мигающие лампы дневного света, какие-то отзвуки шагов в отдалении — богатейший простор для всяческих задумок, поэтому некоторое время мы изображали отважных героев-подпольщиков, заброшенных в самое сердце цитадели безумных маньяков-садистов.

Ну, ладно-ладно, я изображал. Славя и Алиса просто шли рядом с неописуемыми лицами и глядели на меня, как на опасного психа. Меня такие взгляды не волновали. Все равно это лучше, чем если бы они не смотрели совсем.