Крестьянский сын, дворянская дочь (СИ)

— Поверь, девонька, — говорила она Глаше, — Наш век и так короток, не стоит его укорачивать пьянством. Думаешь глубже пасть нельзя? Это ты зря! Здесь тепло, кров и стол, словом все условия для нашего ремесла. А пьяницы и воровки быстро оказываются на панели, теряют клиентов, спиваются. Если бы ты знала, сколько блестящих девочек, настоящих примадонн полусвета заканчивали свою жизнь на улице.

Глаша согласно кивнула.

— Да ничего ты не знаешь! Лучшая моя подруга спилась! Трое нас было с Екатериновки. Одна замуж удачно вышла. Я вот с вами вожусь. А третья так и пропала из-за любви к самогону. Обезображенный труп ее нашли у Волги на пляже. Поэтому о зиме летом думать надо, а не жить одним днем. Ты, душенька, у нас уже скоро два года, тебе уже девятнадцатый пошел. Сколько еще сможешь Гимназисткой проработать? Год, от силы два! А там или маскарад менять, или плату снижать, пускай даже внешность сохраниться, но свежести не будет, юности не будет, глаза клиентов не обманешь.

Жутко стало Глаше от этих слов. Словно изуродованное тело Зинаидиной подруги увидала перед собой.

— Я об этом и не думала. А что же делать?

— Что-нибудь новое сотворить. «Звезда Востока» не для тебя — уж очень физиономия нашенская, русская; «Графиней» или «Княгиней» быть — тривиально, их в каждом борделе пруд пруди; для «Гейши» — раскосости в тебе нет; разве что «Ведунью» или «Предсказательницу» какую-нибудь придумать, но для этого загадка в глазах должна быть, а у тебя все нараспашку — душа как на ладони. А то, пойдешь ко мне в помощницы? Мне товарка нужна, которой как себе самой доверять можно было бы, а то важко все дела одной на себе нести.

При все лестности данного предложения Глафира не дала ответ, а попросила время подумать. Все-таки ее коробила жизнерадостно-спокойная уверенность Зинаиды Архиповны в обыденности, нормальности их ремесла. Нравственный стрежень в Глашиной душе хоть и превратился в тонкую струнку, но напоминал о том, что грех есть грех, а добродетель есть добродетель, и путать их не стоит. Помогала в этом если не убежденность, то какое-то внутренне ощущение, что это занятие не навсегда и в жизни Глаши еще будут светлые страницы.

Наблюдая за Мадам и за жизнью публичного дома изнутри, Глаша с некоторой иронией отметила, что организация жизни в доме терпимости очень напоминает их гимназию, а поведение, повадки и интонации в разговоре Мадам Зи-зи точь-в-точь как у какой-нибудь классной гимназической дамы. У нее даже имелась некоторая склонность к дидактике. Она так же не переносила, чтобы ее девочки сидели без дела и стремилась загрузить их работой. Все свободное время проститутки сидели за шитьем и уборкой помещения. Та же склонность к длинным нравоучениям. Обычно, усадив всех за работу в гостиной зале, Мадам под стрекот машин Зингера приступала к воспитательной беседе.

— Чем, Чайки мои, наш бордель схож с церковью?

Не дождавшись вразумительного ответа, Мадам продолжила назидательным тоном гимназической учительницы:

— И в храм и к нам мужчины ходят за тем, чего не достает им в обыденной жизни. Они как в другой мир убегают от серых будней и сварливых жен. Только в церкви они находят праздник для души, а с нами — праздник для тела. Недаром многие шлюхи умудряются стать монашками. Родство профессии и образа жизни, так сказать. Более того и в церкви и борделе мужчины исповедуются.

Это заявление вызвало шум и смешки у проституток.

— Что ржете, дуры! Получив с нами удовольствие, мужчина в глубине души осознает, что совершил грех и поэтому стремится оправдаться, если не перед богом, то пред самим собой и нами. Или ни разу не слушали мужских россказней в постели? Это самая настоящая исповедь! Один начинает ныть о своей жизни, жаловаться на жену и домочадцев, на судьбу, на работу, на весь белый свет. Другой, напротив, взахлеб рассказывает о своей семье, о том, как любит жену и детей и вообще он здесь случайно и в первый и последний раз. Третий хвастается, какой он герой и молодец. И только не вздумайте не слушать их! Вы должны терпеливо выслушивать любой бред от своих клиентов, изображать внимание и сочувствие, приласкать, прижать к груди и погладить его. Любой мужчина — это маленький капризный ребенок. Будьте ему одновременно любовницей в постеле, матерью родной и батюшкой на исповеди!

— А ведь она права! — подумала Глаша и улыбнулась, вспомнив, сколько историй ей пришлось выслушать от своих клиентов. Знала бы она, что скоро найдется мужчина, клиент, которому она сама выложит историю своей жизни, как на духу расскажет обо всем, душу вывернет наизнанку.

Глава 12. Кирилл

Жил на свете паренек. Лет эдак двадцати пяти. Жил не тужил. На гармошке играл, с девками гулял. И силой бог не обидел — лучшим молотобойцем в городе слыл, и внешностью — девчата так и льнули к красавчику. А ведь влюбился! Даром, что влюбился бы в приличную — вон сколько ходит, любая побежит — только помани пальцем. Да и перепортил он их немало. Так ведь нет! Случилась у него любовь к публичной девке. И подменили парня!

Кирюха, как звали его приятели, или Кирюша, как величали девки, был парнем простым и недалеким. «Первый парень на деревне», только в городе: модная нынче косоворотка, да начищенные до блеска яловые сапожки, залихватски заломленный набекрень картуз с торчащим из-под лакированного козырька чубом, да неизменный цветочек в лацкане пинджака. Все это великолепие подавалось вместе с обязательной тальяночкой — на выходе являлся обычный городской повеса, завзятый провинциальный сердцеед. И хоть от девок отбоя не было, Кирюша не брезговал пользоваться услугами продажной любви, дабы не напрягаться всякими ухаживаниями, благо — деньга в кармане завсегда водилась — Хозяин молотобойца ценил и не забижал — платил изрядно.

Занесла как-то нелегкая Кирилла в заведение Мадам Зи-зи, где по слухам объявилась какая-то Гимназисточка. Желающих отведать молодого тельца отбоя не было. А Кирюха что, лысый? Задумано — сделано! Девка была и впрямь хороша! Видно, что это все ей не по нраву. А Кирюха тоже не лыком шит — и то заставит сделать, и это, да еще словом поддеть, подшутить, выраженьице поострее да попохабнее ввернуть. Злость ей к лицу и для любви только слаще. Сладилось, в конце концов, и, уставший от трудов постельных, Кирилл сладко потянулся и разнежился. Время еще хватало — он предусмотрительно оплатил визит на всю ночь, хоть и втридорога было. Рядом примостилась труженица постельного дела, вроде уснула.

— Пролетарий любви! — глядя на Гимназистку, усмехнулся про себя Кирилл. — Хоть и Гимназистка, но уже Мастерица в своем блядском ремесле. Ей уже не в ученицах ходить, а самой училкой становиться. Чтобы мужиком стать — самое то, а то покупают пожухлых мегер, а потом ноют, что со сверстницами не выходит.

Тут-то и напомнила ему нелегкая о хозяйском племяше. Подрос парень, раздался в плечах, молотом машет похлеще иных, а краснеет как девица, слушая разговоры, что иной раз у них в кузне ведутся.

— Пора парню взрослеть! — решил Кирилл, вспомнив, как давеча Николка краснел и старательно отводил глаза, стараясь не смотреть на голые ноги Варвары, когда та, наклонившись в бесстыдно подоткнутом за пояс подоле, полоскала в реке белье. — Да и Ляксей Егорыч, меркую, не против будет, ему только все правильно объяснить надо. Хозяин у меня мужик башковитый, поймет, что пора парню мужиком становиться.

Не откладывая это дело в долгий ящик, Кирюха, откинув одеяло, звонко шлепнул девицу по ляжке:

— Вставай Гимназистка, дело есть.