Татарский удар

Я нарисовал черенком вилки на скатерти. Мужики заинтересованно закивали — пьяные совсем были, похоже. А я когда рядом с пьяными, сам заметно косею. Известный, между прочим, психологический феномен.

— Там, короче, про то, как Союз напал на Штаты. Наши в городе, все сдались, и все такое. И только группа пацанов подалась в партизаны и раком всех наших поставила. И это, что характерно, в горбачевские уже времена. Я потом, когда это прочитал, долго актера Криса Кристоферсона недолюбливал. Он друг нашей страны считался — помните, так принято еще было говорить, друг страны. А сам сыграл в сериале главную роль. И объяснял потом нашим, что типа если бы не он сыграл, то сыграл бы кто другой, и это хуже было бы для наших отношений.

— Почему? — заинтересовался Аскар.

— А, не помню. Что-то он там складно объяснил. Типа от руки брата и помирать легче.

— А что за Крис? Где он играл? — спросил уже Марат.

— «Конвой» помнишь?

— Лиль, мы на «Конвой» с тобой ходили? — крикнул Марат через стол.

— Когда?

— В пятом, что ли, классе.

— Издеваешься? — рассвирепела Лиля, с третьего класса сидевшая с Маратом за одной партой, а едва ей исполнилось восемнадцать, из соседки по парте и дому превратившаяся в жену тихого хулигана Вахитова. Но она тут же рассмотрела, что Марат не издевается и даже не шутит, и перешла в нежную тональность:

— На «Конвой», Маратик, мы ходили всем классом. А с тобой, балбесом, мы тогда ходили на «Легенду о динозавре» и «Вождей Атлантиды». Я потом с тобой два дня не разговаривала.

— Сейчас зато разговариваешь за двоих, — буркнул Марат и, упреждая очередной взрыв негодования, торопливо спросил: — Там Кристофера в «Конвое» помнишь?

— Кристоферсона, — машинально поправил я.

— А. Шериф, что ли?

— Да нет, бородатый, главный герой, — сказал я. — Ну, «Блэйд» еще, обе части.

— Там же негр, — удивился Аскар.

— Да не Снайпс, а белый, дружок его, — возмутился я, но понял, что это Аскар опять так шутит, махнул рукой и продолжил свои объяснения. Хотя подкравшаяся Гулька уже толкала меня в бок: хватит, мол, грузить народ. Но если я чего решил, я выпью обязательно. — Так вот, очень я хотел эту «Америку» посмотреть. Тем более наши ведь ее купить хотели. Очень умный был бы жест, хочу сказать, — может, не так в начале девяностых Штатам все места вылизывали бы после этого. Но не купили. Тоже умно: собирались ведь дружить. А дружба — это прощение.

— Красиво, — одобрила подтянувшаяся Илька. — Сам придумал?

— Да нет, наверно. Я не придумыватель, я компилятор, — рассеянно отмахнулся я. — Так вот…

— Генератор ты газовый, — тяжело поправил вновь восставший из праха Ильяс.

Дания тут же пихнула его в бок и шикнула:

— Молчи уже.

Ильяс послушно вырубился.

В комнату ворвались Арслан с Нурычем. Нурыч, проворно осмотрев стол, схватил кусок колбасы и скрылся — Гулька и пискнуть не успела. А Арслан, подойдя к Дание, вполголоса заныл:

— Мама, я торт хочу.

— Ну, возьми кусок, потом сам сделаешь. Инсулин с тобой?

— Да, — Арслан хлопнул себя по нагрудному карману. И грустно добавил: — Я много хочу.

Дания поцеловала его и что-то зашептала на ухо. Арслан покивал и тихонько ускользнул к остальным пацанам. Я опять подумал, как же он похудел за последний год. А врачи говорили: «Это даже хорошо, что так рано. Мальчик быстро привыкнет жить на уколах, это будет для него как один из незаметных, разумеющихся ритуалов вроде еды или похода в туалет, — а подростку или взрослому приходится куда тяжелее». Врачи — они такие.

Я поспешно продолжил:

— Так вот. Они, значит, сняли эту «Америку», сняли еще кучу фильмов — и выиграли холодную войну.

— Холодную войну они выиграли от богатства, — поправил меня Марат.

— Это вопрос третий. Подобное лечат подобным. Правильно, Лиля?

Кардиолог Лилька пожала плечами.

— Правильно-правильно, — сказал я. — Холодная война была в первую голову идеологическое явление, и уже во вторую — экономическое и все такое. Все это понимали. Но наша идеология не была завязана на реальность и на романтику, а американская была. И вот вам результат. А сейчас, как ни крути, тоже холодная война. И мы опять утыкаемся в ту же стенку. А выход рядом.

— То есть ты предлагаешь снять «Брат-3» и сериал «Россия» с грамматическими ошибками в названии? — спросил Аскар.

— Да хотя бы! И я не то чтобы предлагаю. Это уже происходит явочным порядком. Война-то уже идет. Она очень холодная как бы, но это война. По-любому.

Ильяс сел прямо, уперев руки в колени, и, не обращая внимания на всполошившуюся Данию, сбивчиво, но вполне внятно заговорил, глядя мне в нос (веки у него после двух рюмок не поднимались в принципе, а сегодня этих рюмок упало внутрь Ильяса куда больше, чем две):

— Айрат, не надо вот про это. Вообще говорить не надо, пожалуйста, Айрат. Накаркаешь потому что, вы это умеете. А войну нам нельзя, понял? Все можно, но только не войну.

Я хотел пошутить на тему «Пусть горит там что попало, лишь бы не было войны», но, к счастью, не успел. Ильяс продолжил:

— В России, Айрат, инсулин не делают, никакой. Весь инсулин, Айрат, покупают за границей. Свиной и так далее. В Америке там, Германии. У нас все заводы закрыли. Специально. В Майкопе хотели, русский инсулин там, и все украли. Теперь, Айрат, нет вообще. И если будет война, то инсулина не будет. Тогда все.

Повисла тяжелая пауза. Мне было так неудобно, что пальцы ног в кулак сжались, и стыдно перед всеми, а особенно перед Аскаром — испортил ему день рождения.

— Да загнул я. Не будет никакой войны, Ильяс, — неловко сказал я Ильясу, который опять молчал, прикрыв глаза и чуть поматывая головой. — Не будет, что ты.

— Ужасы какие вы говорите, — воскликнула Ильмира. — Дураки какие-то совсем. Давайте уже чай пить.

Все одобрительно зашумели, а Аскар закричал:

— Какой чай! Водка недоедена!

И тут поясницу мне защекотал сотовый. Я недоверчиво посмотрел на часы, потом на высветившийся номер. Действительно без десяти одиннадцать, и звонил действительно ненаглядный мой Ильдар Саматович. Звонил, чтобы пригласить меня завтра не на футбол какой, как Шелленберг Штирлица, а просто к президенту Республики Татарстан Магдиеву Танбулату Каримовичу.

4

Году в 92-м меня остановила на улице полузнакомая девчонка и убила наповал невинным вопросом. С тех пор я с полузнакомыми девушками на улице не разговариваю. Марина правда была полузнакомой — невеста друга соседа по общаге, я с нею всего-то и беседовал — так это назовем — раз в жизни. Именно в общаге, на семейном втором этаже, где затеялся какой-то внезапный фестиваль на несколько комнат. Непонятным зигзагом меня туда занесло с родного седьмого с половиной этажа, а потом все сбежали то ли за водкой, то ли просто курить, а Марина сделала погромче архивный «Маяк-001» и повлекла меня танцевать медляк.

Беседа по ходу танца и активность прозрачных Марининых ручек привела меня в тихий ужас, потому что человек я был не то чтобы слишком целомудренный, но порядочный. То есть люблю все делать по порядку и так, чтобы потом ни стыдно, ни противно не было. А с откровенными нимфоманками до тех пор не встречался. Ну, это я зря. Маринка, наверное, нимфоманкой не была, просто пить не умела. А гормоны по весне бушевали не только у нее. А фигура именно у нее, несмотря на некоторую телесную недостаточность, была ничего — у единственной из фестивалившей компании. И я повелся было. Но сразу представил себе, что будет дальше при самом комфортном развитии событий, и тоска меня взяла — а ведь комфорта в такой ситуации не дождешься.