Кукловод. Книга 2. Партизан

Одно дело, когда рядом замертво падает товарищ, пробитый куском металла. Бывают, конечно, и раненые, и таких большинство. Но это ничто по сравнению с оторванными конечностями, вывороченными внутренностями и воплями бедолаг, подорвавшихся на таком подлом оружии. После подобных «сюрпризов» солдаты залегали, так и не добравшись до проволочного заграждения, отказываясь идти в атаку. Впрочем, возможно, пленный и тут сильно преувеличил.

Вообще словоохотливый попался австриец, но как это ни противно, законы войны суровы, хотя и не всегда справедливы. Никакой неприязни по отношению конкретно к этому мужичку у Шестакова не было, но ни тащить его с собой, ни отпустить они не могли. Прапорщик достал из шва рукава спицу из упругой стали и выверенным ударом сразил пленного прямо в сердце. Потом бойцы оттащили тело на дорогу, нашли торчащий из земли камень и уронили на него австрийца, попав точно виском. Ну, шел солдат в темноте, раненый, походка неверная, споткнулся и неудачно упал. А что до ранки от спицы, так ее и не всякий эксперт разглядит даже в двадцать первом веке.

Как выяснилось чуть позже, Свидник, по сути, — это не одно село, а два, расположенных почти рядом. Впрочем, Верхний и Нижний Свидник вполне можно было считать одним целым. Судя по визуальному наблюдению, в Верхнем Свиднике расположился тот самый штаб корпуса. Во всяком случае, обилие войск, а также флаг, полощущийся над самым большим зданием, указывали именно на это. Не иначе как штаб расположился в господском доме.

В Нижнем Свиднике также наблюдались войска, но еще наличествовал и тот самый госпиталь. Большие армейские палатки с красными крестами, ну и флагшток с белым полотнищем. Госпиталь, конечно, идеальное место для захвата языка, ведь выписавшийся из него, по сути, находится в подвешенном состоянии. Из одного места ушел, в другое не явился. Никто его не хватится точно так же, как раненого, направляющегося с передовой.

Вот только с информированностью у этих ребят не очень. Слухи — это не те сведения, с помощью которых Шестаков хотел заполучить для своей группы покровительство командующего армией. За привилегированное положение нужно платить, а в его случае достоверными и как можно более полными сведениями. Так что придется придумать что-то еще, кроме захвата раненых и прошедших излечение, да и вообще нужно завязывать с рядовыми. Даешь офицерский состав!

— Ларион, а что это? — поинтересовался Началов, показывая на солдата, катившего по дороге в противоположную от них сторону.

— Велосипед, — пояснил вольноопределяющийся, — ну, такая штука, с помощью которой можно двигаться так же быстро, как бежать. Только устаешь намного меньше. За день можно преодолеть два дневных перехода, а то и три.

— Хм. Так это получше, чем наша кавалерия, получается. За конями-то уход нужен, корма опять же. А тут знай себе шебурши ногами.

— Ну, без дорог ты на нем так далеко не уедешь. Да и в горку трудновато. Словом, объяснить трудно. Тут попробовать нужно.

Шестакова этот велосипедист тоже заинтересовал. Только не по причине наличия у него столь пока еще диковинного средства передвижения. Куда больше прапорщика напрягло то, что было у солдата за спиной. Вроде бы ящик какой или ранец, весьма странного вида. Проклятие, оптика совсем никуда, панорама темная, да еще и приближение так себе.

— Братцы, кто видит, что у этого велосипедиста на спине? — наконец сдался прапорщик.

Началов пожал плечами и передал бинокль Ильину. Тот приник к окулярам и через пару-тройку секунд уверенно выдал:

— Катушка с полевым кабелем. Наверное, связист.

— Вот, значит, как, йожики курносые. Ага. И направляется он, похоже, куда-то за село.

— Может, неполадки на линии. Ну и отправился устранять.

— Вот и я о том же. Похоже, вон та накатанная дорога основная, что идет с перевала. И кабель, должно быть, проложен вдоль нее. А иначе зачем тащиться на велосипеде, если потом его придется бросить, — терзая заросший щетиной подбородок, рассуждал вслух Шестаков. — Войска корпуса расположены в горах, то есть в этой стороне, а связист поехал проверять кабель в той, значит, можно предположить, что это связь со штабом армии. Правильно я рассуждаю?

— Ну-у, похоже на то, — согласился Ильин.

— Вот что, ребятки, снимаемся и идем к остальным. Нужно менять место дневки.

— Может, дождемся темноты? Все же сплошной лес закончился, — неуверенно предложил Началов.

— Ты что же, корни собрался пускать в австрийском тылу? — поддел его Шестаков. — Ничего, мы тишком да бочком, так, чтобы никто не заметил. Пошли, братцы.

Село обходили больше трех часов. Пришлось изрядно постараться, чтобы остаться незамеченными в местности, буквально нашпигованной войсками. Если бы вокруг стояли глухие леса, то, возможно, управились бы и побыстрее. Все же лес тут изрядно подчищен от сушняка, сказывается близость человеческого жилья. Но перелески здесь сменялись открытыми участками и полями, которые сейчас являли собой черные проплешины с только нарождающейся зеленью всходов.

Когда, сделав изрядный крюк, вышли к дороге, обнаружили связиста, ехавшего обратно. Как видно, неисправность линии была устранена, и он возвращался с чувством исполненного долга, мол, общайтесь, геноссе. Вот и езжай себе с богом. Повезло тебе, дружок. Чем? Так ведь если бы не обнаружили полевой кабель, то непременно поспрашивали бы этого красавца, а там — без вариантов, несчастный случай с летальным исходом.

Прошлись немного вдоль кабеля и в очередном лесном массиве решили устроить дневку. Аппаратов у них четыре, пар проводов они обнаружили три. Так что перекрыть получилось всю вражью связь. Отмотали свои провода подальше в лесок, выставили секреты и устроились со всеми удобствами внимать тому, что же им поведают словоохотливые австрияки.

До самого вечера ничего не происходило. В смысле, работы хватало всем четверым, владевшим немецким. Шестаков также принял участие в прослушивании разговоров. Так удавалось хоть урывками отдохнуть, поскольку ни одна из линий не замолкала больше чем на полминуты. Все, что считали нужным, сидящие на прослушке тщательно записывали в свои блокноты. Детально разбираться с целым ворохом информации было просто невозможно.

— Господин прапорщик, — вдруг позвал Ильин.

И что ему понадобилось? Ведь Шестаков лишь на секунду оторвался от телефонной трубки, сладко предвкушая долгожданную передышку. Подумать только, прошло всего лишь четыре часа, а у него голова уже квадратная от всех этих разговоров.

Господи, о чем тут только не болтали. Разведчики стали невольными свидетелями даже амурных дел. Кто-то из штаба армии донимал сестричку в медсанбате, а та всю дорогу возмущалась, твердя о том, что, мол, война, и сейчас не время и не место, но трубку, кокетка такая, не бросала.

— Ну чего там еще? — недовольно буркнул прапорщик.

— Только что кого-то разъединили и запросили связь с командующим армией для командира корпуса.

— Оп-па! А вот это может быть весьма интересным. Ну-ка, дай послушаю.

Какое-то время в трубке слышалось только легкое потрескивание помех. Но потом эта тишина сменилась голосами обменявшихся любезностями адъютантов их превосходительств, и наконец:

— Здравствуй, Карл.

— Здравствуй, Светозар.

— Звонишь, чтобы обрадовать меня?

— Увы. Мне снова не удалось сбить русских. Как мы и условились, я сосредоточил все усилия своих дивизий и приданных сил на Дукельском перевале. Соседи демонстрировали прорыв на Лупковском. Мы буквально перепахали русские траншеи. Когда наши цепи поднялись в атаку, огонь со стороны противника был настолько слабым, что командир дивизии генерал Тарнавский поспешил с докладом о занятии первой линии и вторжении в оборону русских.

— И что случилось?

— Наши цепи так и не дошли до русских окопов. Эти сволочи буквально усеяли пространство перед своими позициями небольшими фугасами, которые вполне заменяют практически отмалчивающуюся артиллерию. Солдаты стали подрываться в таких количествах, что первая цепь погибла почти полностью. Остальные залегли, а потом начали откатываться обратно. Мы предприняли несколько атак, и все они не принесли успеха. Нам ни разу не удалось даже приблизиться вплотную к проволочным заграждениям. Более того, солдат обуял панический страх перед русскими позициями.